Нико поставила на землю рюкзак и достала из него баллончик с красной аэрозольной краской, который прихватила в убежище как раз на этот случай. Встряхнула его, приблизилась к знаку, а когда закончила, надпись на нем была уже такая:
Леннон протянул руку:
– Дай-ка мне.
Нико отдала ему баллончик с краской, и Леннон убежал по дороге на север – к другому знаку. В новом мире просто поговорить и объяснить что-то стало почти так же трудно, как оживить горы силой мысли. Как же хорошо, когда рядом есть кто-то, кто понимает тебя без слов.
Дожидаясь Леннона, Нико снова подумала о Лэйки. Какие бы узы ни скрепляли с Китом Нико, они не шли ни в какое сравнение с узами между Китом и Лэйки. Это сразу было видно по тому, как она смотрела на него, как о нем говорила, как держала его руки.
– Я проведу с ним ночь, – сообщила Лэйки, когда они покидали убежище. – А завтра соберу сумку и отправлюсь на север.
Леннон и Нико описали ей Баклан как веху, которую не пропустишь. Если Монти и Лоретта по-прежнему в хижине, она с ними запросто встретится. Если же разминется, то пусть поворачивает на восток и следует к побережью.
– Украл у меня идею? – спросила Нико, когда Леннон вернулся и отдал ей баллончик.
– Улучшил. Написал «неизбежен» вместо «возможен».
– «Неизбежен мушиный грипп».
– Ага.
– Так лучше.
– Точно.
На самом деле они могли бы весь город исписать фальшивыми предупреждениями, но гарантии того, что могилу Кита не потревожат, не было.
«Нельзя было брать его с собой». Эти слова хором раздавались у нее в голове, снова и снова, пока не заглушили все прочее: нельзя было брать его с собой, нельзя было брать его с собой, нельзя было брать его с собой…
– Эй. – Леннон толкнул ее в плечо.
– Нельзя было брать его с собой.
– А у тебя короткая память.
– Что?
– Ты ведь предупреждала Кита, чтобы не ходил. Сказала, что это может быть опасно, что ты не отвечаешь за его безопасность… Помнишь его слова?
Слезы не дали ответить, и тогда Леннон ответил за Нико сам:
– Кит сказал: не тебе мной командовать. Он был прав. И не мне было им командовать. Мы могли бы попытаться удержать его силой, но это вряд ли. Он же был маленький, зато…
– …молниеносный.
– В том, что случилось с Китом, твоей вины нет, Нико. И моей вины нет, и его. То, что с ним произошло, целиком на совести той парочки сбрендивших фанатиков и вонючих муховодов.
Убедить Нико ему не удалось, но у нее просто не оставалось сил на эмоции, поэтому она шла дальше молча, стараясь не прислушиваться к шагам, звук которых напоминал, что их теперь стало на одного меньше.
Они покинули город там, где дорога проходила уже не через кирпичные и прочие постройки, а где росли молодняк и древние деревья, где землю припорошило снегом и лежал пятнышками свет. Кроны деревьев смыкались у них над головами, пока не начало казаться, что путь лежит через древесный тоннель. Нико, Леннон и Гарри свернули с дороги и двинулись лесом на шум Мерримака, и каждый мысленно дал себе зарок никогда не возвращаться в Уотерфорд. Хотя в глубине души Нико зрело необъяснимое чувство, что клятву сдержать будет трудно.
Через час пути на юг от Уотерфорда они набрели на прибрежные дома с причалами. Выбрали тот, который сохранился получше – чтобы окна и двери были на месте, – и вонял меньше прочих, и заночевали в нем.
Карта давала надежду быть в Манчестере завтра поздним утром. Никто не знал, чего ожидать, поэтому предпочли забыться обычной вечерней рутиной: Леннон собирал топливо для камина, а Нико рассыпа́ла вокруг дома корицу.
Потом они ополоснули в реке руки и лица и устроились на полу посреди старой гостиной, в окружении пыльной мебели, многочисленных фотоальбомов и останков тех, кто некогда счастливо жил тут. Если бы не рвение Леннона заночевать под крышей, Нико предпочла бы развести костер и устроиться у реки. Тут их окружали печальные реликты прошлого да тьма – но не из-за отсутствия света, а из-за отсутствия жизни.
Гарри скребся у двери, просясь наружу, чтобы дать волю новообретенным первобытным инстинктам. Нико сомневалась, стоит ли его выпускать – особенно после того, что они узнали о крови.
Некоторое время она стояла у двери, глядя в окно, на отраженный в реке лунный свет, и размышляя о семейной традиции: ее родители не зря остерегались крови. Может, они знали или просто догадывались? Сколько же еще теорий, выстрелов наугад, оказались верны? Сколько изощренных придумок, домашних лекарств от гриппа, сколько невообразимых средств от инфекции на самом деле работают?
Еще несколько дней назад она не знала, как быть, когда кто-то выдает тебе фантазии за факт. Теперь же она не знала, как вообще отличить одно от другого в этом мире, где правда и вымысел так похожи.
– Давай не сегодня, дружок. – Нико заперла дверь на щеколду.
Сидя на полу гостиной, они опустошили несколько пакетиков с припасами (из подземного убежища) и банку овощной нарезки. Даже Гарри не жаловался на то, что остался сегодня без мяса, а когда он вновь предпочел Нико компанию Леннона, она не сказала ничего. Какой смысл расстраивать из-за этого Леннона?
Впрочем, позднее, когда они забрались каждый к себе в спальный мешок, Нико свистнула и протянула собаке последний кусочек папиной вяленой крольчатины.
Одно дело, когда Гарри выбирает компанию Леннона днем, но Нико скорее сдалась бы мухам, чем позволила Гарри свернуться рядом с ним на ночь у огня.
Довольная, что подкуп удался, и зная, что никак не сможет помешать переменам, она почесала Гарри за ушами. Потом вспомнила вечер, когда Кит, рассыпая вокруг стоянки корицу, объяснял значение слова «мета»…
– Расскажи еще про Джин и Зейди, – попросила Нико.
– Что ты хочешь услышать?
– Что угодно. Мне надо выбраться из своей головы.
– Ладно. – Некоторое время Леннон молчал, размышляя, и тишину нарушало только потрескивание хвороста в огне. – Когда Зейди начинала есть, она всегда издавала один звук: нечто среднее между хрюканьем и мурчанием. Словно дорвалась именно до того, чего ей ужасно хотелось.
Нико рассмеялась.
– А мой папа, когда есть начинал, всегда хлопал ладонью по столу и закатывал глаза.
– Откуда только это берется? Как будто в руководстве для родителей есть железное правило: начал есть – сойди с ума.
Смех набирал силу как снежный ком – когда один раззадоривает другого, и вот уже хохот подобен грохочущей лавине. Нико ощутила, как небольшая толика груза свалилась с ее плеч.
– Эй, а что это была за песня? – спросила она. – Которой гордился Джон Леннон.
– «All You Need is Love»[32].
Нико немного подумала.
– Думаешь, он был прав?
– Не знаю. Порой я боюсь, что это была одна из немногих истин во всем старом мире.
Нико приподнялась на локте и посмотрела на Леннона при свете огня. Когда они только заняли дом, она сделала вид, будто не заметила, как быстро Леннон расстелил свою скатку, предоставив ей самой выбирать дистанцию. Близость камина, конечно, тоже решала: Нико расположилась на целомудренном расстоянии от Леннона и одновременно недалеко от очага, чтобы, если что, все отрицать. Мол, как это – мы близко спим? Да ну, брось, я просто к огню поближе легла. Зато теперь, в окружении безжизненной тьмы, она заметила, что лежит совсем близко к нему и шанс все опровергнуть не так уж велик.
– Нико?
– Тебе знакомо состояние, когда не знаешь, как высказать мысли, поэтому просто берешь и говоришь все как есть на уме?
– Да.
– Ну так вот, мне нравится твоя родинка.
– Ясно.
– Я хочу сказать, что понятия не имею, как ты к ней сам относишься, может, она тебе и не нравится вовсе. Просто хочу, чтобы ты знал, как я к ней отношусь. Она мне нравится.
Она еще не закончила говорить, а уже успела задуматься – только не о том, почему вообще говорит, а почему говорит именно это.
– Я не знаю, чего ждать завтра, – слова срывались и летели вдаль, как потерявший управление поезд, – но рада, что мы вместе. Мне не хватает моих папы и мамы, мне не хватает Кита, и я устала терять людей, но рада, что не надо тосковать по тебе.
– Я рад, что я…
– Ты первый из посторонних, с кем я вообще заговорила. – Нико вспомнила тот день на заправке, когда увидела на дороге парня с родимым пятном в форме Аляски на щеке. – В тот день, до встречи с тобой, я чуть не…
Встреча на дороге так и не оставляла ее. Железные Маски, образ того, что они сотворили с семьей, которую заперли потом в морозильнике, и как Нико спалила заправку, желая уничтожить эти образы, которые, как понимала теперь, не хотела брать с собой сюда.
– Ничего, – сказала она. – Я просто рада, что ты… ну, что ты такой, какой есть.
Момент тишины, потом:
– И я рад, что ты тоже такая, какая есть.
Хотелось излить душу. Нико рассказала бы: «Первые восемнадцать лет своей жизни я провела в заколоченном Сельском Доме. В следующие восемнадцать хотелось бы видеть хоть немного света». Она рассказала бы, как искала неувядающую любовь, такую, которая тебя не покинет. Пусть хоть не к людям, пусть хоть к деревьям, что вырываются из-под земли, трясут ветвями и тянутся друг к другу, соединяя свои истории, – как будто до этого прожили вместе уйму жизней, рождаясь в разные времена, в разных частях света и неизменно обретая друг друга.
– Хочешь знать, что я думал тогда? – спросил он.
Он что, подполз к ней? Теперь они как будто лежали ближе друг к другу.
– Когда я первый раз тебя увидел, – пояснил Леннон.
– Что я такая тупая, раз подпалила заправку?
– После этого.
– Ну ладно.
– Не знаю, как точно это объяснить… что-то вроде… ну, вот мы смотрим на звезды с земли и думаем, какие они прекрасные. Понимаешь? При этом мы не знаем, какие они на самом деле и как себя ведут. Знаем только, как они выглядят с земли, или то, что мы о них прочитали. Однако есть те, кто реально бывал там. В космосе.