Гостиная и цветной телевизор за открытой дверью, безусловно, принадлежали двадцатому веку, но по другую сторону проема и за ним — далекое прошлое было так же реально, как утро понедельника. Френсис открыл одну из дверей и вошел в камеру, в которой были только голые нары и железное ведро. Детектив вернулся в коридор. Там его встретил дрожащий как осиновый лист Регги, непрестанно бросавший тоскливые взгляды в сторону уютной гостиной.
— Думаю, нам пора возвращаться. Здесь эти. люди. Они наблюдают за нами из-за угла.
И действительно, из-за угла на них смотрело чье-то испуганное лицо, но стоило Френсису громко крикнуть: "Бу-бу-бу!" — как оно тот час же испарилось.
— Возможно, вы и правы, — неохотно согласился Френсис. — Но было бы здорово пошариться здесь подольше, особенно с фотоаппаратом. Только представьте себе, сколько бы отвалили воскресные газеты за фотографии восемнадцатого века, сделанные в реальном времени.
— Френсис, — позвала Фред, — беги скорей сюда! Гертруда что-то разыгралась, и мне с ней не справиться.
Они ворвались обратно в гостиную, где сидела лже-Гертруда и с нескрываемым ужасом таращилась в телевизор.
— Она что, никогда раньше телик не смотрела? — спросил Френсис у Регги. — Я имею в виду настоящую Гертруду.
— Наш она точно никогда не смотрела. И сильно сомневаюсь, чтобы у ее престарелой мамаши был телевизор.
— Это лишает нас возможности пробудить в ней воспоминания, — задумчиво заметил Френсис и добавил: — Фред, переключи-ка на другую программу.
Девушка нажала кнопку, и тут же на экране появился верзила, изо всех сил волтузивший какого-то коротышку. Гертруда-Уайетт завизжала.
— Мы засунем тебя вон в тот ящик , — пообещал Френсис, — и этот громила будет мутузить тебя целую вечность.
На экране крупным планом возникло лицо коротышки. Оно походило на кусок сырого мяса.
— Давай переключай назад! — скомандовал Френсис.
На камеру надвигался человек; вдруг прогремел выстрел, и у мужчины на груди расплылось отвратительное красное пятно. Он издал булькающий звук и повалился на тротуар.
— Мы тебя уменьшим, сожмем так, что станешь крохотулечным, а потом засунем вон в тот ящик, — сообщил Френсис потерявшему дар речи Уайетту, — так как это дорога в ад. Фред, переключай на Би-би-си-два.
Скрип тормозов, грохот выстрелов, мелькание кулаков, опускающихся на беззащитную плоть, и душераздирающий вопль. Что-то серое, клочок тумана, перемахнуло через дверной проем, и коридор внезапно исчез, а вместо него появился хорошо знакомый холл. Френсис смахнул пот со лба:
— Никогда бы не подумал, что это сработает. Какое счастье, что они выбрали простую душу, не отягощенную излишним интеллектом. Фред, что там слышно о настоящей Гертруде?
— Не стоит беспокоиться, — сказала Фред, пытаясь распутать непослушные узлы. — Как только она очнется, ее душа уже будет на своем законном месте.
— А... а мост исчез навсегда? — спросил Регги, тревожно вглядываясь в пустой холл.
— Само собой. Человек-якорь переправлен обратно через реку. Хотя такое вполне могло случиться, даже если бы вы просто захотели переделать холл. Скажем, заменить половицы, декорировать как-то по-другому — чтобы изменились вибрации. Но полагаю, впредь с вашим домом все будет в порядке. Ага, похоже, вернулась наша странница. Наверное, стоит выключить телевизор.
Гертруда открыла глаза. Она медленно огляделась, а затем посмотрела на Регги Смита:
— Мистер Смит, сэр. Такой чудной сон. Я все ходила, ходила по дому, так меня никто не видал.
— Ну теперь беги скорей домой, Гертруда. Ночь на дворе.
Она поднялась со стула, испуганно посмотрев на лампу и задернутые шторы.
— Ма не велит выходить, когда темно, а я спала в вашем лучшем кресле, сэр.
— Почему тебе нельзя выходить, когда темно? — медленно спросил Френсис. — Привидений боишься?
— Нет, не верю я в такие глупости. Просто в темноте могут затаиться нехорошие мужчины с дурным на уме.
Френсис улыбнулся:
— Да пребудет с тобой мудрость навеки, Гертруда.
Они сгрудились вокруг машины, рассыпаясь в благодарностях. Женщины чирикали, мужчины изо всех сил старались выглядеть сердечно, хотя думали уже о другом. И вот Бетти Смит решила задать последний вопрос, на который еще не было ответа:
— Мисс Мастерс... Фред, надеюсь, вы на меня не обидитесь, если я спрошу: ваши инициалы действительно Ф.М.?
— Все верно, — сказала Фред, забираясь на сиденье рядом с Френсисом.
— Тогда. почему на вашем платье вышито "Э. Д."? Как это расшифровывается?
Машина медленно покатилась вперед, и до них донесся голос Фред — такой ясный, такой чистый, — голос Прекрасной Елены, зовущей из-за стен Трои:
— Экс-девственница!
Джим-Попрыгунчик
— Будь всегда опрятной и чистоплотной, — сказал Отец, — и исполняй свои обязанности.
— Читай на ночь главы из Священного Писания, прежде чем отойти ко сну, — наставляла Мать, и Отец кивал в знак согласия.
Харриет помахала им из окна дилижанса, будучи, по правде говоря, довольно напуганной, поскольку она впервые уезжала далеко от дома и вступала в неведомое будущее. Кучер хлестнул лошадей кнутом, охранник протрубил в рожок, и они отправились в путь, удаляясь от деревни, оставляя позади счастливые годы детства.
— Ты выглядишь расстроенной, моя дорогая, — сказала сидящая напротив солидная дама добродушного вида. — Ты впервые уезжаешь из дому?
Харриет кивнула, утирая глаза миленьким чистым носовым платком, который Мать выстирала нынешним утром.
— Не бери в голову, — успокаивала её добрая леди. — Ты скоро привыкнешь к своему новому окружению. Это хорошо, когда молодые люди перестают держаться за материнскую юбку. Я полагаю, ты собираешься устроиться служанкой.
— Да, мэм, — Харриет снова кивнула. — Прошу прощения, но как вы это узнали?
Дама рассмеялась.
— Ну, это мне не трудно сказать. Ты такая молоденькая и одета в своё лучшее воскресное платье. Служанка, сказала я сама себе, как только ты вошла в этот дилижанс.
Четыре других пассажира прислушивались к этому разговору с разной степенью интереса, и один молодой человек, одетый в красивое пальто, улыбался довольно высокомерной улыбкой.
— И какое же хозяйство будет удостоено чести принимать такую служанку? Букингемский дворец?
— О, нет! — задыхаясь, воскликнула Харриет. — Но я направляюсь в дом благородного человека. Лорда Дануильяма.
— О , неужели?!
Молодой человек достал монокль и внимательно рассматривал Харриет на протяжении нескольких минут, как будто она была каким-то редким существом, которое он раньше не встречал. Наконец, он вынул монокль, который звякнул о золотую цепочку, и вынес свой вердикт.
— Ты вполне подойдёшь к кругу Дануильяма, — сказал он. — Конечно же, вполне подойдёшь.
Харриет стояла во дворе отеля «Ройял Джордж» и наблюдала, как отходящий почтовый дилижанс карабкался по склону и выезжал на большую проезжую дорогу. Последняя связь с домом была разорвана, и теперь она оказалась совершенно одинокой, зависимой от капризов совершенно незнакомых людей. Она уселась на свой чёрный ящик, не решаясь зайти в гостиницу, поскольку Отец часто подчёркивал, что в подобных местах может таиться зло, и подумала о том, что же ей теперь следует делать. Отец сказал, что какой-то человек будет встречать её, но пока никто из праздношатающихся, кучкующихся у дверей гостиницы, так её и не окликнул.
Вскоре, однако, высокий тёмный человек, одетый в рясу, вошёл во двор. Казалось, что его появление вызвало тревогу у всех, находящихся там, и они тут же исчезли, разлетевшись, как кукурузная шелуха на ветру. Харриет увидела, что у священника было вытянутое суровое лицо — вид, вполне подходящий человеку его рода деятельности, насколько она знала, — и она быстро встала, демонстрируя свою короткую стрижку, тем самым проявляя уважение к духовенству и чувство праведного смирения.
Преподобный джентльмен прервал своё движение к гостинице; если судить по его выражению лица, то его приход был дурным предзнаменованием для постояльцев; он хмуро посмотрел на девушку.
— И , воистину, дитя, — что же это за девушка, которая являет все внешние признаки достойного воспитания в этом месте беззакония? И без присмотра? Ах!
Он пролаял это «ах!» с такой свирепостью, что Харриет затрепетала, прежде чем преклонить колени и опустить голову с короткой стрижкой, — то действие, которое, как часто подчёркивала её мать, было наиболее подходящим в подобных ситуациях.
— Если позволите, сэр , я ожидаю, что меня встретят и заберут.
— Что!
Этот рёв заставил Харриет понять, что она, по всей видимости, подобрала не те слова, и она поспешила объясниться.
— Прощу прощения, сэр, но некий человек должен забрать меня. Я должна стать кухаркой, если вы не возражаете, в усадьбе Дануильяма...
Она остановилась на середине предложения, потому что тёмные, устрашающие глаза глядели на неё с таким выражением, что не оставалось никаких сомнений: она опять непреднамеренно сказала что-то не то.
— Повтори, — сказал священник, и его челюстные мышцы задвигались. — Я говорю: если ты настолько нагло бесстыдная, то повтори то, что только что сказала.
— Сэр, если вы не возражаете, я должна стать кухаркой в.
— Да, продолжай. Где, дитя? Где?
— В усадьбе Дануильяма, сэр.
Одна рука схватила её за передник, другая вцепилась ей в подбородок, и хриплый голос загремел:
— Лицо миленькое. А? Я гарантирую тебе, что дьявол становится всё хитрее и теперь скрывает всё своё зло под хорошенькой — нет — даже невинной маской. Но меня не обманешь. А? Форма стройная, достаточно хорошо сложенная, чтобы воспламенить чувства мужчин, но я убеждён, что где-то великий зверь оставил свою отметину. А? Скажи мне, девка, где она?
— Я не понимаю, о чём вы говорите, сэр.
Харриет не пыталась сопротивляться, поскольку видела, что почтенный джентльмен расстроен до боли; слюна стекала с уголков его