Он сам хотел только любить, и уж во всяком случае ничего не требовал. Ничего конкретного. Жизнь, считал Мишель, должна быть чем-то простым; чем-то, что можно прожить как совокупность мелких, бесконечно повторяющихся ритуалов. Ритуалов, пусть слегка дурацких, но в которые тем не менее удается поверить. Жизнь без целей, без драм. Но жизнь человека устроена иначе. Иногда он выходил на улицу, наблюдал за молодежью, за домами. Одно не вызывало сомнений: никто уже не знает, как жить. Ну, тут он хватил: отдельные личности вроде бы сорганизовались и даже увлеклись каким-то делом, их жизнь была отягчена смыслом. Активисты Act Up[20], например, считали важным показывать по телевидению рекламные ролики с изображением различных гомосексуальных практик, снятых крупным планом, хотя многие усматривали в этом порнографию. В целом их жизнь казалась приятной и деятельной, насыщенной всякого рода событиями. Они то и дело меняли партнеров, трахали друга друга в зад в “темных комнатах” гей-клубов. Бывало, что презервативы сползали или лопались. Тогда они умирали от СПИДа; но такая смерть тоже свидетельствовала об их активной жизненной позиции и достоинстве. Да и вообще телевидение, особенно Первый канал, неустанно преподавало уроки достоинства. В юности Мишель думал, что достоинство человеку придают страдания. Теперь ему пришлось признать, что он заблуждался. Достоинство человеку придает как раз телевидение.
Несмотря на постоянные и чистые радости, которые доставляет ему телевидение, надо все же вылезать из дому, считал он. Да и за покупками нельзя не пойти. Человек, лишенный четких ориентиров, разбрасывается, от него толку мало.
Утром 9 июля (в день святой Амандины) он отметил, что тетради, папки и пеналы уже заняли свое место на полках его родного “Монопри”. Рекламный слоган этой операции – “Готовься к школе без головной боли” – звучал не слишком убедительно. Что такое образование, что такое знания, если не бесконечная головная боль?
На следующий день он обнаружил в своем ящике осенне-зимний каталог 3 Suisses. На увесистом фолианте в твердой обложке не было адреса: его что, принес курьер? Как давний клиент этой фирмы, продающей товары по каталогу, он привык к таким знакам внимания и уважения. Да, время шло, и маркетинговые кампании нацелились на осень; но на небе по-прежнему не было ни облачка, в конце концов, сейчас только начало июля.
Еще в юности Мишель прочитал несколько романов, в которых поднималась тема абсурда, экзистенциального отчаяния и застывшей рутины бытия; эта экстремальная литература убедила его лишь отчасти. В тот период он часто виделся с Брюно. Брюно мечтал стать писателем; исписывал страницу за страницей и постоянно мастурбировал; он открыл ему Беккета. Беккет, похоже, великий писатель, как говорится, но Мишелю так и не удалось осилить целиком хоть одну его книгу. В конце семидесятых им с Брюно было по двадцать с чем-то, но они уже чувствовали себя стариками. Со временем ничего не изменится: они все больше будут чувствовать себя стариками и стыдиться этого. Их эпоха вскоре успешно совершит беспрецедентное преобразование, утопив трагическое чувство смерти в более общем и вязком ощущении старения. Двадцать лет спустя Брюно все еще не задумывался о смерти по-настоящему, и Мишель начинал подозревать, что никогда и не задумается. До самого конца ему будет хотеться жить, до самого конца он будет в самой гуще жизни, до самого конца будет сражаться с неурядицами и горестями конкретной жизни и дряхлеющего тела. До самого последнего вздоха будет просить отсрочки, хоть маленькой добавки бытия. А главное, до самого последнего вздоха не оставит попыток урвать еще один заключительный миг наслаждения, прощальную радость на десерт. Каким бы бесполезным он ни был в долгосрочной перспективе, хорошо выполненный минет доставляет истинное удовольствие; а это, думал сейчас Мишель, листая страницы с нижним бельем (корсет и подвязки для чувственной ласки!) в новом каталоге, было бы неразумно отрицать.
Мишель, собственно, почти не мастурбировал; фантазмы, обуревавшие его в свое время, в бытность молодым ученым, когда он подключался к Минителю[21] или даже заводил отношения с реальными молодыми женщинами (как правило, с торговыми представительницами крупных фармацевтических лабораторий), постепенно угасли. Теперь он спокойно справлялся с упадком своей вирильности при помощи безобидной дрочки, для которой каталог 3 Suisses, иногда в сочетании с эротическим компакт-диском за 79 франков, оказался вполне надежным подспорьем. А вот Брюно, насколько ему известно, тратил лучшие годы на погоню за туманными лолитами с набухшими грудями, круглыми попами и гостеприимными губками; слава богу, он хотя бы состоит на госслужбе. Зато он жил не в абсурдном мире: он жил в мире мелодраматическом, населенном секс-бомбами и толстухами, крутыми парнями и лохами; таков был мир, в котором жил Брюно. Мишель, со своей стороны, жил в мире четко регламентированном, исторически ничем не примечательном, которому, впрочем, задавали ритм определенные коммерческие мероприятия – турнир Ролан Гаррос, Рождество, 31 декабря, выход каталога 3 Suisses дважды в год. Будь он гомосексуалом, он мог бы принять участие в “Спидомарафоне” или гей-прайде. Будь он распутником, он восторгался бы “Эротическим салоном”. Будь он поспортивнее, он бы в эту минуту напряженно следил за пиренейским этапом “Тур де Франс”. Будучи потребителем без свойств, он тем не менее радовался возвращению двухнедельников итальянских товаров в районном “Монопри”. Все это на редкость хорошо организовано, организовано по-человечески; во всем этом можно найти свое счастье; он сам ничего лучше не придумал бы.
Утром пятнадцатого июля он вытащил из мусорного бака у входа какую-то христианскую брошюрку. Самые разные жизнеописания венчались там одним и тем же счастливым финалом: встречей с воскресшим Христом. На какое-то время его увлекла история молодой женщины (“Изабель была в шоке, неужели она останется на второй год в университете”), но пришлось признать, что ему ближе опыт Павла (“Для Павла, офицера чешской армии, пост начальника станции наведения ракет стал вершиной его военной карьеры”). А уж это просто про него: “Павел, технический специалист, выпускник престижной академии, должен был бы, по идее, наслаждаться жизнью. Несмотря на это, он был несчастлив и пребывал в постоянном поиске смысла жизни”.
Каталог 3 Suisses тоже предлагал свое прочтение европейского недуга, судя по всему, в исторической перспективе. Очевидное с первых же страниц осознание грядущей цивилизационной мутации конкретизировалось на странице 17, облекаясь в окончательную формулировку; Мишель несколько часов ломал голову над посланием, заключенным в двух предложениях, определяющих тематику новой коллекции:
Оптимизм, щедрость, взаимопонимание, гармония – залог процветания нашего мира.
ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ БУДЕТ ЖЕНСКИМ
В вечернем выпуске новостей Брюно Мазюр объявил, что американский зонд только что обнаружил на Марсе ископаемые остатки живых организмов. Это были бактериальные формы, вероятнее всего, метаногенные археи. То есть на близкой к Земле планете биологические макромолекулы смогли когда-то соединиться и дать начало аморфным самовоспроизводящимся структурам, состоящим из примитивного ядра и мембраны с неизвестными нам свойствами; затем все замерло, несомненно, под воздействием климатических изменений: размножение становилось все
более затрудненным, а затем и вовсе прекратилось. История жизни на Марсе оказалась весьма скудной. Однако (Брюно Мазюр, похоже, не вполне отдавал себе в этом отчет) его краткий рассказ об этом жалком фиаско вступал в резкое противоречие со всеми мифологическими и религиозными построениями, которыми традиционно тешит себя человечество. Не было никакого единого грандиозного акта творения; не было никакого избранного народа, ни даже избранного биологического вида или избранной планеты. Во Вселенной тут и там предпринимались лишь жалкие и в целом не слишком убедительные попытки. Кроме того, попытки удручающе однообразные. ДНК марсианских бактерий вроде бы абсолютно идентичны ДНК земных бактерий. Это наблюдение, в частности, Мишеля слегка опечалило, что уже само по себе являлось признаком депрессии. Нормальный исследователь, исследователь в хорошем рабочем тонусе, должен был бы, напротив, обрадоваться этой идентичности, заподозрив существование некоего объединяющего принципа. Если ДНК везде идентична, то на это должны быть свои причины, глубинные причины, связанные с молекулярной структурой пептидов или, например, с топологическими условиями самовоспроизводства. Эти глубинные причины можно, вероятно, обнаружить; будь он помоложе, такая перспектива наверняка привела бы его в восторг.
К моменту своего знакомства с Деплешеном в 1982 году Джерзински заканчивал диссертацию в аспирантуре Орсе. В связи с этим он принял участие в потрясающих экспериментах Алена Аспе по изучению несепарабельности поведения двух фотонов, последовательно испускаемых одним и тем же атомом кальция; он был самым молодым исследователем в группе.
Точные, строгие и прекрасно документированные эксперименты Аспе прогремят в научном сообществе: впервые, по единодушному мнению, они безусловно опровергли возражения, выдвинутые в 1935 году Эйнштейном, Подольским и Розеном против формализма квантовой механики. Неравенства Белла, рассчитанные исходя из гипотез Эйнштейна, явно нарушались, а полученные результаты полностью соответствовали предсказаниям квантовой теории. А раз так, то оставалось только две гипотезы. Либо скрытые параметры, определяющие поведение частиц, нелокальны, то есть частицы могут оказывать мгновенное влияние друг на друга на произвольном расстоянии. Либо надо отказаться от концепции элементарной частицы, обладающей собственными внутренними параметрами в отсутствие наблюдения: таким образом, возникала бездонная онтологическая пустота – оставалось разве что принять радикальный позитивизм и удовольствоваться разработкой математического формализма, способного предсказывать значения наблюдаемых квантовой системы, окончате