сенситивный гештальт-массаж, освобождение голоса и ребёфинг в горячей воде. На первый взгляд массаж показался ему наиболее hot. Поднимаясь в мастерскую массажа, он мельком увидел по пути, как происходит освобождение голоса: человек десять в крайнем возбуждении скакали во все стороны под руководством тантристки и визжали, как ошалевшие от ужаса индюки.
На вершине холма расставили в круг столы на козлах, покрытые банными полотенцами. Участники были обнажены. Войдя в центр круга, руководитель семинара, невысокий, слегка косоглазый брюнет, изложил краткую историю сенситивного гештальт-массажа: он возник из гештальт-массажа, или калифорнийского массажа, описанного в работах Фрица Перлза, и, постепенно вобрав в себя определенные навыки сенситивности, стал – по крайней мере, на взгляд брюнета – наиболее полной методикой. Он в курсе, что не все в “Пространстве” разделяют его точку зрения, но не хотелось бы вступать в полемику. В любом случае – и на этом он свое выступление закончит – массаж массажу рознь; можно даже сказать, что не существует двух одинаковых массажей. После этой преамбулы он приступил к наглядной демонстрации, уложив одну из участниц на стол.
– Почувствуйте напряжение партнерши. – посоветовал он, поглаживая ее по плечам; его член болтался в нескольких сантиметрах от длинных светлых волос девушки. – Гармония, главное – гармония, – продолжал он, поливая маслом ее грудь. – Соблюдайте неприкосновенность схемы тела. – Его руки скользнули к ее животу, девушка закрыла глаза и с видимым удовольствием раздвинула ноги. – Вот и все, – заключил он, – теперь разбейтесь на пары. Передвигайтесь, встречайтесь в пространстве, не торопясь узнавайте друг друга.
Загипнотизированный предыдущей сценой, Брюно отреагировал не сразу, а кто не успел, тот опоздал. То есть ему надо было тихонько подойти к желанной партнерше, остановиться перед ней и с улыбкой спокойно спросить: “Хочешь со мной поработать?” Все остальные, похоже, знали, что к чему, и за полминуты распределились. Брюно в панике осмотрелся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с коренастым волосатым брюнетиком с толстым членом. Он и не заметил, что там было всего пять девушек на семь мужиков.
Слава богу, на гомика он не похож. Вне себя от ярости, крепыш молча лег на живот, положил голову на сложенные руки и стал ждать. “Почувствуйте напряжение… соблюдайте неприкосновенность схемы тела.” Брюно подлил еще масла, но так и не продвинулся выше колен: мужик лежал бревно бревном. Надо же, даже попа у него волосатая. Масло капало на полотенце, наверное, икры у него совсем замаслились. Брюно поднял голову. Совсем рядом с ним лежали на спине двое мужчин. Тому, что слева, девушка массировала мышцы торса, ее груди тихо болтались в такт движениям, а его нос чуть ли не утыкался ей в промежность. Кассетник ведущего издавал широкие синтезаторные пэды, небо было абсолютно голубым. Вокруг него в солнечном свете медленно вздымались блестящие от массажного масла члены. Все это казалось чудовищно реальным. Он сломался. На противоположной стороне круга ведущий давал советы какой-то паре. Брюно схватил свой рюкзак и спустился к бассейну. У бассейна наступил час пик. На лужайке лежали обнаженные женщины, они трепались, читали или просто загорали. Куда бы ему втиснуться? С полотенцем в руках он бродил туда-сюда по газону; шлялся между вагинами, можно сказать. Он уже начал подумывать о том, что пора наконец определиться, как вдруг заметил католичку – она болтала с вертким коренастым мужичком с темными волнистыми волосами и смеющимися глазами. Брюно туманно кивнул ей – она этого не заметила – и плюхнулся неподалеку. Какой-то парень окликнул походя приземистого брюнета: “Привет, Карим!” Тот махнул рукой в ответ, не прерывая своей речи. Католичка молча слушала, лежа на спине. Между ее тощими бедрами виднелся премилый бугорок, приятно выпуклый, с восхитительно кудрявыми черными волосами. Разговаривая с ней, Карим неторопливо массировал себе яйца. Брюно положил голову на землю и сосредоточился на лобковых волосах католички в метре от себя: его буквально обдало нежностью. Он заснул как убитый.
Четырнадцатого декабря 1967 года Национальное собрание приняло в первом чтении закон Нойвирта, легализующий контрацепцию; хотя противозачаточные пилюли еще не компенсировались социальным страхованием, их уже спокойно можно было купить в аптеках. С этого момента широкие слои населения получили доступ к сексуальной свободе, которой ранее пользовались лишь руководители высшего звена, люди свободных профессий и искусства, а также некоторые представители малого и среднего бизнеса. Примечательно, что это сексуальное освобождение преподносилось иногда как коллективная мечта, в то время как на самом деле она явилась просто очередным этапом исторического подъема индивидуализма. Как следует из красивого словосочетания “семейная ячейка”, супруги и семья представляли собой последний островок первобытного коммунизма в либеральном обществе. Сексуальная свобода привела к разрушению этих промежуточных сообществ, последней перегородки, отделявшей индивида от рынка. Этот процесс распада продолжается и по сей день.
После ужина руководящий комитет “Пространства возможностей” часто устраивал танцевальные вечера. Удивительное начинание для места, повернутого на новой духовности, но оно наглядно подтверждает неувядающую роль танцвечеров в деле организации сексуальных контактов в некоммунистических обществах. Как отмечал Фредерик Ле Дантек, празднества в первобытных обществах также зиждились на танцах, а то и на трансах. Короче, на центральной лужайке установили звуковую аппаратуру и бар, и в лунном свете народ дрыгался под музыку до поздней ночи. Для Брюно это был второй шанс. Честно говоря, девочки, живущие в кемпинге, на такие вечеринки почти не ходили. Они предпочитали местные дискотеки (“Бильбоке”, “Династию”, “2001”, возможно, “Пиратов”), где устраивались тематические вечера – пенные, с мужским стриптизом или порнозвездами. В “Пространстве” оставались два-три юнца с мечтательным характером и маленьким членом. Они сидели в своих палатках, вяло бренчали на расстроенных гитарах, а все остальные от них морду воротили. Родственные души, подумал Брюно; но в любом случае, за неимением девочек, которых ему все равно не заманить в свои сети, он был совсем не прочь, по выражению одного читателя журнала Newlook, с которым он разговорился в кафетерии на автостоянке Анже-Нор, “воткнуть свое жало в какой-нибудь кусочек сала”. Окрыленный надеждой, он в одиннадцать вечера надел белые брюки и темно-синюю майку поло и пошел на шум.
Он обвел взглядом толпу танцующих и сразу увидел Карима. Забыв про католичку, тот сосредоточил свое внимание на очаровательной розенкрейцерке. Они с мужем приехали во второй половине дня: высокие, серьезные, стройные, вроде бы эльзасского происхождения. Они поселились в огромной замысловатой палатке со сплошными навесами и оттяжками, на установку которой у мужа ушло четыре часа. Он все уши Брюно прожужжал рассказами о скрытых прелестях Ордена Розы и Креста. Его глаза сверкали за стеклами круглых очочков; фанатик, понятное дело. Брюно слушал вполуха. По словам очкарика, их движение зародилось в Германии; в его основу легли, конечно, определенные труды по алхимии, но нельзя не отметить, что оно неразрывно связано и с рейнским мистицизмом. Судя по всему, очередные заморочки пидоров и нацистов. “Засунь себе в жопу свой крест, дружок… – мечтательно подумал Брюно, краем глаза поглядывая на круп его красотки жены, стоящей на коленях перед газовой плиткой. – А розу сверху воткни…” – мысленно заключил он, и тут она встала, ослепив его голой грудью, и велела мужу переодеть ребенка.
Но как ни крути, пока что она танцевала с Каримом. Странная парочка: лукавый толстячок, на голову ниже этой германской швабры, утопал в ее объятиях. Он танцевал, улыбался и трепался без умолку, рискуя забыть, что собирался вообще-то ее склеить. Но похоже, дело продвигалось: она тоже улыбалась, смотрела на него с чуть ли не зачарованным любопытством, а один раз даже громко расхохоталась. На другой стороне лужайки ее муж излагал очередному потенциальному адепту историю движения, зародившегося в 1530 году в одной из земель Нижней Саксонии. Через определенные промежутки времени их трехлетний сын, невыносимый светловолосый говнюк, кричал, чтобы его уложили спать. Словом, это снова был подлинный фрагмент реальной жизни. Рядом с Брюно два тощих типа церковного вида комментировали подвиги прелюбодея. “Он такой душевный, понимаешь. – сказал один. – В принципе, она ему не по зубам, он некрасивый, у него пузо торчит, и вообще он ниже ростом. Но он, сука, душевный такой, на том и выезжает”. Другой уныло кивал, перебирая пальцами воображаемые четки. Допивая водку с апельсиновым соком, Брюно увидел, что Кариму удалось утащить розенкрейцерку на травянистый склон. Не прекращая болтать, он закинул одну руку ей на шею, а другую осторожно сунул под юбку. “Она все-таки раскорячила ноги, блядь нацистская…” – отметил Брюно, удаляясь от танцующих. Перед тем как выйти из светового круга, он заметил краем глаза, как католичку лапает за попу какой-то типа лыжный инструктор. В палатке его ждали консервированные равиоли.
Входя, он рефлекторно, просто от отчаяния, прослушал свой автоответчик. На нем было одно сообщение. “Ты, наверное, уехал на каникулы. – произнес спокойный голос Мишеля. – Позвони, когда вернешься. Я тоже в отпуске, и надолго”.
4
Он идет вперед, доходит до границы. Вокруг невидимой точки кружат стаи хищных птиц – вероятно, там валяется падаль. Мышцы ног пружинят на ухабах. Здешние холмы поросли желтоватой степной травой, они тянутся далеко на восток, насколько хватает глаз. Он не ел со вчерашнего дня; ему уже не страшно.
Он просыпается, лежа поперек кровати, полностью одетый. Перед служебным входом в “Монопри” разгружают товар. Сейчас самое начало восьмого.
Уже долгие годы Мишель вел чисто интеллектуальное существование. Чувства, из которых складывается человеческая жизнь, не попадали в поле его зрения, он мало что в них смыслил. В наши дни можно расписать свою жизнь до мелочей; кассирши в супермаркете кивали в ответ на его краткое приветствие. За десять лет в его доме сменилось много жильцов. Некоторые из них съезжались. Тогда он наблюдал за переездом; друзья новоиспеченной парочки поднимали или спускали по лестнице коробки и лампы. Они были молоды и иногда смеялись. Часто (но не всегда) сожители, расставшись, перебирались на другое место одновременно. Так что квартира освобождалась. Какой тут напрашивается вывод? Как истолковать их поведение? Сложная задача.