Позже Мишель подошел к пастору, который собирал свою утварь.
– Меня очень заинтересовало то, что вы сейчас сказали… – начал он. Божий человек любезно улыбнулся. И Мишель рассказал ему об экспериментах Аспе и парадоксе ЭПР: когда две частицы объединяются, они образуют неразрывное целое. – Мне кажется, это имеет прямое отношение к вашей истории с единой плотью. – Улыбка пастора слегка увяла. – То есть, – продолжал Мишель, оживляясь, – на онтологическом уровне им можно приписать единственный вектор состояния в гильбертовом пространстве. Вы понимаете, о чем я?
– Конечно, конечно. – пробормотал слуга Христов, озираясь по сторонам. – Извините, – резко сказал он и повернулся к отцу невесты. Они долго жали друг другу руки, потом обнялись.
– Прекрасная церемония, великолепная… – с чувством произнес финансист.
– На праздничный обед ты не остался, – вспомнил Брюно. – Мне с ними было не по себе, я никого там не знал, и это на собственной-то свадьбе. Мой отец приехал с большим опозданием, но приехал: небритый, галстук набок, типичный потасканный плейбой. Я уверен, что родители Анны предпочли бы для нее более подходящую партию, но буржуазные леваки-протестанты все же с некоторым уважением относятся к профессии преподавателя. Кроме того, у меня была ученая степень агреже, а у нее всего-то диплом преподавателя средней школы. Самое ужасное, что ее младшая сестра оказалась потрясающей красоткой, с такой же полной грудью. Я бы сказал, что они довольно похожи, только у одной обыкновенное лицо, а у другой – глаз не оторвать. Тут многого не надо, что-то неуловимо меняется в чертах, какая-то деталь. Хоть плачь. – Он снова вздохнул и подлил себе вина.
– Свою первую должность я получил в восемьдесят четвертом году, в лицее Карно в Дижоне. Анна была на седьмом месяце. Вот мы и стали учителями, супружеской парой преподавателей; живи не хочу.
Мы сняли квартиру на улице Ванри, в двух шагах от лицея. “Цены тут, понятное дело, не парижские, – сказала девушка из агентства. – Но и жизнь не парижская, хотя сами увидите, летом у нас так здорово, много туристов и молодежи на фестивале барочной музыки”.
Барочной музыки?..
Я сразу понял, что попал. Дело не в “парижской жизни”, на это мне насрать, в Париже мне всегда было плохо. Просто я хотел всех женщин, кроме собственной жены. В Дижоне, как и во всех провинциальных городах, полно красоток, Парижу такое не снилось. В те годы мода становилась все более секси. Глаза б мои не глядели на всех этих девиц с милыми личиками, юбочками, смешочками. Я наблюдал их днем в баре “Пенальти”, рядом с лицеем; они болтали с мальчиками, а я отправлялся обедать домой к жене. В субботу они попадались мне на торговых улицах города, они покупали шмотки и пластинки. Я шел с Анной, она разглядывала детскую одежду; ее беременность протекала хорошо, она чувствовала себя невероятно счастливой. Она много спала и ела, что хотела. Мы перестали заниматься сексом, но, по-моему, она этого даже не заметила. На курсах подготовки к родам она подружилась с другими женщинами; она была общительной – общительной, и дружелюбной, и уживчивой. Я в себя прийти не мог, узнав, что она ждет мальчика. Это самое страшное, мне предстояло пережить самое страшное. Нет, чтобы обрадоваться; мне было всего двадцать восемь, а я уже чувствовал себя покойником.
Виктор родился в декабре; помню, как его крестили в церкви Сен-Мишель, я растрогался. “Крещеные становятся живыми камнями для возведения дома духовного, для священства святого”, – сказал священник. Виктор был весь красный, сморщенный, в белом кружевном платьице. Это оказалось коллективным крещением, как у ранних христиан, – семей десять разом. “Крещение включает нас в Церковь, – сказал священник, – оно делает нас членами тела Христова”. Анна держала младенца на руках, он весил четыре килограмма. Он очень хорошо себя вел, даже не заплакал ни разу. “И не все ли мы отныне, – сказал священник, – один для другого члены?” Родители переглянулись с некоторым сомнением. Затем священник трижды пролил святую воду на голову моего сына и помазал его миром. “Это благовонное масло, освященное епископом, символизирует дар Святого Духа новокрещенному”, – сказал священник. Затем он обратился непосредственно к ребенку.
– Виктор, – сказал священник, – теперь ты христианин. Помазанный Святым Духом, ты стал членом тела Христова. Теперь ты участвуешь в Его пророческой, священнической и царской миссии.
Это произвело на меня такое впечатление, что я записался в группу “Вера и жизнь”, которая собиралась по средам. Туда ходила молодая кореянка, очень хорошенькая, и мне сразу захотелось ее трахнуть. Тут были свои сложности, она знала, что я женат. Как-то в субботу Анна пригласила всю группу к нам домой, кореянка в короткой юбке села на диван, и я всю дорогу пялился на ее ноги, но никто ни о чем не догадался.
На февральские каникулы Анна уехала с Виктором к родителям, а я остался один в Дижоне. Я предпринял еще одну попытку стать католиком; лежа на матрасе “Эпеда” со стаканом ликера, я читал “Мистерию о святых праведниках”. Пеги прекрасен, просто великолепен; разве что в итоге он совсем вогнал меня в тоску. Все эти разговоры о грехе и прощении грехов, о том, что Бог больше радуется покаянию одного грешника, чем спасению тысячи праведников… Я бы и рад был согрешить, да вот не получалось.
Мне казалось, что у меня украли молодость. Я хотел только одного – чтобы юные сучки с пухлыми губами сосали мой член. Дискотеки буквально кишели юными сучками с пухлыми губами, и в отсутствие Анны я несколько раз побывал в Slow Rock и в “Аде”; но они встречались с другими, а не со мной, сосали их члены, а не мой, и мне стало совсем погано. В то время розовый Минитель переживал пик популярности, вокруг него царил страшный ажиотаж, и я целыми ночами от него не отлипал. Виктор спал в нашей спальне, но по ночам не просыпался, так что проблем не возникло. Я перепугался, когда пришел первый счет за телефон, – я достал его из ящика и вскрыл конверт по дороге в лицей: четырнадцать тысяч франков. К счастью, у меня со студенческих лет сохранился счет в “Сберегательной кассе”, я перевел всю сумму на наш общий счет, и Анна ничего не заметила.
Возможность жить возникает во взгляде другого. Постепенно я понял, что мои коллеги, преподаватели лицея Карно, смотрят на меня без ненависти и злобы. Они не видели во мне конкурента, мы занимались одним делом, я был своим. Они научили меня понимать обыденный смысл вещей. Я сдал на права и заинтересовался каталогами CAMIF[27]. Весной мы часто собирались после обеда на лужайке у Гильмаров. Они жили в Фонтен-ле-Дижон в довольно уродливом доме, но зато там была чудесная просторная лужайка с деревьями. Гильмар преподавал математику, нам с ним достались практически одни и те же классы. Он был длинный, худой и сутулый, с рыжевато-русыми волосами и обвисшими усами; чем-то он напоминал немецкого бухгалтера. Они с женой приглашали на барбекю. Время шло, мы обсуждали отпуск и постепенно напивались; обычно приходили четыре или пять супружеских пар, все учителя. Жена Гильмара, медсестра по профессии, имела репутацию супербляди: и правда, когда она сидела на траве, я видел, что под юбкой у нее ничего нет. Они проводили отпуск в натуристской части Кап-д’Агда. По-моему, они еще посещали сауну для свингеров на площади Боссюэ – ходили такие слухи, во всяком случае. Я так и не решился заговорить об этом с Анной, но мне они нравились, что-то в них сквозило социал-демократическое – ничего общего с хиппи, которые ошивались вокруг нашей матери в 70-е годы. Гильмар был хорошим учителем, всегда с готовностью оставался после уроков помогать отстающим. Мне кажется, он еще посылал деньги в благотворительный фонд для инвалидов.
Брюно внезапно умолк. Через несколько минут Мишель встал, открыл балконную дверь и вышел подышать ночным воздухом. Большинство его знакомых вели жизнь, похожую на жизнь Брюно. Если не считать таких привилегированных отраслей, как реклама и мода, в профессиональных кругах внешность не имеет особого значения, дресс-код там весьма прост и ясен. Когда, по прошествии нескольких лет работы, сексуальное желание исчезает, все переключаются на гастрономические радости и вино; некоторые его коллеги, помоложе, чем он, уже обзавелись винным погребом. Но это явно не случай Брюно, он и словом не обмолвился о вине, а это на минуточку “Вьё пап” по 11,95 франка бутылка. Словно забыв о присутствии брата, Мишель облокотился на перила и принялся разглядывать соседние дома. Уже наступила ночь; свет практически нигде не горел. Сегодня же конец праздничного уикенда 15 августа. Он вернулся к Брюно и сел рядом с ним; их колени почти соприкасались. Можно ли считать Брюно индивидом? Разложение его органов никого кроме него не касается, он в индивидуальном порядке переживет физический упадок и смерть. С другой стороны, его гедонистическое отношение к жизни, силовые поля, сформировавшие его сознание и желания, являются общими для целого поколения. Подобно тому как подготовка эксперимента и выбор одной или нескольких наблюдаемых позволяют приписать атомной системе то или иное поведение – то корпускулярное, то волновое, – так и Брюно мог проявляться как индивидуум, но, с другой точки зрения, он лишь пассивный элемент в некоем разворачивающемся историческом процессе. Его мотивы, его ценности, его желания никоим образом не выделяют его на фоне современников. Как правило, первая реакция неудовлетворенного животного – приложить еще больше усилий для достижения цели. Например, голодная курица (Gallus domesticus), которой мешает добраться до пищи проволочная изгородь, будет с возрастающим лихорадочным упорством прорываться сквозь нее. Однако со временем это поведение постепенно сменяется другим, на первый взгляд не имеющим очевидной цели. Так голуби (Columba livia), лишенные возможности добыть желаемый корм, клюют землю, даже если на земле нет ничего съедобного. При этом они не просто беспорядочно клюют все подряд, но и периодически чистят перышки; такое несуразное поведение, характерное для ситуаций, связанных с фрустрацией или конфликтом, известно как “смещенная активность”. В начале 1986 года, вскоре после своего тридцатилетия, Брюно сел писать.