Голос нарушил тишину и разбил неподвижную фигуру на дрожащую массу туманных пятен, и скамейка оказалась пустой: так побитые погодой щепки осыпаются с мёртвого дерева.
— Какого чёрта ты делаешь?
Он развернулся; его глаза выражали с трудом сдерживаемый гнев; Джимми Синклер наблюдал за ним с удивлённой улыбкой.
— Ты выглядишь, как кот, который собрался кого-то убить. Добыча сзади, старина.
Питер повернул голову в сторону Кэтрин, которая продолжала наслаждаться всеми муками самоистязания под пылающим солнцем. Он заставил себя улыбнуться.
— Я любовался твоей скамейкой. Она, должно быть, очень старая.
Сэр Джеймс Синклер посмотрел вниз на свою собственность с лёгким сардоническим выражением: он ясно понимал, что его долг — с юмором относиться к эксцентричным прихотям гостя.
— Старше, чем я, хотя это ни о чём не говорит. Её поставили во времена моего дедушки. Должен сказать, я никогда не думал, что в ней есть что-то особенное.
Он явно ожидал объяснения; его глаза насмешливо блестели, а Питер нахмурился, прежде чем пожать плечами и придать лицу беззаботное выражение.
— Я интересуюсь старыми вещами.
— Тогда тебе нужно встретиться с моей тётушкой, — Синклер взял его за руку и деликатно повёл обратно вокруг розовой клумбы. — Возраст важен только для антикварных вещей и портвейна. Всё остальное может быть вечно молодым. Моё дорогое дитя, — сказал он, глядя на Кэтрин с некоторым изумлением, — ты начинаешь напоминать очень вкусного жареного цыплёнка. Зачем ты это делаешь? Мне нравится, когда женщины розовые и белые.
Кэтрин захихикала и посмотрела на красивого баронета с выражением голодной львицы.
— Я думала, что вы, мужчины, любите мясо хорошо приготовленным.
Джимми Синклер ухмыльнулся, прежде чем обойти остальных своих гостей, которые разлеглись на лужайке, находясь в разной степени наготы.
— Неужели это должно быть столь очевидным?
Девушка смотрела на удаляющуюся фигуру и замахала рукой с красными ногтями в нетерпеливом жесте.
— Выдумка. Он симпатичный, а я люблю мужчин постарше. Ревнуешь?
— Ты пришла со мной, и предполагалось, что так оно и будет дальше.
— О чёрт, — она легко дотронулась до его руки. — Ты милый мальчик. Я знаю, что тебе почти тридцать, но ты всё ещё остаёшься милым мальчиком, который хочет защитить бедную маленькую девочку от жестокого, отвратительного мира. Но, мой ангел, я не нуждаюсь в защите. Никто из нас в этом не нуждается, дорогой. Не дуйся.
— Я и не дуюсь. Но я тебя не понимаю.
— Ты мог бы жить сто лет назад, когда девушки моих лет держались в заточении, и их выводили только по праздникам.
— Возможно, — он мрачно кивнул, — но, по крайней мере, женщины вели себя так, как полагается женщинам.
— Они ложились спать в темноте, — заметила Кэтрин, — мы оставляем свет включённым. Это намного более забавно.
Синклеры обедали официально. То есть мужчины надевали смокинги, а женщины наряжались в платья с открытой спиной, тем самым создавая культурную атмосферу, которую нарушил Джимми Синклер, слегка напившийся до того, как подали кофе. Леди Синклер, красивая холодная блондинка сорока лет, заметила по поводу этого, отхлёбывая из стакана холодный чай:
— Вам следует простить моего мужа. Он всегда пьян на заходе солнца.
— Не пьян, моя дорогая, — заметил её муж со своего конца стола. — Законсервирован. Я прекрасно сохраняюсь. Когда я умру, запихай меня в стеклянный ящик и выстави его на обозрение в этом зале.
После этого обмена репликами разговор стал несколько более оживленным, и каждый захотел создать нечто вроде разговорной дымовой завесы. Мисс Пилбим, заведовавшая местной библиотекой и приглашенная лишь только потому , что в последнюю минуту викарий слёг с сильной простудой, смело заявила: — Я считаю, что Хемингуэй — это писатель завтрашнего дня, — и никто не стал настаивать на объяснении этого высказывания. Затем, когда словесный поток достиг своего потолка, после чего за столом установилась неудобная тишина, Питер спросил: «А в усадьбе водятся привидения?»
— Здесь вокруг есть несколько духов, — ответил Джимми Синклер, отхлебнув из своего стакана. — И они очень высокого качества.
— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась леди Синклер, не потому, что ей это, действительно, было интересно, но из желания успокоить члена рабочего класса.
— Я только подумал, что в старом доме, вроде этого, должны жить привидения, — неуверенно заявил Питер.
— Насколько мне известно, — сказала леди, поставив свой стакан, — ни у одного из призраков не хватило бы наглости поселиться в этих руинах. Джимми, ты знаешь семейную историю. Есть у нас призраки?
— Ну вот, ты упомянула об этом, — хмыкнул Синклер, — старый сэр Найджел, — который попал в дьявольскую передрягу при Георге Первом, — возможно, он топчется время от времени на длинной галерее. Не могу сказать, что сам его видел, но я и не искал его там. А зачем?
— Джимми, тебе следует выслушать. Мистер Уэйнрайт спросил, есть ли в усадьбе привидения.
— Ну и спросил, — он дружелюбно улыбнулся Питеру. — Я только теперь удивляюсь, почему он задал такой вопрос? Какого призрака ты имеешь в виду, мой юный друг?
— Я думаю , что слышал откуда- то, будто в приусадебном саду живёт призрак юной девушки.
— Это ты слышал от дьявола ? Жаль, что ни у кого не хватило любезности рассказать мне об этом. Я самостоятельно начну искать привидений в саду. Никогда не знаешь, какая удача тебя поджидает...
— Джимми, я совершенно убеждена, что ты уже готов создать неприятности, — вмешалась леди Синклер. — У нас гости, и им не хочется иметь дела с твоими испорченными фантазиями, — она повернула голову в сторону Питера, и её красивые холодные глаза поглядели сквозь него. — Даю вам слово, мистер Уэйнрайт, — все девушки, что гуляют по нашему саду, живые и, к тому же, приглашённые в надлежащем порядке. А теперь — не сменить ли нам тему разговора?
Питер чувствовал себя таким несчастным, что никак не мог уснуть. Он не был идеальным гостем на субботней домашней вечеринке; теннис бы для него тайной, лошадь — предметом ужаса, и в купальном костюме он выглядел не лучшим образом. К тому же, Кэтрин располагалась через несколько дверей от него по коридору, и она (а он об этом знал) могла развлекаться в этот самый момент с кем угодно — от хозяина дома до дворецкого. Ночь была жаркой, а полная луна светила так ярко, что очертания каждого предмета в комнате казались очень чёткими; в гардеробном зеркале было бледное, светящееся лицо, а у дальней стены стоял высокий комод, напоминавший монстра, готового прыгнуть. Наконец, Питер выполз из кровати и прошёл через всю комнату к окну. Старый, прекрасно ухоженный сад представлял собой целый мир, окрашенный серебром, относившийся к давно прошедшим векам.
Его глаза, отчасти с ожиданием, но с несмелой надеждой, внимательно рассматривали коротко постриженную траву; взгляд на мгновение скользнул по розовой клумбе, затем остановился на скамейке. Его сердце начало колотиться, — потому что она была там. Длинная фигура в белом платье, печально глядящая вниз, на землю, и снова не было никакого страха, лишь всепоглощающая радость.
Быстро, как тень облака, исчезающая от дуновенья ветра, он летел по коридору, затем вниз по широкой лестнице в зал. К счастью, болты на входной двери были недавно смазаны, поэтому не раздалось никаких предательских скрипов, а он всё это время молился: «Пусть она всё ещё будет там, пусть он никуда не исчезнет». Затем он оказался снаружи в лунном свете, и стал осторожно двигаться по лужайке, и молил Бога со всеми его ангелами, чтобы она оставалась там в ожидании — белая плита на чёрной скамейке, реликвия, забредшая сюда из вчерашнего дня.
Он обогнул розовую клумбу, затем молча пробрался к скамейке, очень осторожно переставляя ноги, чтобы даже малейший звук не потревожил её. Их разделяла только длина скамейки, затем — лишь несколько футов; видение всё ещё оставалось недосягаемым, и он опустился на одно колено, глядя вверх на юное бледное лицо.
— Не бойся, — прошептал он. — Пожалуйста, не бойся, или исчезни.
Никакого движения. Никакого знака, что его глупые слова были услышаны, и было непонятно; адресовал он свои слова временному наваждению или существу, наделённому сознанием и способностью слышать. Он попробовал ещё раз, но теперь, набравшись смелости, он решился заговорить чуть громче.
— Ты выглядишь такой усталой и печальной. Как кто-то, который... — он остановился, поскольку ему в голову пришла новая мысль, невероятная для этой обыденной жизни идея. — . как кто-то, который странствовал много и долго.
Показалось ему, или, действительно, последовало лёгкое движение? Едва рождённый вздох? Едва заметный намёк на кивок? Ободрённый, Питер продолжил:
— Ты долго странствовала, не правда ли? А этот сад выглядит так умиротворённо, вроде того, который когда-то был тебе знаком, и который давным-давно исчез? Это так?
Теперь ошибки быть не могло. Её голова качнулась вверх и вниз, а затем снова застыла неподвижна.
— Бедный маленький странствующий призрак, — сказал он очень мягко. — Я полагаю. полагаю, я люблю тебя.
Её голова повернулась так быстро, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она совершила движение. Затем он стал смотреть прямо в эти её печальные глаза, а затем его посетило чувство полного одиночества, странное ощущение изоляции и огромной ужасающей тоски. Перед ним моментально возникло видение просторных, пустых дорог, каждая из которых окутана атмосферой, заражённой страхом — и отвращением. Её лицо, её прекрасные печальные глаза исчезли, беззвучно взорвались, а Питер остался стоять на коленях перед пустой скамейкой, осознавая удивительное чувство облегчения.
На следующее утро Синклеры провожали своих гостей с хорошо отрепетированным выражением неохоты.
— Рады были видеть вас, — сэр Джеймс оторвал взгляд от Кэтрин и улыбнулся Питеру. — Пришли мне как-нибудь свой счёт за эти коттеджи.