Стояла середина ночи; в небе висел краешек молодой луны.
– Только тихо, ладно?
Она передала маленькому мальчику пакетик яблочного пюре, за который он тут же схватился.
После стольких дней, проведенных вместе в пути, она все еще не знала, умеет ли он говорить. Ему было всего три годика, и держался он тихо. Много ли он вообще понимал? Возможно, ему даже лучше было оставаться в неведении, ведь ее костюм и шлем пятнала кровь.
Она взяла ребенка на руки и обогнула лагерь, направляясь к раскидистому дубу в дальней его части, где и стояла нужная палатка.
За четыре года в окрестных лесах знания Нико корнями глубоко ушли в эти земли, она теперь понимала их ритмы и голос как свои собственные: часовые на постах не заметили молодую женщину с ребенком на руках; не заметил ее и мужчина, что всего в нескольких шагах от нее, пошатываясь, откинул клапан палатки и вышел отлить.
При необходимости Нико умела становиться призраком.
Дойдя до нужной палатки, она остановилась и, сделав глубокий вдох, откинула клапан, вошла.
В углу горел огарок свечки; его огонек сквозь тонированное забрало шлема отливал зеленоватым светом. На земле, завернувшись в плотные одеяла и тихонько посапывая в ритме спокойного сна, спала женщина.
Нико опустила ребенка на пол и еще раз жестом попросила молчать.
Мальчик показал ей пустой пакетик из-под пюре, взглядом прося добавки, и Нико дала ему еще один, который достала из кармана скафандра. Потом обернулась к спящей женщине.
Дакота Шероуз оказалась моложе, чем Нико себе представляла. Ее лицо даже во сне носило следы доброты и усталости от забот. Возможно, Нико видела то, что хотела видеть, но уже сейчас на лице Дакоты читались мазки и наметки тех черт, которые оно приобретет в будущем.
Нико подкралась ближе и опустилась рядом на колени.
– Не бойся, – прошептала она; и точно так же, как Дакота ангелом явилась принять на свет Нико, Нико сама стала ангелом, вестником рождения Кита. – Однажды у тебя родится сын. – В горле перехватило, но Нико задавила подступающие слезы и продолжила: – Особенный мальчик, он будет чист душой и станет незаменимым другом.
Сонные ритмы внезапно прервались.
Тогда Нико умолкла и дождалась, пока они возобновятся. Достала из кармана ключик и вложила его в раскрытую ладонь Дакоты.
– Не бойся, – снова зашептала она. – На этот раз все схвачено.
Перед тем как выйти из палатки, она наклонилась к малышу.
– Теперь это твой дом, понял? Эта тетя о тебе позаботится.
Нико внимательно изучила Красные книги: ни одна из Жизней до этого не додумалась. Она не знала, чем это обернется, но надеялась, что хотя бы спасла Киту жизнь.
– Прости за то, что мне пришлось сделать. Но тут тебя все равно ждет лучшая жизнь. – Нико потрепала малыша за пухлую щечку. – Прощай, Гейб.
Затем она покинула палатку и лагерь и призраком скрылась в лесу, спеша домой, чтобы смыть с комбинезона и шлема кровь Бруно.
Доставщик
Качаюсь на волнах в каяке, в одиннадцати километрах от берега города Рай, что в штате Нью-Гэмпшир.
Вода и ветер ледяные, но в биокостюме тепло, а в голове ясно, и, точно заботливый родитель, то и дело проникающий в спальню к детям, я не уйду, пока не уверюсь, что с ними все хорошо.
С материка острова́ Шолс казались россыпью камней в океане, но стоило подобраться поближе, и я сразу поняла, на котором из них надо искать.
Держусь поближе к скалам, стараясь не светиться.
Подношу к глазам бинокль.
На этом острове коммуна явно устроила технический центр, и я даже не уверена, что такое сейчас вижу. Да, тут панели солнечных батарей, а еще какое-то подобие миниатюрных гидроэлектростанций, как те, что стояли по берегам реки Мерримак: небольшие, похожие на клетки конструкции, связанные проводами с антеннами, и все это подключено к маяку.
А потом я вижу его – на маяке, он настраивает антенну. До Бостона я видела Леннона с Гарри в Манчестере, а до того встретила Лэйки в Уотерфорде; еще раньше видела Леннона, Лоретту и Принглза в Пин-Оук. Но сейчас я впервые вижу Монти с тех пор, как рассталась с ним в лесной хижине восемнадцать лет назад.
К нему кто-то подходит, и, сфокусировав бинокль, я вижу, что это Лэйки с винтовкой за плечом. Вдвоем они выглядят… счастливыми? Возможно.
Довольными.
Лоретты не вижу, но она запросто может быть на любом из этих островов, а раз уж Монти такой довольный и если она жива, то явно тут, с ним.
И я знаю, ради чего приплыла к островам Шолс.
Причина та же, что вела меня в Бостон.
Нужно было убедиться, что у моих друзей есть те, кто шагнет с ними за дверь во тьму – лишь бы быть с ними вместе.
Убрав бинокль и положив весло на колени, я отдаюсь ритму моря. Кругом шумят волны: то тихо накатят, то с ревом уйдут. Поднимаю взгляд к небу и звездам, задавая старый и новый – ведь я тоже новая – вопрос:
– Как мне побороть эту тьму?
Звезды кажутся чуть теплее, не такими безразличными. То ли дело в том, что я после стольких лет увидела наконец Монти, то ли в самих звездах, но мысленно я возвращаюсь в лесную хижину, вспоминаю ощущение дежавю, когда первый раз приблизилась к ней.
«Не представляю, как тут можно жить, а ты?» – давным-давно спросил меня Монти.
Я не ответила, потому что представляла это прекрасно. Хотя сама себе не верила, ведь меня посетило воспоминание из другой жизни…
Нико
Первые девять лет тянулись вечность. Следующие девять прошли ровно так, как должны идти девять лет. Эти девять пролетели незаметно.
Пройдена половина второй Красной книги.
Высечена половина круга в каменной стене подвала.
Прожита половина сто шестьдесят первой Жизни.
– На полпути туда, – сказала Нико, проходя мимо кривой скамьи, которую давным-давно отметила как экватор на пути от Сельского Дома к ее Дому на Солнечных Скалах.
Лес кругом побелел, укрытый одеялом свежего снега. На деревьях не осталось ни капли зеленого, желтого или бордового; одни только бурые стволы развесили ветви. Годы, прожитые в лесу, внушили ей глубокое уважение к деревьям. В них многое можно любить, и не в последнюю очередь их решимость жить.
«Тебе не кажется, что мы немного похожи на деревья?»
Зимой идти к Сельскому Дому было труднее. Снег утяжелял содержимое магазинной тележки: двухкилограммовые тубусы с корицей весили как четырехкилограммовые, свечи и сублимированные продукты словно удваивались в размерах.
В прошлый раз, просунув припасы в специальный лючок в двери, она почувствовала на себе чужой взгляд. Зайдя в ближайшую рощу, быстро обернулась и поискала глазами щелку на заколоченном окне спальни, в которую за ней следила юная она. Вот оно, подумала Нико, понимание, что Доставщик – человек, а не волшебные птички.
Она резко остановилась…
«Будь Внимающей».
Вот. Низкий гул.
Его ни с чем не спутаешь.
Выпустив ручку тележки, она достала из кармана в комбинезоне компактный полиэтиленовый тент. Быстро обернула им тележку, продела края под колесами и связала углы. Закончив, вонзила металлические крюки на ботинках глубоко в снег и в мерзлый грунт под ним и стала ждать.
Доставщик
На дворе та теплая ночь, когда холодные ночи кажутся очень далекими. На коленях у меня Святой Иоанн; кошка поднимает на меня взгляд сверкающих глаз и как бы спрашивает с любопытством и небольшим упреком: «Как, говоришь, тебя зовут?»
Даже спустя девять лет, что мы провели вместе, я для нее по-прежнему чужая. Она требует к себе внимания, но, едва получив его, исчезает. Копаюсь я в огороде, рублю дрова или вожусь с самопальным фильтром для воды – неважно, кошка подходит, мяукает до тех пор, пока я не откладываю все дела и не усаживаюсь тут, положив ее к себе на колени. Проходит обычно четыре минуты, а потом она поднимает на меня точно такой же вот взгляд и сбегает назад в лес, триумфально задрав хитрый хвостище. Я все детство прожила с собакой, и эти девять лет с котом для меня – сплошной вынос мозга. Однако глаза Святого Иоанна теперь старше, шерсть вокруг носа и ушей поседела, и я не могу отрицать, что, когда этой кошки не станет, мне будет ее не хватать.
– Я Нико, – говорю и нежно чешу ей спинку. – Человек в трех актах.
Стои́т начало апреля, деревья дышат и оживают. Не как растения, но как люди: говорят, любят, смеются. Несколько лет назад я их хорошенько подстригла, придав их отношениям с солнцем новую форму, и вот сейчас воздух полнится их болтовней, они тянут ветви друг к другу и ко мне. Какое уж тут одиночество? Позади хижины река Мерримак бежит, дикая и свободная, такая громкая по ночам (или так только в апреле?).
Времена года – ритмы планеты, под которые вынуждено подстраиваться все на свете.
– Акт первый, в Сельском Доме с моими любимыми.
Сельский Дом теперь стоит пустой, все добро из него я давно перенесла сюда и пустила в ход: запаянные ведерки, свечи, зажигалки, мыло, соль и сахар. Те фляги с фильтрами, что еще оставались, я выпотрошила и встроила содержимое в пищевые контейнеры, соорудив большое очистное устройство.
Хижина Лейбовица – не жизнь после жизни, но для меня она как жизнь после всего. Она меньше, чем я запомнила, но и уютнее. Матрасы сложены в углу, у двери висит биокостюм, а на прикроватной тумбочке вместо детского рисунка стоит теперь фотография моих родителей в молодости.
На стене, на месте схемы Баклана, висит теперь самый идеальный набросок, подаренный мне когда-то самой чистой душой. На рисунке этом женщина сидит в будке киномеханика старого кинотеатра, а у нее с шеи свисает на цепочке серебряный ключик, что чиркает по лбу ее маленького, милого сына.
Спустя годы я нашла для него идеальное место.
– Акт второй, одиночество в доме электрического света.
Мои сады пышны: цветы на могилах и под кровавым деревом; на опушке перед домом – овощи, фрукты и травы. Среди книг, что я прихватила в Сельском Доме, нашлись руководства по садоводству: какие овощи когда сажать, как и где их растить, в каких больше белка, а какие универсальны.