– Должен признаться, – вмешался Холмс, – моего клиента, профессора Саммлунга, больше интересует искусство Возрождения. Нам рассказали, что у вас недавно появился портрет кисти Тициана, и нам бы очень хотелось на него взглянуть.
Я попытался сделать вид, что и в самом деле являюсь немецким интеллектуалом, интересующимся портретами эпохи Возрождения.
– Тициан? – Каррера со смехом поднял руки вверх. – Я редко торгую старыми полотнами. Они вне моего опыта и финансовых возможностей.
– Ach, aber Herr[3] Фонтана, – сказал я, – говорил мне о своем Тициане, которого хотел вам продать. Вы не посещали его, чтобы осмотреть картину, господин Каррера?
Каррера, прищурившись, посмотрел на меня, а потом довольно резко сказал, что не знает человека по имени Фонтана и что сейчас ему нужно отойти к другим клиентам, которые интересуются современным искусством.
Женщина среднего возраста, одетая в дорогое шелковое платье, сшитое, впрочем, с полным пренебрежением к моде, остановилась рядом с нами возле картины Моризо.
– Мне нравится, – заявила она, и ее американский акцент был столь же очевидным, как и одежда. – Она прекрасно понимает жизнь женщины – вы со мной согласны? Это чувство усталости… Полагаю, вы, джентльмены, не имели возможности посмотреть на ведение домашнего хозяйства с женской точки зрения.
Холмс и я в ответ пробормотали что-то невнятное, и женщина с улыбкой кивнула.
– Да, я знаю, назойливая женщина среднего возраста – просто дьявол во плоти, не так ли? Однако должна признаться: меня удивило заявление о том, что вы немецкий коллекционер – глядя на ваш жилет и карманные часы, я бы предположила, что вы врач.
– Ну, что же, – мадам, – сказал Холмс, – врач, собирающий произведения искусства, не такая уж большая редкость. Мой дорогой Саммлунг, перед обедом нам предстоит посетить еще одну галерею.
Он слегка поклонился женщине, я щелкнул каблуками, и мы поспешно отступили.
А уже в кебе грустно посмеялись над своими злоключениями.
– Очень наблюдательная женщина, – задумчиво сказал Холмс, – и это очень большая редкость. Не хотел бы я иметь такого противника. Однако владелец галереи что-то скрывает. Как только вы упомянули имя Фонтаны, герр Саммлунг, он мгновенно нас покинул.
– Она знает, что я не немец, – сказал я немного нервно. – В следующий раз, когда вы соберетесь определить мне абсурдную роль, предупреждайте заранее, чтобы мне не пришлось внезапно переключаться со свободного английского на запинающийся немецкий!
В ответ Холмс лишь сказал, что приставит одного из своих уличных мальчишек следить за передвижениями Карреры.
– Он не должен был встретиться с другими клиентами – Каррера сразу направился в маленький офис в конце галереи. Думаю, теперь он обязательно посетит Фонтану. А мне нужно найти Чарли до поездки в Кенсингтон.
Мы свернули к реке, к докам, где обитали мальчишки, помощью которых Холмс часто пользовался. Они пытались найти на берегу что-нибудь ценное – Темза постоянно что-то сюда выбрасывала. Холмс заливисто свистнул, вскоре послышался ответный свист, и появился один из его уличных оборвышей – представитель нерегулярной полиции Холмса с Бейкер-стрит. Кебмен неохотно согласился подождать нас в столь сомнительном месте, пока Холмс давал указания мальчишке. Наконец, Шерлок вручил ему шиллинг.
К большому облегчению кебмена, Холмс направил его на Кадоган-гарденс, гораздо более приличное место. Мы вышли на углу, на пересечении с Павилион-роуд. Холмс расплачивался с кебменом, и тут его, к моему удивлению, нанял наш клиент.
– Мистер Фонтана! – воскликнул Холмс. – А я был уверен, что вы в своем номере. После того что выпало на вашу долю, вам следует воздержаться от лишних нагрузок.
Фонтана сердито посмотрел на нас.
– Вас в конце-то концов мои дела не касаются. Однако я всего-навсего навещал сестру.
– А мне казалось, вы не хотели, чтобы ваша сестра узнала о произошедшем, – заметил я.
– Так и было, – ответил он. – Однако в вечерних газетах написали о происшествии в «Глостере». Наверное, им сообщил этот бездельник Грайс, хотя я был уверен, что он не заинтересован в том, чтобы стало известно о нападении на гостя его отеля посреди ночи, да еще прямо в номере.
Он сел в кеб и попросил отвезти его в «Глостер».
Холмс рассмеялся.
– В газеты сообщил не Грайс, а я – телеграфировал в колонку последних новостей в вечерние газеты, «Таймс» и «Экзаминер» его напечатали.
– Но зачем? – спросил я.
– Если Фонтана сам нанес себе ранения, значит, он скрывает что-то постыдное. Или защищает чужую тайну. Я рассчитывал, что сумею подтолкнуть его к действиям.
Когда мы подходили к дому номер 26 на Кадоган-гарденс, то заметили горничную, которая беседовала с плохо одетой женщиной. Я показал на них Холмсу, подумав, что это нищенка, пристававшая к Фонтане возле Бейкер-стрит, когда он пришел к Холмсу.
– Мне говорили, что ты здесь работала, – услышали мы, когда поднимались по узким ступенькам крыльца. – И я получила хорошие рекомендации, конечно. Вымыла лестницы, выбросила мусор из урн, ничего для меня необычного.
Я вспомнил об американке, которую мы встретили у Карреры, и ее рассуждениях о картине француженки, на которой нарисована женщина, уставшая от домашней работы. И подумал, доводилось ли мне обращать внимание на усталость моей милой Мэри, старавшейся обеспечить мне комфорт, и эти мысли настолько вывели меня из равновесия, что я обрадовался, когда нам открыл двери слуга.
Мой друг протянул ему визитку.
– Пожалуйста, передайте миссис Сомерингфорт, что мистер Шерлок Холмс хочет поговорить с мисс Фонтана.
Слуга с сомнением посмотрел на нас.
– Миссис Сомерингфорт одевается, а мисс Фонтана нездорова.
– О, какое печальное известие, – сказал Холмс. – Однако нас нанял мистер Фонтана. Доктор Уотсон – его врач, и, если нездоровье мисс Фонтана связано с недавним визитом ее брата, доктор Уотсон с радостью окажет ей медицинскую помощь.
Я протянул свою визитку и поклонился, чувствуя облегчение, что мне не придется изображать русского крестьянина или суфия, ходящего по раскаленным углям, чтобы удовлетворить прихоти моего друга.
Слуга слегка поклонился и оставил нас у порога, а сам отправился просить совета у хозяйки. Он даже не пригласил двух джентльменов войти, и это вызвало у меня раздражение, Холмс же поморщился.
– В доме чем-то встревожены. Возможно, им не хватает служанки, если делать выводы из слов горничной. Или у мисс Фонтана случился истерический приступ.
Однако нам не пришлось долго ждать. Вскоре нас пригласили в гостиную первого этажа. Мы поднялись на один пролет лестницы, застеленной ковром, и оказались в небольшой комнате, где новая горничная поспешно разжигала камин.
– Значит, Фонтана сразу прошел в комнату сестры, его не стали принимать как обычного гостя, – заметил Холмс.
Слуга проследил за горничной, убедился, что она вычистила камин от остатков пепла, после чего поспешно увел ее прочь. Вскоре появилась миссис Сомерингфорт, одетая для театра в золотистое шелковое платье с глубоким вырезом. Бриллиантовые сережки у нее в ушах сверкали едва ли не ярче ее темных глаз; она протянула обе руки Холмсу и с очаровательной улыбкой попросила прощения за то, что нам пришлось ждать.
– Моя горничная простудилась, а женщина, которую мы пригласили на замену, так боится сделать ошибку, что тратит в два раза больше времени на то, чтобы сделать женщину средних лет вдвое моложе ее возраста.
– И если ей удалось добиться таких впечатляющих результатов, то лишь потому, что у нее был превосходный материал для работы. – Мой друг склонился к ее руке. – Мы пришли навестить вашу гостью и просим вас не отвлекаться на нас и не портить себе вечер.
– О, бедная Беатриче! – воскликнула миссис Сомерингфорт. – Боюсь, моя горничная заразилась от нее; вчера вечером она помогала Беатриче одеваться, когда бедная девушка уже была больна. Мне не следовало везти ее на бал к леди Дарнли, но я решила, что она просто устала. Только после нашего возвращения я поняла, что у нее сильный жар.
– Она приняла брата, когда он к вам заехал?
Миссис Сомерингфорт энергично покачала головой, и бриллиантовые сережки стали раскачиваться, как маятники.
– Я ему не позволила. Он очень возбудимый молодой человек, а у нее такой сильный жар… Его визит лишь ухудшил бы ее состояние – ведь у него ужасный вид, все эти бинты…
– Но, если она серьезно больна, а мой друг доктор Уотсон уже здесь, будет разумно позволить ему…
– О, пожалуйста, мистер Холмс, не считайте меня бессердечной из-за того, что я собираюсь в театр и готова оставить Беатриче без присмотра! Сегодня утром ее посетил мой врач. Он приготовил лекарства для нее и для горничной и позднее навестит их снова. А теперь позвольте мне вас больше не задерживать.
Она позвонила в колокольчик; очевидно, слуга находился рядом – он появился практически сразу и проводил нас к лестнице, протянув наши плащи и шляпы. Все произошло так быстро, что мы едва успели их надеть, когда он распахнул перед нами дверь на улицу.
– Они ждут другого посетителя, – последовал комментарий моего друга. – Или хотят что-то от нас скрыть.
Мы отошли на Павилион-роуд, где Холмс остановил кеб и попросил кучера немного подождать. Пока мы наблюдали за домом номер двадцать шесть по Кадоган-гарденс, женщина, заменявшая горничную, вышла через заднюю дверь. Она посмотрела на кеб с некоторым недоумением, и мы отодвинулись внутрь так, чтобы она не смогла нас заметить. Женщина быстро зашагала по Павилион-роуд в сторону Гайд-парка.
Через несколько минут к дому подъехал экипаж миссис Сомерингфорт; слуга помог ей сесть, и экипаж покатил мимо нас на север. Холмс велел кучеру следовать за ним. Мы доехали до Стрэнда, где остановились возле Сиддонс-театра. Холмс предложил нам направиться туда вслед за ней, но я пожаловался на усталость после длинного дня и попросил кучера отвезти меня на Бейкер-стрит.