Полина видела, как брат впитывает эти уроки, как становится отражением отца. Она понимала, что если не изменится что-то в её жизни, то Паша вырастет точной копией их отца — безжалостным, расчётливым, не знающим пощады.
Но изменить что-либо она не могла. Её попытки сопротивляться всегда заканчивались жестоким наказанием, а побег казался невозможным — отец знал все её слабые места, держал в постоянном страхе и неуверенности.
Дни сливались в монотонную череду подчинения и ожидания. Полина жила словно в полусне, понимая, что каждый день приближает её к той черте, за которой нет возврата. Но даже в этом кошмаре она продолжала мечтать о свободе, о жизни, где не нужно будет бояться собственных мыслей.
Отец всё больше дистанцировался от Полины, словно она была бракованным инструментом, не оправдавшим его ожиданий. Его взгляд становился всё холоднее, в нём читалось явное презрение к её «мягкости» и неспособности соответствовать его жестоким стандартам.
С Пашей же он обращался с особой жестокостью, словно пытаясь выбить из сына малейшие признаки слабости. Каждое проявление эмоций, не соответствующих его представлениям о «настоящем мужчине», встречало жёсткое подавление. Отец методично выковывал в младшем сыне своё отражение — безжалостного, расчётливого хищника.
— Значит так… — его голос звучал отрывисто и резко. — Пашу не трогай, пусть делает что хочет. Приготовь поесть. Мы с мамой вернёмся к вечеру. Понятно?
Полина лишь молча кивнула, стараясь не встречаться с ним взглядом. Она уже давно научилась не показывать своих чувств в его присутствии.
Хлопнула входная дверь. Отец и мать уехали на дачу, оставив её наедине с братом. Полина заперла дверь, провернула ключ в замке и подошла к окну. Наблюдая, как машина скрывается за поворотом, она почувствовала странное облегчение, смешанное с горечью.
На кухне девушка принялась за готовку, механически выполняя привычные действия. Мысли крутились вокруг странного ощущения, что что-то должно произойти. Она не могла объяснить это чувство, но оно нарастало с каждой минутой.
Часы тянулись медленно. Полина занималась домашними делами, стараясь занять себя хоть чем-то. Периодически до неё доносились звуки из комнаты брата — шумные игры, крики, грохот падающих вещей. Паша, как обычно, не обращал на неё внимания, считая себя выше таких мелочей, как вежливость или уважение к сестре.
А потом это случилось. Сначала перед глазами вспыхнули надписи, стёкла задребезжали, а затем всё вокруг погрузилось в хаос. Звуки сирен, крики людей, грохот разрушений — апокалипсис пришёл внезапно, безжалостно стирая прежнюю жизнь, все планы, мечты и надежды.
В этот момент Полина поняла, что её прежняя жизнь, полная боли и унижений, теперь казалась почти идиллией по сравнению с тем, что ждало их впереди. Но в глубине души она почувствовала странное освобождение — возможно, это был её шанс начать всё сначала, вдали от тирании отца и его жестоких уроков.
26. Прошлое
Я стоял на балконе, впитывая каждую деталь знакомого пейзажа. Десятый этаж давал потрясающий обзор на двор, где жизнь текла своим чередом. Старик с собакой, смеющаяся мать с ребёнком, спортсмен в наушниках — всё казалось таким правильным, таким настоящим.
Но в моей голове всё ещё эхом отдавались сцены из жизни Полины и её отца, промелькнувшие передо мной словно кадры ускоренного фильма. Жестокость, манипуляции, боль — всё это было так свежо в памяти, будто произошло только что.
Внезапно щелчок замка вырвал меня из размышлений. Мама. Она вошла в квартиру, и время будто замедлилось. Та же походка, те же движения — всё было таким родным, таким знакомым.
— Костя?! — её голос, тёплый, живой. — Ты чего там? Всё в порядке?
Я не мог поверить своим глазам. После всего того кошмара, что я только что увидел, после всех этих смертей и страданий — она была здесь, живая, настоящая.
Сделав шаг вперёд, я бросился к ней, не в силах сдержать эмоции. Мои руки обхватили её плечи, и я почувствовал, как по щекам катятся слёзы.
— Мама? Это ты? — прошептал я, вдыхая знакомый аромат её духов.
Она обняла меня в ответ, её руки были такими тёплыми, такими родными.
— Конечно я, сынок. Что-то случилось? — её голос дрогнул, выдавая беспокойство.
Я пытался собраться с мыслями, но всё, что произошло, казалось теперь каким-то нереальным. Апокалипсис, видения, жизнь Полины — всё это смешалось в голове в безумный калейдоскоп событий.
— Я… не знаю… всё это кажется сном, — признался я, всё ещё не в силах отпустить её.
Мама мягко отстранилась, глядя на меня с тревогой и нежностью.
— Всё хорошо, Кость. Наверное, тебе приснился дурной сон… Пойдём, выпьем чаю. Успокойся, всё хорошо.
Её забота была такой привычной, настоящей. Мы прошли на кухню, и я сел за стол, всё ещё находясь в каком-то странном оцепенении. Мама хлопотала у чайника, и её движения были знакомыми, успокаивающими.
Пока вода закипала, я рассматривал её: те же морщинки вокруг глаз, та же небольшая сутулость, те же заботливые руки. Но теперь я видел её по-новому, словно сквозь призму пережитого кошмара.
Чайник засвистел, наполняя кухню уютным звуком. Мама поставила передо мной чашку, и я вдохнул знакомый аромат. Может быть, это и есть спасение? Возможность вернуться к тому, что было потеряно?
Пока я пил чай, мама рассказывала о своих делах, о том, что произошло за день. Но я едва слушал её, погружённый в свои мысли. В моей голове всё ещё звучали слова Полины, крики её отца, хруст ломающихся костей…
В квартиру вошёл отец — высокий, широкоплечий мужчина с уверенной походкой. Его руки были немного шершавыми от работы, а на ладонях виднелись характерные мозоли. Он поприветствовал меня, как обычно отметив мою «расхлябанность», поцеловал маму в щёку и, не торопясь, вымыл руки в раковине.
— Ну что? — спросил он, усаживаясь за стол и поправляя салфетку на коленях. — Опять о девочках думаешь? Восемнадцать лет, а всё дома сидишь…
Мама, как всегда, встала на мою защиту, её голос звучал мягко, но твёрдо:
— Отстань от ребёнка. Надо сначала отучиться, а потом уже думать о всяких там…
Она не договорила, аккуратно раскладывая столовые приборы и наполняя тарелки горячим супом. Её движения были отточенными, привычными.
— Ира где? — строго спросил отец, его голос стал серьёзным. Он всегда беспокоился о безопасности сестры.
Мама посмотрела на старинные часы на стене, которые тикали размеренно и успокаивающе:
— Скоро должна прийти.
И словно по волшебству, в этот самый момент щёлкнула входная дверь, и в квартиру вошла Ира — высокая девушка с небольшим лишним весом. Она имела такие же чёрные волосы и глаза, как у отца и брата. Её волосы были аккуратно уложены, а одежда сидела идеально. Ира всегда умела ухаживать за собой, подчеркивая свои достоинства и умело скрывая недостатки.
— Я дома! — весело крикнула она, сбрасывая обувь и проскальзывая в ванную комнату.
— Ну вот, я же говорила, — с улыбкой произнесла мама, её лицо просветлело.
— Вспомни заразу… — усмехнулся отец, качая головой. — Ну что, сынок, чего молчишь?
Отец наклонился ко мне, его рука легла на мой лоб:
— Температуры вроде нет.
Я посмотрел в его чёрные глаза, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
— Мне кажется… это всё ненастоящее, — прошептал я, и слова повисли в воздухе тяжёлым грузом.
На кухне воцарилась гнетущая тишина. Только шум воды из ванной нарушал её, создавая странный, почти неестественный контраст.
— Как ненастоящее? — удивлённо спросил отец, наконец нарушая молчание. Его голос звучал недоумённо. Он ущипнул меня за руку, его пальцы были сильными и уверенными. — Больно?
Я кивнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
— Ну так а чего тогда? — спросил отец, его голос стал мягче. — Ты точно не болеешь?
Мама, отвернувшись к раковине, начала механически мыть посуду. Её движения были какими-то… искусственными, не такими, как обычно. Я вдруг заметил, что она не смотрит в мою сторону, хотя раньше всегда ловила мой взгляд.
И тут я вспомнил. Раньше она всегда напевала странную песенку, когда мыла посуду — старую мелодию, которую знала только наша семья.
В ту же секунду её губы зашевелились, и по кухне разлился знакомый мотив. Но что-то было не так. Слишком идеально, слишком правильно. Её голос звучал слишком чисто, слишком отрепетированно.
— Костя, ты меня пугаешь, — тихо сказала мама, не прекращая петь. Её голос звучал механически, без души.
Холодный пот выступил на лбу, когда мама повернулась ко мне. Я отпрянул так резко, что опрокинул стул. Её глаза… они были красными, с крошечными точками зрачков, словно два пылающих уголька в темноте.
— Сынок… — прохрипел отец, и его голос звучал так, будто он уже не принадлежал себе.
Я медленно отступал, не отрывая взгляда от его лица. Его глаза изменились — теперь они были такими же, как у мамы, с той же жуткой краснотой и точечными зрачками. Он медленно поднимался из-за стола, а мама, всё ещё с недомытой тарелкой в руках, двигалась к нему.
Их движения были неестественными, механическими. На руках мамы появились первые следы крови и струпьев. Лицо отца покрывалось багровыми разводами, словно кто-то разбрызгал краску.
— Сын…ок… — всхлипнули они в унисон, делая шаг вперёд. Их голоса звучали так, будто через них говорили другие существа.
Отступая, я натыкался на мебель, спотыкался о собственные ноги. Внезапно что-то твёрдое упёрлось мне в спину. Медленно, словно во сне, я обернулся и замер от ужаса.
Передо мной стояла Ира — моя сестра. Она была обнажена, вся в крови, её кожа казалась неестественно бледной на фоне алых разводов. Красные глаза с точечными зрачками смотрели прямо в мои, а на губах играла едва заметная, жуткая ухмылка.
— Ко…стя… ты… ку…да? — спросила она, выплёвывая кровь вместе со словами. Её голос звучал так, будто она говорила через боль.
Я вжался в входную дверь, чувствуя, как холодный металл ручек обжигает ладони. Три фигуры заражённых медленно, но неотвратимо приближались. Паника захлестнула меня, пальцы дрожали, когда я судорожно пытался открыть замки.