губ, а его глаза устрашающе налились кровью. Она вспомнила, что у Старика Чизмена появлялись такие симптомы, когда он выпивал два галлона сидра на пустой желудок. Священник вцепился в неё ещё крепче.
— Не понимаешь, о чём я говорю, а? Направляться в усадьбу Дануильяма и ссылаться на невинность агнца, едва увидевшего дневной свет? Да я скорей поверил бы, что солнце восходит в полночь, и что дьявол купается в святой воде. А теперь я спрашиваю снова, девушка. Где отметина? Сокровенный сосок, которым дьявол питает свою сущность?
— У меня нет никакой отметины, сэр , — Харриет заплакала. — Когда вы отправитесь спать, я уверена, вы будете сожалеть о том, что так сильно меня обидели. Мой отец говорит, что сидр порождает безумие...
Гневный рёв был подобен рёву быка фермера Джайлса, когда тот замечал миссис Джарви, идущую по полю в красном плаще. Священник развернул её и, схватив её одежду на уровне шеи, разорвал её до талии. Харриет почувствовала холодный воздух на своей спине, и она отстранилась, чтобы её не схватили за волосы. И теперь дребезжащий голос прокричал:
— Плоть белая. А ? Такова проказа, что извергается из людских логовищ. Но я найду отметину. Да, я найду её .
— Довольно!
Резкий голос обрезал тираду священника словно лезвием ножа, и Харриет внезапно оказалась освобождённой и упала перекошенным лицом вниз на булыжник, какое-то время рыдая и не забывая, что она наполовину раздета, а затем с трудом поднялась на ноги. Мужчина слезал со своего коня, бросив узду стоявшему рядом конюху. Он приблизился к плачущей девушке и рассвирепевшему священнику. Харриет, несмотря на её страдания, подумала, что никогда раньше не видела такого красивого джентльмена. Он был высоким, с худощавым загорелым лицом и тёмными проницательными глазами. Его волосы были чёрными как смоль, разделённые белым пробором, который шёл от середины его высокого лба к основанию черепа. Он был одет во всё чёрное, оттенённое серебряной отделкой его плаща. Он улыбался, обнажая свои снежно-белые зубы.
— Я восхищаюсь вашим вкусом, пастор. Но на публике! Что скажет наш дорогой епископ?
Священник перекрестился, а затем отступил на несколько шагов.
— Изыди, сатана.
Джентльмен рассмеялся:
— Я бы ушёл, если бы у меня на то было настроение. Я не стану спрашивать, почему вы досаждали этому милому созданию, потому что вы такой же чокнутый, как треснувший кувшин, и у меня нет времени на болтовню с сумасшедшим. Куда ты направлялась, девушка?
Харриет собиралось было сделать реверанс, но, подозревая, что в результате этого действия с неё свалится разорванная одежда, она только смиренно склонила голову.
— В усадьбу Дануильяма, если вы не возражаете, сэр.
— Ещё одно ваше завезённое дьявольское отродье? — прорычал священник, и джентльмен воздел руки в шутливом ужасе.
— Вы клевещете на меня. Я редко вырывался из колыбели, но заверяю вас: она лакомый кусочек. Какую должность ты собираешься занять в моём доме, дитя?
— Так вы — лорд Дануильям? — сказала она, переводя дыхание.
Он глубоко вздохнул.
— Боюсь, что так.
— Я должна стать вашей кухаркой, мой господин.
— И вправду? Я не знал, что она нам нужна. Вероятно, это тебя проходимец Хаккет должен был забрать, но он загнал упряжку в канаву. Напился, как священник по благословению епископа.
Он отвесил иронический поклон в сторону пастора.
— Прошу прощения, мистер Дэйл, я забыл — вы предпочитаете раздевать девушек, а не открывать бутылку.
— Судный день приближается, — преподобный Дэйл потряс кулаком. — Я знаю обо всех непристойностях, что творятся в том высокомерном доме, но я говорю вам: настанет время, когда его камни сровняются с землёй.
— Тебе лучше будет поехать со мной, девочка, — лорд Дануильям улыбнулся, глядя на Харриет. — Было бы неразумно оставлять тебя здесь с этим жалким, безумным дураком, и только небесам ведомо, когда Хаккет вполне протрезвеет, чтобы управлять повозкой. — Он подозвал конюха: — Отнеси ящик девочки в гостиницу. Кто-нибудь приедет за ним позже.
Он забрался на мощного коня, а затем, наклонившись, поднял Харриет. Она села в дамское седло, всеми силами стараясь не облокачиваться на своего господина, и думая о сильных руках, которые окружили её с обеих сторон, когда он взялся за поводья. Они выехали со двора, и им вдогонку звучал голос преподобного Дэйла:
— Бога не обманешь. Он пошлёт свои легионы, которые сокрушат силы зла. Будьте прокляты вы, бродящие по ночам, поскольку тьма будет вашим уделом на веки вечные...
— Дом моих отцов, — сказал Дануильям тихим голосом. — Посмотри, девочка, на гнездо, в котором меня высидели.
Серый каменный дом стоял перед завесой из деревьев; с башенками, как лицо со множеством глаз, он представлял собой здание, исполненное зловещей красоты. Харриет беспокоилась, как она осмелится войти в столь величественное место в порванной одежде и с грязным лицом.
— Он очень красивый, — сказала она.
Лорд Дануильям хихикнул.
— Я сомневаюсь, что многие местные согласились бы с этим мнением. Как, по здравому размышлению, тебя наняли мне в кухарки?
— Мать, которая была в услужении до того как выйти замуж, написала в агентство в Лондоне. Поскольку она грамотна и пишет так же красиво, как сам Пастор. Они прислали какого-то человека, чтобы он на меня посмотрел, и мне назначили месячный испытательный срок.
— Хм, — крякнул его превосходительство, когда они спустились с одного холма и стали подниматься на другой, и наконец-то въехали в огромные железные ворота усадьбы Дануильяма.
Миссис Браунинг была таких больших размеров и такого мрачного вида, что Харриет почти захотела вернуться на гостиничный двор, где был преподобный Дэйл. Экономка окинула её холодным взглядом, который медленно проскользил вниз от золотисто-каштановой головы Харриет до кончиков её зашнурованных ботинок.
— Как тебя зовут, девочка?
— Харриет, мэм.
— Совершенно неподходящее имя. С этого момента тебя будут называть Джейн, — резко бросила она через плечо. — Мэри, подойди сюда.
Чрезвычайно милая девушка отошла от кухонного стола, за которым она нарезала картошку, и быстро подошла к миссис Браунинг, перед которой она встала неподвижно, склонив голову.
— Да, Мэм.
— Мэри, ты заберёшь Джейн наверх и проследишь, чтобы она вернулась подходяще одетой. Она будет жить с тобой в одной комнате.
— Да, мэм. Спасибо, мэм.
Харриет последовала за своей проводницей по крутой винтовой лестнице наверх и вскоре вошла в маленькую комнату, окна которой выходили на задний сад. Из мебели там были две узкие кровати, умывальник и стенной шкаф. Мэри была до краёв наполнена любопытством, и, едва она закрыла дверь, с её языка сразу же посыпались вопросы.
— Как получилось, что у тебя вся одежда порвана? Садовник Джем говорит, что ты приехала сюда на коне лорда. Это он разорвал твою одежду?
— Нет, — Харриет покачала своими золотистокоричневыми прядями. — Это был ужасный старый пастор.
— Ах, преподобный Дэйл. Он жестоко ненавидит это место и говорит, что все мы, кто здесь живёт, — отродья Сатаны.
— Почему? — Харриет сняла свою изорванную одежду, которую она осмотрела с большим сожалением, а Мэри открыла дверь стенного шкафа и достала оттуда чёрную юбку и белую блузку.
— Ну, говорят, что все загадочные события происходят в этом месте со времён отца нашего господина. Здесь есть большая комната наверху, прямо под крышей, и люди видели сверкающие оттуда вспышки света и слышали ужасные крики. А затем как-то утром старый лорд был обнаружен мёртвым. Говорили, что он принял яд или что-то в этом роде.
— Как ужасно! — Харриет содрогнулась. — А ты не боишься?
Мэри покачала головой.
— Нет, я не обращаю внимания на подобные разговоры, хотя я не поднимаюсь на верхний этаж с наступлением ночи. К тому же, платят здесь хорошо, и хотя миссис Браунинг — мегера, работа здесь не такая уж тяжёлая.
Пока они разговаривали, Харриет оделась, и теперь на ней был костюм такой же, как и у Мэри: длинная чёрная саржевая юбка и блузка с открытыми плечами. Она не обрадовалась этому последнему предмету одежды — Мать не раз утверждала, что лицо и кисти рук — это единственные части тела, которые уважаемая женщина может оголять для всеобщего обозрения.
— Мне это не кажется правильным, — начала она, но Мэри рассмеялась.
— Ты скоро привыкнешь . Это всего лишь плечи. Некоторые леди оголяют три четверти своих титек и не считают это чем- то дурным. Такова прихоть её светлости. Дома мы, молодые служанки, должны носить такую одежду. Это никому не причиняет зла. Но это заставляет пастора вопить.
Она положила рваное платье Харриет на кровать и вздохнула.
— Жаль. Но нитка с иголкой скоро приведут это в порядок. А теперь нам лучше спуститься вниз, не то в миссис Браунинг проснётся древний Каин, а уж язычок у неё острый — будь здоров.
Когда Харриет снова оказалась на кухне, миссис Браунинг бросила на неё быстрый взгляд, после чего сказала: — За дверью висит рабочий халат. Надень его, потом отправляйся в судомойню и начинай чистить кастрюли. А то мы все тащимся сзади, как ослиный хвост.
В течение последующих дней Харриет начала до определённой степени понимать, почему преподобный Дэйл питал такие резко выраженные опасения по поводу домочадцев в усадьбе Дануильям. За исключением миссис Браунинг, вся прислуга женского пола была молодой и чрезвычайно миловидной. Другая беспокоящая часть сведений заключалась в том, что лишь немногие проходили до конца свой месячный испытательный срок. Текучесть женского персонала была тревожно высокой. Однажды, занимаясь мытьём посуды, она услышала, как Джем — главный садовник — и Хеккет — бородатая угрюмая личность — разговаривали, попивая пиво за кухонным столом.
— Новенькая-то стройная. Славное будет кувыркание в сене.
Харриет не могла понять, что значит это заме - чание, зато, понимая, что «новенькая» — это, без всякого сомнения, она, насухо вытерла руки и стояла, слушая дальше.