Столь горько было видеть, как тускнеет румянец на моих щеках, пока я совершаю обходы дома – заказываю провизию, руковожу прислугой – вечный организатор и наблюдатель жизни. А потом в эту жизнь ворвался, словно рыцарь на боевом коне, сэр Джордж Бэрнвелл. Галантный, искушенный, светский и такой замечательный! Он везде побывал и все попробовал. Он всех знал. И он обещал поделиться всем этим со мной. Я едва не обезумела от счастья!
Когда я совсем потеряла голову, сэр Джордж рассказал мне запутанную историю о многочисленных долгах, выплаченных им за моего кузена Артура, которые, по его словам, Артур скрывал от отца. Я поверила, ведь Артур постоянно просил дядю Александра увеличить содержание. Сэр Джордж допускал, что у него самого возникли проблемы, поскольку он защищал доброе имя моего кузена в клубе. Я же, будучи невыдержанной и скрытной, решила уравнять счета, отдав ему диадему. Когда я пишу эти строки, все кажется таким глупым, но тогда я не помнила себя от возбуждения и драматизма ситуации. Это случилось так быстро – прибытие диадемы, план продать ее, чтобы разобраться со всеми этими сокрушительными долгами, – что вовсе не казалось безумным. Как тебе прекрасно известно, я покинула дом дяди под покровом ночи, словно вор, каковым и являлась, и отправилась к сэру Джорджу.
Но он сообщил мне, что передумал и уже передал диадему дяде. Однако мой жребий был брошен! Я не могла вернуться в Фэрбенк. Я уже признала свою вину. А когда сэр Джордж женился на мне… будь проклят тот день!
Я знаю, Люси, что твоя доля нелегка, пусть ты теперь и носишь счастливое звание супруги, и уверена, ты удивленно качаешь головой, читая эти строки. Но имей я силы изменить свое положение, в ту же секунду взмолилась бы взять меня судомойкой в Фэрбенк!
Должна быть не только краткой, но и честной. Страх раскрытия диктует каждое написанное мной слово. Мы живем на маленьком острове, отрезанном от мира, хотя и не так далеко от Лондона, как можно представить. Тем не менее между нами и всеми остальными лежит пропасть. Сэр Джордж… недобр и, как и говорил, лишен средств к существованию. Однако то немногое, что у нас есть, он тратит на выпивку. А также, опасаюсь, худшие вещи. Я знаю не все его слабости, поскольку когда я забеременела, он выселил меня в отдельное крыло дома. Если это можно назвать домом – особняк, осыпающийся и сползающий в воды, отделяющие нас от материка. Я вынуждена полагаться на небольшой паром, которым управляет добрый человек, занимающийся перевозом островитян в город и обратно. Мы стали друзьями… и только, уверяю тебя.
Единственная причина, по которой сэр Джордж до сих пор не проиграл наш дом на острове, заключается в том, что он не может этого сделать, поскольку ограничен в правах владения. Дом должен перейти к его старшему сыну. Однако мы не можем уехать, потому что нам некуда идти. Ненадежные друзья бросили его, а может, о нем просочилась дурная слава. Ни один человек не поздравил его с рождением ребенка, нашего сына, дорогого Чарльза Джорджа Александра.
Маленький Чарльз – прекрасное, солнечное дитя, и я его не заслужила. Ради него я продолжаю жить. Иначе, боюсь, я бы кинулась с острова в воду, невзирая на последствия для моей души. Люси, я боюсь за благополучие моего крошки. Хотя мы по-прежнему живем в самом дальнем крыле дома, сэр Джордж говорит, что непрерывный плач Чарльза сводит его с ума. К своему наследнику он проявляет лишь злобу и жестокость. Думаю, он бы бросил нас здесь, если бы посмел. По закону я принадлежу ему телом и душой, как и наш ребенок, но я не могу оставить Чарльза на милость ужасного характера сэра Джорджа. Джордж в десятки раз свирепей моего дяди в худшие его моменты. Поэтому… я строю планы. Могу ли я рассчитывать на твою помощь?
С благодарностью за твое христианское милосердие,
Мэри Бэрнвелл, урожденная Холдер».
Я была ошарашена. «Траст» с ума сойдет, когда прочтет это письмо. Никто не знал, что случилось с Мэри Холдер, и, похоже, у нас появился шанс это выяснить.
Там было еще одно письмо:
«5 мая
Дорогая Люси!
Я нахожу всевозрастающее сочувствие и доброту в лице паромщика, который передает наши письма. (Хотя спешу уверить тебя, что между нами нет ничего неподобающего – он, как и я, женат.) Паромщик и его милая жена почти шесть лет ждали собственного ребенка, и это напоминает мне, что хотя в моей ситуации мало чему можно позавидовать, хотя бы в чем-то я могу считать себя удачливой. Он придал мне смелость попытаться сбежать, и за это я искренне благодарна.
С вечной благодарностью и всегда в твоем распоряжении,
Мэри Бэрнвелл, урожденная Холдер».
И еще одно:
«19 мая
Дорогая Люси!
Я имела беседу с человеком, которого прежде считала своим врагом. Ее результаты весьма плачевны, и посему я вынуждена изменить планы. Я думала просто уплыть на пароходе, прибыть в Лондон и появиться у дяди с ребенком на руках, чтобы попросить убежища. Но мне объяснили, что закон на стороне моего мужа. Он может забрать у меня сына – и, я уверена, сделает это.
Имея в союзниках столь великого человека, я договорилась с моим другом-паромщиком инсценировать нашу с сыном гибель. Когда надежды на наше спасение угаснут, я поднимусь на борт «Хэмпстеда» под именем миссис Эйбл Браун и встречусь с тобой в лондонском порту. Мой союзник организовал отправку моего багажа тебе, на борту «Хэмпстеда», в следующий вторник.
Что касается моего сына… пока он побудет с двумя людьми, которые нежно любят его, и если ситуация обернется против меня, они с любовью вырастят маленького Чарльза как собственного ребенка. С помощью моего предполагаемого – в прошлом – врага я предприняла меры, чтобы им не пришлось платить за свою доброту. Я не отваживаюсь написать их имена даже в этом письме, но скажу их, когда наступит время.
Так что жди меня в порту 10 июня. И прошу тебя, ни слова моему дяде или кузену Артуру. Я должна понять, как все обернулось, прежде чем открыться им. А потом, с Божьей помощью, мы отыщем способ вернуть моего сына в его настоящую семью.
От твоей осмотрительности зависит мое счастье.
М.».
Там также была газета, датированная 10 июня 1890 года.
ГИБЕЛЬ «ХЭМПСТЕДА»
Никому не удалось спастись!
Я прочла статью с холодным, тяжелым сердцем: идя от Кента по устью Темзы, «Хэмпстед» получил пробоину, начал набирать воду, накренился на правый борт и затонул. Это произошло за считаные минуты, и команда и все пассажиры погибли. Задержав дыхание, я просмотрела список пассажиров.
Миссис Эйбл Браун.
Мне потребовалась секунда, чтобы прочувствовать смерть. Печаль стала такой близкой – это было уютное, знакомое ощущение. Старый спутник, если не друг.
Мэри Холдер не справилась. После всего, через что ей пришлось пройти, она погибла от трагической случайности.
На полях статьи была приписка: «Мы решили ничего не рассказывать мистеру Холдеру и не отдавать ему сундук. Это лишь разбило бы ему сердце. Люси Парр Проспер».
Больше в ящике ничего не было.
Я поняла, что плач прекратился, а мои собственные щеки намокли от слез.
И кто-то с силой стучал во входную дверь, крича:
– Мисс Холдер? Мисс Нэнси Холдер?
Было десять часов утра. Я не помнила, как просидела здесь всю ночь, но требовалось привести себя в порядок, прежде чем подниматься наверх, чтобы открыть дверь. Я вытерла лицо и высморкалась. Очевидно, я очень долго плакала.
Ко мне пришел Ким Джонс из «Траста». Симпатичный мужчина приблизительно моего возраста. Он очень извинялся, что явился, не дождавшись ответного звонка с подтверждением, что это удобно. Он боялся, что здесь нет мобильной сети и я не смогу ему ответить. Я проверила телефон. Он звонил час назад.
Я встревожилась. После той ночи убийства я не пропустила ни одного телефонного звонка. Я отвечаю на все, даже рекламу и откровенное мошенничество, на случай, если именно этот звонок каким-то запутанным образом поможет раскрыть смерть моих родителей. Я просыпаюсь, даже если приняла таблетки. Но этого звонка я не услышала.
Я испугалась. У меня возникло желание немедленно вернуться в Рим.
Я не стала рассказывать о ящике, но убрала его в свою огромную сумку и хотела тщательно обдумать историю. Я не успела выпить кофе, или принять душ, или даже почистить зубы. В доме стоял лютый холод, водопровода не было. Я знала, что британцы обычно вежливы и туманны, но напрямую, по-американски, спросила, сумеет ли он мне помочь. Он отвез меня в офис «Холмс траст», который располагался недалеко от Британского музея. Там стояла личная мебель Холмса, викторианский диван и мягкие кресла, и мой спутник сказал, что если я хочу, они могут приготовить для меня комнату с кроватью, в которой спал сам Холмс. Все подняли вокруг меня суматоху. Ни один не спросил про моих родителей, и я подумала, что, может быть, они знали.
После круассана и кофе я наконец показала им ящик. Они пришли в восторг.
– Нужно отнести его Шипли, – повторяли они снова и снова. В конце концов Ким объяснил, что Уилл Шипли – один из хранителей посвященного Холмсу крыла музея. Шипли превратил расследование случившегося с Мэри Холдер в свое хобби. Он уже был в списке людей, с которыми меня хотели познакомить.
Компания сотрудников «Траста» отправилась вместе со мной и Кимом в музей. Он оказался намного более современным, чем я ожидала. Крыло Холмса было огромным, и там имелись экипажи, интерьеры, оперные плащи и цилиндры, охотничьи фуражки, пистолеты, трость с потайным лезвием, скрипка Страдивари, миллион луп, крошечные стеклянные пузырьки и бутылочки, сумка врача с инициалами «Дж. Х. В.», жестяная коробка, трубки, шприцы и персидская туфля, в которой Холмс хранил табак.
Ким постучал в дверь с табличкой «УИЛЛ ШИПЛИ, ПОМОЩНИК ХРАНИТЕЛЯ», и вскоре я уже демонстрировала ящик и его содержимое немолодому, но еще привлекательному мужчине в сером свитере и черных шерстяных брюках. Он изучал мои находки блестящими глазами. Я не стала рассказывать о плаче и видениях – все еще сомневалась, что это произошло на самом деле. Я продолжала твердить себе, что иначе мы бы не нашли ящик, но почему так? Почему сейчас? Почему не в один из тысяч раз, когда я умоляла Вселенную сообщить мне, что случилось с моими родителями?