Чем пахнет дом, который был заперт десятилетиями? Индии не с чем было сравнить, но Одесса знала, что так пахнут сухие листья на полу мавзолея Сэвиджей.
Кухня была жаркой, сухой и мертвой. Одесса тихо и быстро вошла через вращающуюся дверь в столовую. Индия следовала за ней, но то, что она увидела с другой стороны, поразило ее так, что она ослабила хватку на двери, и та захлопнулась позади нее.
Охваченная ужасом от того, что она вошла в третий дом, зная, что он не будет пустым, она забыла о надвигающейся дюне, абсолютно забыла. И вот она, воспроизведенная в этой высокой квадратной комнате, в точности как ее копия снаружи, с пологим склоном от верхушки окон к ногам Индии. Она даже стояла прямо в ней; когда Одесса открывала дверь, песок большой дугой ссыпался на пол. Даже в абсолютно темном помещении дюна сияла. Она была гладкой и сухой, и когда Индия осветила ее лучом фонарика, то увидела, как верхний слой песчинок скользит вниз. Возможно, – подумала она, – их привело в движение появление людей, нарушивших покой дома, десятилетиями знавшего только тишину.
В центре комнаты стоял обеденный стол со стульями, хотя видно было только его небольшой угол и два стула, стоявших ближе к кухне. И они уже прочно застряли в дюне. Свечи в железном канделябре полностью расплавились в жаре прошедших лет. На боковой стене почерневшие картины были перекошены из-за сыплющегося песка, но оставались на своих крючках, медленно утопая в песке. Песок ухватил шторы за кромку и стягивал их с карнизов. Потолок заметно прогнулся в передней части дома: комната сверху, копия спальни Индии, была той самой, куда она позволила проникнуть песку. Теперь его набралось там столько, что он смог пробить настил. Эти детали Индия примечала, но не полностью осознавала в тот момент; разглядеть что-либо можно было только с помощью фонарика. Другие громоздкие очертания обозначали что-то едва засыпанное, но она не могла точно распознать эти предметы.
По крайней мере, она получила ответ на вопрос: дюна попала в дом, и результат оказался более чудесным – и более ужасным, – чем она представляла. Комната, на три четверти заполненная песком, вызывала сильнейшую клаустрофобию.
– Одесса, – прошептала Индия, – я не уверена, что это безопасно…
Одессы уже не было в столовой. Индия отчаянно огляделась, протягивая руку в надежде схватиться за ее платье. Луч фонаря бешено метался по песку.
Одесса не уходила обратно через распашную дверь на кухню: Индия бы услышала. Она посветила фонариком на дверной проем, который, как она знала, вел из этой комнаты в гостиную. Он был почти полностью заблокирован песком. Между стеной и дюной оставалось треугольное пространство, достаточное только, чтобы протиснуться боком. Не раздумывая, Индия поспешила к нему, уперлась ногами в песок глубиной почти в полметра и проскочила в гостиную.
– Одесса! – снова закричала она, и Одесса ответила звяканьем ключей у подножия лестницы.
Индия осветила ей лицо.
– Ты идешь наверх? – недоверчиво спросила она, забывая о своем любопытстве по отношению к обстановке и состоянию гостиной.
Одесса вяло кивнула.
– Придется, – ответила она обычным голосом. – И тебе тоже. Не смогу найти замки, если у меня не будет света.
Индия тяжело вздохнула и последовала за Одессой вверх по ступеням, всю дорогу держась за подол ее платья.
Площадка была пустой и темной, под ногами скрипел тонкий слой песка. Двери во все четыре спальни были открыты, но Одесса предупредила, чтобы она не светила фонариком внутрь комнат. Чернокожая женщина захлопнула первую дверь. Затем Индия включила свет и направила его на дверной замок. Одесса не торопясь перебирала ключи, пока не нашла подходящий; она повернула его, кивнула, когда щелкнула задвижка, затем подергала ручку, чтобы убедиться, что дверь не открывается.
Она закрыла вторую дверь; Индия переместила свет, и процедура повторилась. Это была комната, в которую она заглядывала в первый день в Бельдаме. И то, что в тот день закрыло дверь спальни, стояло тогда именно там, где она стоит сейчас. Ключ повернулся в замке, но ручку дернула не Одесса. То, что оказалось заперто внутри, хотело выбраться наружу.
– Это Марта-Энн, – спокойно ответила Индия. – Я видела ее внутри. Это ее комната.
Одесса не ответила. Она закрыла третью дверь и заперла ее. Ручка второй двери продолжила подергиваться. То, что осталось по ту сторону, приложило рот к замочной скважине и засвистело.
Четвертая комната выходила окнами во двор; в ее окне Индия видела белое лицо, которое приняла за отражение луны. Дверь захлопнулась сама собой, и какой-то крупный предмет мебели придвинулся к ней изнутри. Одесса спокойно вставила последний ключ в замок и повернула.
– Идем, деточка, – сказала Одесса и махнула Индии в сторону лестницы; но лестничная площадка была настолько темной, что Индия не заметила этого движения. Она направила луч фонарика на ступеньки, ведущие вверх.
– А что насчет третьего этажа? – спросила она. Ручка второй двери снова начала подрагивать. «Что, черт возьми, я здесь делаю?» – подумала Индия, и в четвертой комнате задвигалось еще больше мебели.
– Там нет дверей – нечего запирать, – сказала Одесса. – Если сверху что-то есть, оно теперь в доме главное. Мы ничего не можем сделать. Спускайся, деточка.
Индия направила луч фонарика вниз и спустилась по лестнице в гостиную. Луна вышла из облаков и светила в окно задней части дома, заливая серым светом эту длинную комнату. Дюна здесь, на большем пространстве, казалась не такой чудовищной, как в столовой.
Комната была обставлена с хорошо сохранившейся непринужденностью: прекрасные ковры и крашеная плетеная мебель. Ткани, сильно истлевшие, были покрыты мелким орнаментом и, как подозревала Индия, окрашены в яркие цвета. Сейчас все выглядело черным и серым, кроме песка, который ловил и отражал лунный свет серебристо-белой бледностью. Дюна, словно стоп-кадр приливной волны, накрыла треть комнаты.
Индия посветила фонариком на дюну; по пологому откосу соскользнуло еще больше песка. Падающие песчинки ловили и преломляли белый свет. Шаги Одессы слышались на лестнице позади, и Индия собиралась повернуться, когда квадратный стол у наружной стены внезапно опрокинулся. Большой светильник с замысловатым абажуром из цветного стекла, имитирующим гроздья глицинии, разбился об пол.
Вздрогнув, Индия уронила фонарик. Он упал на голый участок пола, и свет погас. Тогда она осознала, что наверху внезапно прекратились стук двери второй спальни и скрип мебели в четвертой. Его место занял незаметный, тонкий, сухой звук распыления – как будто дыхание какого-то существа, которое выдыхало песок.
– Одесса, – прошептала она.
– Скорее, деточка, – сказала та с настойчивостью в голосе, впервые с тех пор, как они вошли в дом. Одесса уже была в столовой, но Индия ничего не видела.
Индия карабкалась к черному треугольнику, который позволил бы попасть в безопасную столовую. Сухое дыхание становилось все громче и ближе; Индия держала фонарик как оружие.
Когда она встала, рука с длинными пальцами крепко сжала ее лодыжку. Жесткие ногти проткнули кожу, и она почувствовала, как кровь хлынула наружу. Индия инстинктивно ударила фонариком со всей силы – по чему бы это ни было. Раздался сухой вздох – Индия почувствовала, как песок слегка брызнул на ее голую ногу – и хватка ослабла. Она выскочила через дверной проем в столовую. Одесса схватила ее за руку и потащила через кухню к задней двери.
Часть IIIЭлементали
Глава 22
К их пробуждению на следующее утро проклятие жары рассеялось: выпала серая изморось, а температура понизилась настолько, что во время раннего завтрака – для разнообразия накрытого всем одновременно – они все изрядно продрогли. Сбор вещей был отложен, и Люкер, грея руки о вторую чашку кофе, посоветовал взять только самое необходимое.
– Если мы оставим здесь большую часть вещей, – сказал он, – это будет поводом вернуться сюда после выходных. Нам с Индией еще не нужно обратно в Нью-Йорк, поэтому, я думаю, стоит продолжить. – Он посмотрел на дочь, думая, что она обрадуется этому предложению, но Индия, которая по непонятным причинам сидела за столом в зеркальных солнцезащитных очках, вяло отвернулась и не смотрела на него.
– Хорошо, – сказала Ли, – потому что, Люкер, я думаю, тебе не следует уезжать из Алабамы, пока не будет принято решение насчет Бельдама. Ты единственный, кто сможет противостоять папе и даже покончить с этим делом.
– Я оторву ему яйца и прибью к нёбу, – сказал Люкер. Все настолько привыкли к его вульгарности, что никто даже не вздрогнул.
Таким образом, было решено остаться в Мобиле с первого июля – то есть с сегодняшнего дня, субботы, – до следующей среды, пятого. Все, что Лоутон попросит сделать, они будут выполнять без жалоб и с максимально возможной в каждом конкретном случае любезностью, будь то ротарианский ужин[9], выступление в парке или турне по торговым центрам. Если все пройдет хорошо, они смогут вернуться как раз к дню рождения Дофина шестого числа.
Они собрали сумки, заперли дома и выехали в десять часов. Ли, Дофин и Большая Барбара взяли «Джип», Люкер, Одесса и Индия сели в «Скаут». К удивлению Люкера, всю дорогу до оставленных в Гаске машин Индия сидела на коленях Одессы.
– О, я знаю, – сказал Люкер дочери, когда они перебрались в «Фэйрлэйн», – тебе просто грустно уезжать из Бельдама. Я чувствую то же самое. Нью-Йорк – одна крайность, а Бельдам – другая. Мобил где-то посередине, а мы с тобой любим крайности.
– Да, – кратко ответила Индия, озадачив его.
Индия все еще была сильно напугана тем, что произошло прошлым вечером. Убегая из дома, она была уверена, что едва унесла ноги. Остаток ночи она провела, дрожа в гамаке в доме Сэвиджей, без сна, таращась в темноту и успокаивая себя тем, что Одесса дремлет рядом в кресле-качалке. Ее пугал каждый звук, а постоянное понижение температуры – за три часа похолодало на пятнадцать градусов – пробирало до костей.