Обобществление есть везде, где в некоторое взаимодействие вступают двое или больше индивидов. В форме немецкого слова «обобществление» («Vergesellschaftung») содержится указание на становление чего-то обществом, как мы бы сказали «округление», если нечто становится круглым. Но тогда что понимать под обществом, если обобществление – это то, что Зиммель описывает таким образом? При таком понимании общество не может рассматриваться как какая-то большая объемлющая вещь. Помните, я говорил, насколько проблематично вообще понятие общества. У Зиммеля в его принципиальных методологических трудах понятие общества не наводит на мысль о какой-то большой вещи, хотя в позднейших публикациях оно все же появляется. Релятивистское понятие общества как обобществления имеет отношение к обоснованию социологии как особой науки, к радикальной версии социологии, по Зиммелю.
Социология – это наука о формах обобществления. И формальная социология и есть в подлинном смысле слова социология.
Очень решительный, очень важный, и нельзя сказать, что безопасный теоретический шаг. Зиммель делает его в самых ранних работах, в которых ставит вопрос о проблеме социологии. Потом ему приходится принять в расчет, что предполагаемые восторги современников не слышны, он корректирует свою позицию, но для нас есть прелесть и в этом раннем радикальном взгляде.
Хотите социологию как самостоятельную науку – скажите, чем она занимается. Начинаем это выяснять – обнаруживаем, что всем из перечисленного занимаются и другие науки. Тогда зачем еще социология? Этот вопрос, который мы можем услышать и сейчас. Сегодня мы убегаем в «safety room», в разного рода специфические методы. Мы готовы признать, что науки бывают разные об одном предмете, но у нас-то есть особые методы, поэтому мы – социологи. Во времена Зиммеля такой возможности не было, никакой специфической исследовательской методологии за социологией не водилось, а если и водилась, то она была не настолько заметной. Нельзя было сказать, что обращение к статистике или анкетирование автоматически означают, что есть и особая наука, которая с полученными так данными работает. Вопрос стоял о предмете, а предметные области были расхватаны – чем ни займись, про все уже есть науки. И тогда Зиммель предлагает идти поперек привычных классификаций и исследовать не содержательные области, а формальные. Он говорит: подобно тому, как разные предметы могут быть сделаны из разных материалов, но имеют одинаковую форму, и подобно тому, как геометрия изучает эту форму, а не материалы, надо найти такие же социальные формы или, как их называет Зиммель, формы обобществления или, может, правильнее сказать, формы обществления. Кстати, маленькое примечание. Есть устойчивый термин, который у нас тоже идет преимущественно от Л. Г. Ионина, и я понимаю, почему – потому что он был первым полноценным исследователем Зиммеля как социолога в нашей стране, он пришел на непаханую ниву, ему нужно было найти какое-то внятное слово, с которым можно было бы работать. Потом он от него отказался, в частности, в упомянутом прекрасном переводе одной из глав «Малой социологии», но, как всегда бывает, то, что он сделал на первом этапе, продолжает жить своей жизнью. Он либо сам изобрел, либо взял из имеющихся переводов на русский язык американской литературы, перевод этого слова как «социация». Американцы говорят – «sociation», и если не принимать в расчет тяжелую историю «обобществления», есть соблазн сделать кальку. Я несколько лет с этим боролся, а потом оказалось, что есть вещи абсолютно непреодолимой силы, слушатели все равно пишут «социация», может быть, им так удобно. Мое дело – сказать о своих резонах, дальше – как хотите.
Социология – это наука о формах, об исследовании форм обобществления, таких как дружба и вражда, бедность, власть, религиозность или просто религия и многое другое. В чем здесь сложность? Сначала кажется, что Зиммель действительно совершает переворот. Например, есть разные случаи, в которых один человек подчиняется другому, а есть общая форма господства/подчинения – мы исследуем господство и подчинение с формальной точки зрения, привлекая сюда конкретный исторический материал только как иллюстрацию. То же самое можем сказать про религию. Есть разные виды веры, но везде присутствует какой-то элемент, какая-то форма, которая позволяет говорить о религии. Историк религии, религиовед изучает определенные обстоятельства, социолог всякий раз смотрит, как устроена религиозность как таковая. Войны, государство, дворянство и тому подобное – это что? Здесь ведь несколько больше исторической конкретики, скажем прямо. Да, ее больше, но все-таки больше в том смысле, что для того, чтобы произошло что-то из названного, нужны более определенные исторические обстоятельства. Это не так, как с господством и подчинением, которые разлиты повсюду; на какое человеческое общение не наткнись, везде вы встретитесь с господством и подчинением, с религиозностью, с тем, что люди организуются в пространстве – отсюда социология пространства Зиммеля (у него есть большая статья «Социология пространства»). Но чуждости (его статья «Чужак»), бедности (в смысле социального статуса нищеты), наличия дворянства как благородного сословия, города и много другого – их нет повсюду. Чтобы встретить именно такого бедняка, которого описывает Зиммель, нужно оказаться в очень определенных социальных обстоятельствах. Примеры чужака очень интересны, но это в высшей степени конкретные примеры, и для того, чтобы вообще появился чужак и социальный феномен чуждости, нужно, чтобы присутствовали очень многие дополнительные феномены. Это просто так не появляется. Здесь больше исторической конкретики. Если ее больше, можем ли мы сказать, что это тоже чистая форма социальности? И вообще – что означает чистая форма социальности? Например, если вернуться к уже упомянутой статье Зиммеля «Общение. Пример чистой или формальной социологии» (это та самая глава, которую перевел Л. Г. Ионин), мы увидим, какое это тонкое дело. Мы увидим, что, с одной стороны, он описывает чистейшую, формальную, абстрактнейшую, прозрачнейшую, в смысле лишенности определенного содержания, форму социального взаимодействия, а именно общения; с другой стороны, такое общение, которое он описывает, – это исторически в высшей степени обусловленное явление. Оно далеко не всегда есть. Отсюда что-то следует для нас? Пока еще не совсем ясно. Необходимо чуть-чуть прояснить ситуацию. Мы будем прояснять ее небольшими шажками, крошечными примерами, потому что представление Зиммеля в целом ничего нам здесь не даст.
Итак, крошечный пример. Люди общаются, люди вступают во взаимодействия – какого рода? Например, посещают церковь. Что здесь является формальным? Допустим, это одно из проявлений религиозности, но сама церковь – это форма или нет? Надо признать, что это тоже форма. Церковь – это не только конкретная церковь, но способ организации человеческой жизни, встречающийся во многих местах. То, что это церковь, относим к форме. А то, что это конкретная церковь, католическая или евангелическая? Это уже содержание. Простите, а в каком смысле это содержание? У них есть определенный набор догматов и способов организации. Наверное, это тоже определенная форма, которую имеет христианская религиозность, как шар может быть большой или маленький, а большой может быть синим или зеленым. С одной стороны это оказывается содержанием, а с другой – формой. Если мы говорим, что всякий раз нас интересует только вес, объем и цвет шара, а материал нет, тогда вес, объем и цвет будут относиться к форме, а материал – к содержанию. Это старая штука: те из вас, кто изучал философию, знают, что так – у Аристотеля. Это точка зрения не нова. Но тогда возникает следующий вопрос: кто, когда, на каких основаниях будет решать, что, применительно к данному исследованию, форма, а что содержание? Ведь задача стояла, на первый взгляд, довольно скромная. Но, с другой стороны, амбициозная – вычленить собственное поле социологии. Все это колеблется, осциллирует – то, что было формой, оказывается содержанием. До какой степени это будет происходить? Когда мы скажем, что здесь уже точно появляется предмет другой науки? Ведь предмет другой науки при ином рассмотрении может оказаться формальным. Кто будет здесь разделять формальное и содержательное? Это очень непросто.
В этом смысле не случайно, что в конце карьеры, в конце жизни Зиммель уходит от этого радикального утверждения о том, что социология может быть состоятельна только как формальная социология. Есть ранняя статья у Зиммеля «Проблема социологии», с которой начинается формальная социология, и есть поздняя статья, глава в «Малой социологии», – «Область социологии». Между ними не противоречие, но дистанция в четверть века, и эту раннюю работу, которая была сильно переделана много раз и уже в сильно измененном виде открывает «Большую социологию», надо хорошо понимать как некоторого рода великое предложение; это великая амбиция, которая позволила существенно продвинуть вперед социологию, но не соблазнила социологов как формирующийся профессиональный цех. Формальная социология оказалась прекрасной вещью. Но, проведя ряд исследований, Зиммель приходит в конечном счете к тому, что социология бывает разная. Бывает общая социология, которая в его описании оказывается ближе к тому, что можно было бы называть эмпирической философией истории: общество предполагается уже существующим, но не его структура, а его общие черты, дающие о себе знать в многообразии исторического движения, представляют здесь интерес. Бывает философская социология, которая исследует то, что можно было бы назвать теорией познания социальных наук (то есть основные понятия и принципы познания, которые в них берутся готовыми, не обсуждаются) и метафизикой (то есть теми высшими результатами, которые опять-таки в рамках частных наук интереса не представляют). И в собственном смысле социологией оказывается тогда все равно чистая, формальная социология.
Это все в «Малой социологии», и там же очень важное: Зиммель подчеркивает не раз, что общество – не менее реально, чем индивиды, что только целями познания определяется, интересует нас индивидуальный или коллективный субъект. Но очень важно иметь в виду, что если бы Зиммель утонул в речке в 17-м году, то мы не узнали бы ни о членении социологии на общую, философскую и формальную, ни о столь подчеркнутом внимании к обществу как коллективному субъекту, единству. А вот «Философия де