— Ты знаешь, девочка, почему леди Дануильям приблизила тебя к себе?
— Ей нужна была подруга, — смело заявила Харриет, поскольку она обрела самоуверенность, благодаря хорошим нарядам и доброму отношению её светлости.
— Одна из десяти таких же, как ты, могла бы заслужить подобную честь, — возразила миссис Браунинг с тем фыркающим звуком, который только могла издать личность с её манерами. — Это не моё дело, но гордыня всегда предшествует падению, и я не закрывала глаз и не затыкала ушей последние десять лет. Ты произносишь свои молитвы по вечерам?
— Конечно, — Харриет изобразила удивление, услышав этот вопрос.
— Хорошо, — кивнула миссис Браунинг. — Я всегда произношу их в сумерки, перед самым заходом солнца, потому что, как говорят, всемилостивейший Господь именно в это время особенно восприимчив к ним. Вот ещё что, — она остановилась, уже у двери. — Я бы не стала бродить по верхней площадке после наступления темноты. Там, в запертой комнате, прямо под крышей, прежний господин — да упокоит Господь его душу в мире — проводил свои непонятно какие эксперименты. В деревне до сих пор говорят об ужасных криках, которые были слышны за милю отсюда. Ни одного из слуг, которые там были, не осталось, и об этом следовало бы подумать чувствительной девушке. Так что следи за собой, носи распятие, держи себя в руках, как я тебе сказала, — и подумай об этом.
Подобные откровения были вроде камней, брошенных в спокойную воду; от них пошли круги неприятной тревоги, но затем, смягчённое приветливостью леди Дануильям, хорошей едой, удобной спальней и отсутствием тяжкого труда, который бы омрачал её дни, чувство благополучия вскоре возвратилось к Харриет. Дни проходили, и вправду, так приятно, что она и позабыла о таком человеке, как лорд Дануильям, и для неё стало чем-то вроде шока, когда она как-то утром зашла в кабинет с большим букетом цветов в руках и обнаружила его сидящим в кресле; свои грязные ботинки он поставил на маленький стол. Он поглядел на Харриет с некоторым удивлением, затем поднял тонкую бровь.
— Дева в беде! Такое впечатление, что ты чувствуешь себя здесь как дома.
Харриет сделала реверанс и во время этого чуть не уронила цветы.
— Её светлость... она сказала мне, что я должна быть её компаньонкой.
Лорд Дануильям, казалось, распустил кольца, как красивая змея; теперь он возвышался над ней; его глаза внезапно озарились лучезарной, рассветной радостью.
— Она сделала тебя. своей компаньонкой! Это изумительная новость!
Харриет и в мыслях не имела, что его светлость воспримет её повышение с каким-то иным чувством, нежели полное равнодушие, но сейчас он проявлял все эмоции человека, которому сообщили, что он унаследовал огромное состояние. Он резко схватил её за плечи, расцеловал в обе щеки, затем бросился из комнаты и рванул вверх по лестнице.
В первый раз она почувствовала, как на неё нахлынула холодная волна опасения. Она вспомнила историю, которую упоминал Хеккет, зловещее предупреждение миссис Браунинг. Почему лорд Дану- ильям выразил неприкрытую радость, когда узнал, что девушка-кухарка сделалась компаньоном леди? Немыслимая вещь поразила её. Может быть, ей отводится роль Агари при Саре — леди Дануильям? Сама эта мысль была чрезмерно греховна, и она решила больше не думать об этом. Вместо того она пошла наверх в свою спальню; там она села у окна и стала смотреть на сад. Джем подрезал розы. Высокая, неуклюжая фигура, которая выглядела солидно и самодовольно; человек от сохи, из той породы людей, которых Харриет знала всю свою жизнь. Она уже была готова спуститься вниз и поговорить с ним, когда услышала приближающиеся и звучащие всё громче голоса. Они доносились из- за закрытой двери, которая вела в спальню леди Дануильям. Глубокий голос лорда Дануильяма был отчётливо различим, но голос его жены был невнятным бормотанием, однако Харриет была убеждена, что ей чрезвычайно необходимо услышать из их разговора столько, сколько возможно. Она пригнулась и стала глядеть в прорезь для ключа. Его светлость шагал туда-сюда и был, без сомнения, очень возбуждён; леди Дануильям откинулась в кресле и постукивала по ладони веером из слоновой кости, как бы выражая нетерпение.
— Ты абсолютно уверена? — говорил лорд Дану- ильям. — Ты знаешь, что случилось последний раз.
Харриет не услышала ответа её светлости, а затем мужчина продолжил говорить.
— Мы должны приучить её к этой мысли. Бог знает, каким образом. Она выглядит простушкой, и, возможно, деньги и обещание лёгкой жизни смогут её убедить. Нам следует попробовать. И больше никаких разговоров. Сумасшедший дурак, Дэйл, уже орёт «колдовство» на самых высоких нотах своего голоса, — если бы он только знал правду-
Леди начала плакать, и Дануильям уже собрался обнять её за плечи, но, отпрянув от уродливого горба, просто взял её за руку.
Харриет поднялась, затем снова подошла к окну и стала смотреть, как Джем всё так же мирно продолжал подрезать розы.
— Как долго я здесь? — Джем сел на тележку и запалил свою старую глиняную трубку. — Так, дайка я подумаю. Где-то около восьми лет. Сразу же после того как старый сэр Хиллари Синклер умер, я прослышал, что его светлости нужен новый главный садовник, вот я сюда и приехал.
— Был ли лорд Дануильям женат восемь лет назад? — спросила Харриет, кусая передними зубами стебелёк розы.
— Да, был, — кивнул Джем, — ещё за два года до этого. Бедная леди, это слишком жестоко, и она так страдает. Особенно — с таким красивым лицом.
— Его светлость, должно быть, очень добрый человек, — Харриет говорила с наигранной безыскусностью. — Я имею в виду, что не всякий благородный джентльмен взял бы себе в жёны калеку.
— Я полагаю, что он весьма добр, — согласился Джем, — но говорят, что она не была горбатой, когда он женился на ней. Ей было сладких шестнадцать лет, и она была стройна, как лиственница. Она чем-то заболела примерно через месяц после их женитьбы, и с тех пор она такая, как ты её видишь.
— Не может быть! — охнула Харриет. — Честно?
— Так говорят. Я тебе напомню, что это было во времена старого хозяина, и никого из слуг того времени здесь не осталось. Но, вроде бы, это звучит правдиво. Мне как-то не верится, чтобы его светлость женился на горбатой. Должно быть, болезнь искалечила ей позвоночник. Весь его перекорёжила.
Харриет согласилась и задумалась, была ли эта болезнь заразной.
Этим вечером они обедали вместе. Лорд Дану- ильям сидел на одном конце стола, леди — на другом, а Харриет — в центре, в то время как приятно удивлённый лакей делился этой удивительной новостью на кухне.
— Она выглядит очень милой, не правда ли, Чарльз? — сказала леди Дануильям, и тот кивнул, сделав глоток вина.
— Как картина, вышедшая из рамы.
— Какие белые плечи, — её светлость рассмеялась так радостно и выглядела столь прекрасной, что поневоле забывался её уродливый горб, и лорд Дануильям захихикал, как будто бы она сказала что-то остроумное.
— И они держатся на сильной спине, — рассудительно кивнул лорд Дануильям. — Подлинная колонна из слоновой кости.
Это уже было слишком для её светлости, которая вздрогнула от беспомощного веселья, так что её горб, казалось, заходил ходуном, а её лицо стало маской с блестящими суженными глазами и разинутым ртом. Затем внезапно смех был прерван приступом боли, и леди склонилась вперёд, тряся своей золотой головой и издавая какие-то животные крики. Лорд Дануильям откинулся в своём кресле, и взгляд его был мрачен. Голос его был подобен шёпоту.
— Сиди спокойно, моя дорогая, это пройдёт.
— Что- то не так? — в Харриет пробудилась жалость одновременно с чувством тревоги, поскольку казалось, что её госпожа испытывает предсмертную агонию, сопровождающуюся ужасными стонами, исходившими из её рта сквозь стиснутые зубы, а её длинные пальцы впивались в край стола. — Что я могу сделать?
Лорд Дануильям сидел совершенно спокойно, его глаза были закрыты, но на его рту была тень улыбки.
— Ничего, дитя. Это всего лишь судороги.
Приступ прошёл так же быстро, как и наступил, и теперь леди Дануильям сидела, слабо улыбаясь, и извинялась за ту тревогу, которую она принесла.
— Не пугайся , моя дорогая. У меня бывают такие приступы, когда я волнуюсь. Мне бы вовсе не хотелось волноваться.
— Скоро так и будет, — сказал лорд Дануильям, и леди кивнула.
— Да, скоро так и будет. Если я останусь в здравом уме, то скоро так и будет.
Прошёл день.
— Ты наденешь вот это.
Глаза леди Дануильям были яркими, а её рука тряслась, когда она бросила одежду на кровать. Харриет сказала:
— Да, мэм. Спасибо, мэм.
— И ещё, — добавила леди Дануильям, — на тебе не должно быть ничего исподнего.
— Но, госпожа, — в ужасе выдохнула Харриет. — это же будет непристойно.
— Гори оно синим пламенем! — гневное выражение изобразилось на её прекрасном лице. — Меня не волнует твоё мнение о благопристойности. Я сказала, что ты не должна надевать ничего — ничего исподнего.
— Но, мэм... — алый цвет залил бледные щёки Харриет. — Я порядочная девушка.
Леди Дануильям схватила девушку за плечи и стала трясти её так, что у неё закачалась голова.
— Послушай, девочка. Послушай. Я терпела твоё жеманное лицо почти четыре недели. Я баловала тебя, выслушивала твою детскую болтовню, а сейчас ты сделаешь то, что я говорю, или, клянусь ранами Господними, сам его светлость разденет тебя. Ты поняла?
Харриет плакала, рыдала, так что её тело содрогалось, как дерево на ветру, но её страх был так велик, что она только смогла выдохнуть: — Да, моя госпожа.
— Очень хорошо, — леди Дануильям направилась к двери. — Мы придём за тобой через десять минут.
Оставшись одна, Харриет неохотно разделась, затем надела ту самую одежду, и её ужас усилился, когда она посмотрела на себя в гардеробное зеркало. Платье было чёрным с полностью открытой спиной. Она развернулась и поглядела назад через плечо. Её спина была голой от шеи до талии, разве что завязка поддерживала форму платья.