Он был близок к авторам Веймарской конституции, в том числе юристу Гуго Пройсу, которого называли «отцом» конституции. Широко распространено мнение (Вольфганг Моммзен его пытался если не опровергнуть, то хотя бы скорректировать), что именно Вебер придумал ту специфическую конституционную конструкцию Веймарской Германии, которая через пятнадцать лет открыла дорогу к власти Гитлеру. Вопрос об ответственности Вебера в этом ключе ставить, наверное, бесполезно. За пятнадцать лет Веймарская Германия сильно эволюционировала. Но замысел Вебера во многом действительно реализовался в конституции. Он был противником чисто парламентской республики, которая при всеобщем избирательном праве могла бы стать неуправляемой, он желал сохранения старого профессионального чиновничества, поскольку государственная машина, как и любая другая, требует профессиональных знаний и умений, и он вместе с тем считал, что Германии нужен сильный президент, который в противовес парламенту прямо единолично опирается на волю народа. Когда я говорю «думал», «считал» – это выглядит так, что есть некоторое мнение, а могло быть другое и третье, и непонятно, почему именно мнение Вебера оказалось настолько влиятельным и почему у него было такое мнение, а не другое. Но дело как раз в том, что ему не просто как оратору или писателю, но как ученому с огромными познаниями удавалось убедить своих знакомых, политиков и юристов. Они это воспринимали не как одно из множества возможных мнений, а как результат глубоких научных изысканий.
После политического поражения Вебер принял решение полностью сосредоточиться на науке, преподавании, издании книг. Он умер летом 1920 года от осложнений после гриппа. Мы из литературы знаем про знаменитую «испанку», этот грипп свирепствовал в Европе годом раньше, погибли миллионы человек. Вебер оказался одной из поздних жертв. Сложно предположить, что было бы, если бы он прожил дольше. У него нарастало чувство одиночества и отчуждение от господствующих людей и настроений. Очень многие близкие ему люди умерли в эти годы, в том числе мать и младшая сестра, которая покончила с собой незадолго до его кончины. Он читал огромные курсы и не был ими доволен. Он не дописал ни одной «главной книги». В отличие от прочих классиков, которых мы с вами изучали, он слишком явно, слишком много не успел завершить. Но, возможно, эта незавершенность, эта открытость для бесконечных интерпретаций – одна из причин его притягательности, какой часто не бывает у совершенных произведений и полностью завершенных биографий. В докладе «Наука как призвание и профессия» Вебер говорит о том, что смерть для современного человека не имеет никакого смысла, он не может, как библейский патриарх, «насытиться днями». Бесконечный процесс, бесконечное познание делают для человека науки любую остановку, любое завершение совершенно произвольными и потому бессмысленными. Он знает, что его результаты будут превзойдены и, возможно, опровергнуты. Но жертвует науке всем. Это можно было бы сопоставить с тем, что мы читаем у Зиммеля в его переписке последних месяцев жизни, когда он уже знал, что смертельно болен. Он стремился успеть – и успел – завершить последнюю книгу и, возможно, находил в этом некоторое утешение. А Вебер – я еще остановлюсь на этом – часто цитирует Ницше, слова Заратустры в четвертой книге, мол, я не жажду счастья, я жажду свершить свой труд! И в этом смысле он, конечно, главным образом страдал от того, что не только в политике, но и в науке не довел до конца ни один из своих великих проектов.
Лекция 12Макс Вебер. Возникновение капитализма
Начнем с того, о чем уже речь шла в предыдущей лекции, с «Протестантской этики». Конечно, примечательно, что образцовое социологическое сочинение, работа, которая показала и показывает до сих пор всю мощь социологии и является в этом смысле, если угодно, знаменем нашей науки, не создавалась как социологическая. Она создавалась поначалу как вклад Вебера в очень серьезные дискуссии. Эти споры о происхождении капитализма велись как раз в то время в Гейдельберге, да и вообще тема была важная и болезненная для Германии. Вернер Зомбарт, Зиммель, Тённис и множество авторов, которых мы сейчас с вами не знаем или знаем только по именам, зафиксировали очень важные изменения, совершившиеся буквально на глазах одного поколения в Германии. Представители исторической школы национальной экономии, как и следовало ожидать, сначала пытались отмахиваться от Маркса, от «Капитала», хотя Маркс уже в предисловии к первому изданию своего главного труда предупреждал немцев (цитируя вошедший в поговорку стих Горация): «de te fabula narratur» («эта история про тебя»), но на переломе веков уже было ясно, что в жизни Германии появилось нечто совершенно новое. И возможность посмотреть на это новое в его самом развитом виде была у того же Вебера, например, в Америке. Вебер воочию видел рациональное действие, корыстное поведение. Целеполагание, которое видит перед собой ближайшую выгоду, предполагающее возможность обмена, заключения соглашения, договора между людьми, размышления по поводу этого договора, размышления по поводу наиболее эффективных для достижения данных целей средств. Многое из того, что мы так или иначе рассматривали на протяжении курса, снова появляется как тема – но уже в связи с Вебером.
Вспомните! Это все фиксирует Тённис, говоря о Gesellschaft и отсылая нас к Гоббсу (и только потом уже к Адаму Смиту). Это фиксирует, правда, лишь отчасти Дюркгейм, говоря о современности, о модерне, о функциональной дифференциации и в то же время – об аномии. Это фиксирует Зиммель, когда говорит о денежной культуре, о том, что отношения между людьми можно представить по типу обмена, о рациональном целеполагании, о выборе цели и о том, как средства становятся целью. Это все – черты той самой современности, которая благодаря Зомбарту начинает называться капитализмом. О капитале, капиталистических отношениях говорят задолго до Зомбарта, но слово «капитализм» в немецкую науку вводит именно Зомбарт. Именно он пишет книгу о современном капитализме в самом начале 1900-х годов[131]. Когда Вебер приходит на это поле, там уже «потоптались» Зиммель с его философией денег и Зомбарт, который подробно рассказывает о том, что такое и откуда взялся капиталистический модус поведения. Зомбарт – ученик Шмоллера и клянется в любви к нему и исторической школе, но вместе с тем уже прямо заявляет: вы и ваши сторонники сами не признали бы мой метод в полной мере соответствующим методу исторической школы. Меня от вас отличает стремление к конструированию при упорядочивании материала, стремление построить единое объяснение этого материала, идущее от некоторых конечных причин, которые находятся в области человеческой мотивации. Наконец, он говорит о своей склонности к теоретизированию и еще называет имя Маркса[132]. Зомбарт оперирует огромным материалом, он методично описывает сначала генезис капитализма, а уже потом – современного капитализма, останавливаясь на особенностях связанного с капиталистическим хозяйствованием целеполагания. Капиталист заключает договора и стремится к приращению состояния (которое, будучи использовано таким образом, называется капиталом), а поскольку все это выражено в денежной форме, деятельность его носит «спекулятивно-калькулирующий характер». Зомбарт настаивает на том, что это целеполагание не вопрос индивидуального выбора, к нему вынуждает само объективное устройство состояния-капитала, репрезентантом которого выступает предприниматель. И как раз поэтому, стартовав, казалось бы, с совершенно социологической точки зрения, то есть с изучения реальных мотивов тех, кто занимается экономической деятельностью, Зомбарт огромное внимание уделяет объективным процессам накопления капитала, путям формирования тех богатств, без которых бы не было современного капитализма. Его позиция, в общем, такова: богатства не появляются вместе с современным капитализмом, они наследуются, будучи прежде накоплены благодаря ростовщичеству, торговле, земельной ренте, разграблению колоний. Он не видит тех ключевых различий между старым и новым капитализмом, между торговым, ростовщическим и производственным, на которые впоследствии указывает Вебер, и он в высшей степени далек в это время от того, чтобы отдать должное религиозной мотивации предпринимателей. Для него современный капитализм – это рационализация производства и вытеснение ремесленников пролетариями. Специфику последних десятилетий Зомбарт усматривал в том, что за это время происходит полное преобразование экономической и социальной жизни в духе современного капитализма, который начинает «по образу своему переделывать, заново создавать» хозяйственную жизнь страны, «рационалистически проникая своим духом все ее существо»[133]. Вебер и Зомбарт были коллеги и соратники, они испытывали взаимное уважение, учитывали аргументы друг друга. Как бы решительно ни возражал Вебер Зомбарту в позднейшей дискуссии о протестантской этике, интонационно его возражения – совсем иного рода, чем ответ на критику Рахфаля. Но тем важнее видеть специфику веберовского аргумента. Концепция Зомбарта важна еще и потому, что позволяет лучше понять вклад Вебера в общую социологию[134]. Зомбарт не зря поминает Маркса. Как бы он ни расходился с ним, в его изложении генезис капитализма – это именно то, что Маркс называл «естественно-историческим процессом». Как бы ни напирал Зомбарт на индивидуальные мотивы, все равно у него, как и у Маркса, капитализм пронизывает собой на развитой стадии все сферы общественной жизни. Там, где у Маркса и Энгельса «ледяная вода капиталистического расчета» (это в «Манифесте»), у Зомбарта – рационализм и спекулятивно-калькулирующий характер. Но вернемся к Веберу.
Изображать дело так, будто вы никогда не слышали про ключевой тезис самой известной работы Вебера, нет никакой возможности – и при поступлении от вас требовали каких-то знаний по истории социологии, и сам этот тезис считается достаточно известным. Но наверчено вокруг него много разной ерунды. И я предлагаю прежде всего расстаться с мыслью, будто Вебер, в противоположность Марксу и марксистам, доказал или старался доказать, что решающую роль в становлении капитализма сыграли религиозные факторы, в первую очередь, – протестантизм. Это неправильно. Подобно тому, как про Маркса нельзя сказать, что он изобрел понятие класса и даже учение о классовой борьбе, про Вебера нельзя сказать (и он сам никогда этого не говорил),