Постепенно мысли становились всё более спутанными, сознание начало уплывать в сон. Но это был не спокойный сон — чуткий, беспокойный, полный тревожных образов. Каждое шорох заставлял меня вздрагивать, каждый звук казался угрозой.
Во сне я видел заражённых — они двигались по стенам, словно пауки, их глаза горели нездоровым огнём. Они общались между собой без слов, понимали друг друга с полувзгляда. Эти видения были настолько реалистичны, что я несколько раз просыпался в холодном поту.
Но усталость брала своё. Постепенно моё дыхание стало ровнее, мышцы расслабились. Даже во сне я продолжал прислушиваться к происходящему в квартире, готовый в любой момент вскочить и защищаться.
Сон окутал меня тяжёлым, липким одеялом, но даже в этом состоянии сознание оставалось настороже. И тут появилось она — заражённая блондинка.
Она стояла посреди тёмной комнаты, освещённая лишь тусклым светом, пробивающимся сквозь разбитые окна. Её лицо, когда-то, возможно, красивое, теперь искажено страданием. Но что было по-настоящему пугающим — это её голос.
Он не был тем хриплым рыком, который издают заражённые. Это был настоящий женский голос — нежный, полный отчаяния и невыносимой боли. Она протягивала ко мне свои когтистые руки, покрытые струпьями и кровью.
— Помоги мне… — шептала она, и каждое слово сопровождалось каплями крови, стекающими по её заострённым клыкам. — Пожалуйста, помоги…
Её глаза, некогда, вероятно, голубые, теперь горели лихорадочным огнём. В них читалась такая мука, что у меня защемило сердце. Она продолжала тянуться ко мне, словно умоляя о спасении, но я знал — это невозможно.
— Я не могу… — прошептал я, отступая назад.
Она приближалась, её голос становился всё громче, наполняясь отчаянием:
— Ты должен… Ты можешь… Пожалуйста…
Её руки почти коснулись меня, когда я проснулся в холодном поту. Сердце колотилось как сумасшедшее, левая рука болела сильнее обычного. Этот сон был слишком реальным, слишком пронзительным.
Несколько минут я лежал неподвижно, прислушиваясь к тишине квартиры. Сон ушёл, оставив после себя неприятный осадок. Почему именно она приснилась мне? Почему её голос звучал так по-человечески?
Постепенно дыхание стало ровнее. Я понимал, что это всего лишь сон, иллюзия, созданная моим измученным сознанием. Но образ плачущей заражённой блондинки ещё долго стоял перед глазами, вызывая странное чувство — будто где-то глубоко внутри неё всё ещё живёт человек, терзаемый болью и страданием.
С трудом поднявшись, я подошёл к окну, прислушался к звукам раннего утра. Сон закончился, но его эхо всё ещё отзывалось в моей душе, заставляя задуматься о том, что происходит с людьми, когда они становятся заражёнными.
9. Опасность маленьких детей
Я осторожно опустился на кровать и начал внимательно осматривать свои раны, стараясь не делать резких движений. Каждое прикосновение к повреждённой коже отзывалось лёгкой болью, но это была уже боль выздоровления, а не острой травмы.
Сначала я опустил взгляд на ноги. Укусы на большом пальце левой ноги выглядели как заживающие рубцы — края ран уже стянулись, краснота почти сошла. На икре и бедре следы от зубов заметно уменьшились, превратившись в багровые полосы, которые постепенно бледнели. Следы от когтей на лодыжках превратились в тонкие, едва заметные шрамы — кожа там была чуть более бледной, чем вокруг.
Перевёл внимание на правую руку. Ожог, который казался таким серьёзным всего пару дней назад, теперь выглядел как обширное покраснение с небольшими участками новой кожи в центре. Пузыри лопнули и подсохли, оставив после себя тонкую корочку.
Рана на плече всё ещё причиняла дискомфорт — глубокая борозда, оставленная зубами заражённого, постепенно затягивалась, но края оставались неровными и чувствительными. Удивительно, но тот кусок плоти, который был оторван, действительно начал восстанавливаться — словно природа взяла своё, и ткани медленно, но верно возвращались на место.
Левая рука вызывала наибольшую тревогу. Я осторожно развязал пропитанный кровью бинт, стараясь не повредить заживающую ткань. Вид раны заставил меня поморщиться — предплечье представляло собой жуткое зрелище. Мышцы были порваны, кожа выглядела так, будто её пропустили через мясорубку. Но при более внимательном осмотре я заметил признаки регенерации: края раны начали срастаться, появилась первая грануляционная ткань, а сильное воспаление постепенно спадало.
Пальцы, несмотря на общую тяжесть состояния руки, двигались всё увереннее. Хотя каждое движение сопровождалось острой болью, это было хорошим знаком — значит, нервные окончания восстанавливались.
Я провёл рукой по волосам, чувствуя, как пот стекает по лбу. Процесс заживления шёл, но медленно и болезненно. Организм работал на пределе возможностей, восстанавливая повреждённые ткани. Нужно было дать ему время и обеспечить достаточное количество питательных веществ для полноценного выздоровления.
Собрав бинты, я начал аккуратно перевязывать предплечье, стараясь не повредить нежные, только начавшие заживать ткани. Восстановление шло, и это давало надежду на то, что скоро я смогу полностью вернуть контроль над своим телом.
Внезапный звук заставил меня резко подскочить на кровати. Инстинктивно правая рука окуталась электрическими разрядами, готовые в любой момент превратиться в смертоносное оружие.
Еле слышный звон ключей, развешанных по стенам коридора, прозвучал как тревожный набат. Это было странно — почему сработали только ключи? Где звук от банок в начале коридора? Где грохот бутылок?
Я напряжённо вслушивался в тишину. До моего слуха донёсся едва уловимый скрежет когтей по стене. Что это могло значить? Либо заражённый двигался с невероятной осторожностью, либо… он действительно умел лазать по вертикальным поверхностям.
Через несколько томительных секунд когти начали неуверенно скрести по двери. Я замер, стараясь не дышать. В этот момент раздался тихий лязг жестяных банок, будто кто-то всё-таки задел их. Но звук был такой, словно существо специально проверило ловушку, убедилось в её работоспособности и теперь действовало ещё осторожнее.
Когти прекратили скрести по двери. Тишина стала почти осязаемой. Я стоял неподвижно, напрягая все органы чувств. Сердце колотилось как сумасшедшее, но я не позволял себе выдать своё присутствие ни единым звуком.
Тишина за дверью внезапно разорвалась странными звуками. Сначала это были едва уловимые шорохи, затем они начали трансформироваться во что-то знакомое, но пугающее.
Сначала я услышал тихое дыхание — такое, каким оно бывает у спящего человека. Оно было настолько реальным, что я невольно сделал шаг вперёд. Но тут дыхание переросло в слабый стон, а затем…
Затем начались голоса. Они доносились будто отовсюду одновременно. Сначала это были неразборчивые шёпоты, но постепенно они становились яснее. Я начал различать отдельные слова, фразы, мольбы о помощи.
«Есть кто живой? Пожалуйста, помоги…» — донёсся женский голос откуда-то из-за стены. «Тут так темно…» — прошептал детский голос, и я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
Голоса становились всё громче, всё более различимыми. Они рассказывали истории, взывали о спасении, описывали такую правдоподобную боль, что я едва сдерживал желание броситься на помощь.
Я замер, вслушиваясь в какофонию звуков за дверью. Голоса, стоны, мольбы — всё это было настолько реалистично, что кровь стыла в жилах. Но я держался, понимая, что это всего лишь уловки.
И тут… тихий, знакомый до боли голос. Сначала едва слышный, он становился всё громче, пронзительнее.
— Кость… Кость, помоги, открой … — донеслось из-за двери.
Моё сердце пропустило удар. Этот голос… Он был точь-в-точь как у моей сестры. Такой же звонкий, такой же родной.
— Братик… Пожалуйста… Они здесь… — голос дрожал, срывался на плач.
Я почувствовал, как земля уходит из-под ног. Пальцы непроизвольно разжались, молния на руке погасла. Ноги сами собой сделали шаг к двери.
— Костя, умоляю… — голос стал истеричным, наполненным настоящей болью. — Я здесь, за дверью…
Нет. Это невозможно. Моя сестра далеко отсюда. Это просто уловка. Просто ещё одна ловушка.
Но голос… Он был настолько реальным, что я почти видел её лицо, чувствовал её запах, помнил каждую родинку на её руке.
С огромным усилием я заставил себя остановиться.
— Костя… — голос стал тише, будто сестра теряла силы. — Пожалуйста…
Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Это не она. Это просто звук, просто запись, просто ещё одна уловка заражённых.
Медленно, преодолевая себя, я отступил от двери. Сжал кулаки, чувствуя, как ярость смешивается с болью.
Голос продолжал звать, но теперь я слышал в нём фальшь. Искусственность. Это не могла быть она.
— Костя… — последний раз донеслось из-за двери, а затем звук сменился тихим хихиканьем, от которого у меня кровь застыла в жилах.
Они знали. Они знали, как меня достать. Но я не дам им этого. Не сейчас. Никогда.
Я снова окутал правую руку электрическими разрядами, чувствуя, как энергия течёт по венам. В этот момент по двери что-то с силой ударило — звук был такой, будто кто-то вложил в удар все свои силы.
Дверца шкафа, которую я установил как ловушку, с оглушительным хлопком захлопнулась. За дверью воцарилась мёртвая тишина. Только тихое, едва уловимое детское хихиканье нарушило эту зловещую тишину, а затем всё снова стихло.
От этого хихиканья у меня по спине пробежали мурашки. Они явно играли со мной, наслаждались каждым моментом этого жуткого представления. Я продолжал стоять, напряжённо вслушиваясь в тишину квартиры, но больше не раздавалось ни звука.
Время тянулось бесконечно. Я просидел в этой комнате до самого полудня, периодически прислушиваясь к каждому шороху. Запасы еды подходили к концу — нужно было что-то предпринимать.
К моему удивлению, левая рука восстановилась ещё немного. Теперь я мог окутывать её молниями, хотя боль всё ещё давала о себе знать, но уже не была невыносимой. Это придало мне уверенности.