приключения: в рамках такой системы желание и удовольствие возникают в результате процесса соблазнения, ставящего во главу угла новизну, страсть и креативность (эти качества, кстати, также требуются от ряда служащих в их профессиональной среде). Снижение значимости интеллектуальных и моральных критериев соблазнения в пользу сугубо физических постепенно привело завсегдатаев таких клубов к несколько иной, десадовской, системе, которую можно считать фантазмом официальной культуры. В рамках этой системы все пенисы в равной степени твердые и огромные, груди силиконовые, лобки бритые, промежности мокрые. Обычно читательницы Connexion или Hot Video, посещающие клубы для пар, ставили перед собой простую цель на вечер: впустить в себя побольше толстых членов. Следующим этапом становились садо-мазо клубы. Наслаждение – дело привычки, как сказал бы, наверное, Паскаль, если бы его интересовали подобные вещи.
Брюно с его тринадцатисантиметровым членом и не слишком частыми эрекциями (он никогда, разве что в ранней юности, не мог долго продержаться, и с тех пор промежуток между двумя эякуляциями заметно удлинился: ну да, а что, он уже не первой молодости) действительно нечего было делать в такого рода заведениях. Но он был счастлив, что в его распоряжении оказалось больше пёзд и ртов, чем в самых смелых его мечтах, и понимал, что обязан этим только Кристиане. Самыми сладостными ему казались те минуты, когда она ласкала других женщин; ее мимолетные партнерши всегда приходили в восторг от ловкости ее языка и мастерства пальцев, находивших и возбуждавших их клитор; к сожалению, девушки решали воздать должное им обоим, и нередко их ждало разочарование. Их вагины, несоразмерно растянутые многократными проникновениями и грубыми пальцами (иногда им туда запускали несколько пальцев, а то и всю руку), были не отзывчивее шмата сала. Подражая бешеному темпу порноактрис, они дрочили ему как безумные, словно держали в руке бесчувственный отросток плоти, причем совершали это идиотскими поршневыми движениями (вездесущая музыка техно в ущерб более изысканным эротическим ритмам, безусловно, способствовала чрезмерной механистичности этих манипуляций). Он быстро и без особого удовольствия кончал, чем и завершался для него вечер. Они оставались еще на полчаса – час; Кристиана отдавалась всем по цепочке, пытаясь его взбодрить, как правило безуспешно. Наутро они снова занимались любовью; образы прошедшей ночи возвращались к нему, смягченные полудремой; тогда наступали мгновения, исполненные необыкновенной нежности.
Идеальным вариантом было бы пригласить домой несколько тщательно отобранных пар и скоротать вместе вечерок за дружеской болтовней и ласками. Рано или поздно так они и поступят, Брюно в глубине души ничуть в этом не сомневался; кроме того, ему надо возобновить упражнения для укрепления мышц, предложенные американской сексологиней; роман с Кристианой принес ему больше радости, чем любое другое событие в его жизни, и стал очень важной и серьезной историей. По крайней мере так он думал порой, наблюдая за тем, как она одевается или возится на кухне. Однако в будни, когда ее не было рядом, у него периодически возникало предчувствие, что все это обернется злым розыгрышем, последней гнусной шуткой бытия. Наше несчастье достигает апогея, только когда счастье уже поманило и показалось совсем близким.
Трагедия произошла однажды ночью, в феврале, в центральном зале у “Криса и Маню”. Брюно лежал на матрасе, откинувшись на подушки, и держал за руку Кристиану, которая, стоя на коленях, делала ему минет. Она широко расставила ноги, предлагая себя проходившим мимо мужчинам, которые, надев презерватив, по очереди брали ее сзади. Пятеро из них уже пришли и ушли, а она даже не удостоила их взглядом; полузакрыв глаза, словно во сне, она водила языком по члену Брюно, словно исследуя его сантиметр за сантиметром. Вдруг у нее вырвался короткий одинокий крик. Парень, стоявший позади нее, кудрявый здоровяк, продолжал упрямо трахать ее мощными толчками; взгляд у него был пустой, остекленевший. “Хватит! Хватит!” – закричал Брюно, то есть ему показалось, что он закричал, на самом деле голос изменил ему и он лишь слабо взвизгнул. Вскочив, он грубо отпихнул мужика, и тот, опустив руки, так и застыл с возбужденным членом. Кристиана повалилась на бок, ее лицо исказилось от боли.
– Можешь пошевелиться? – спросил он.
Она покачала головой; он бросился к бару и попросил телефон. Бригада скорой помощи приехала через десять минут. Все участники вечеринки успели одеться и в полной тишине наблюдали, как санитары поднимают Кристиану и кладут ее на носилки. Брюно тоже забрался в машину и сел рядом с ней: они находились неподалеку от больницы Отель-Дьё. Несколько часов он прождал в покрытом линолеумом коридоре, а потом пришел дежурный ординатор и сообщил, что Кристиана спит и ее жизни ничего не угрожает.
В воскресенье у нее взяли образец костного мозга; Брюно вернулся около шести. Было уже темно, над Сеной моросил холодный дождь. Кристиана сидела в постели, опираясь на груду подушек. Увидев его, она улыбнулась. Диагноз оказался прост: необратимый некроз копчиковых позвонков. Она уже несколько месяцев знала, что это может произойти в любой момент, лекарства немного замедлили процесс, но не остановили его. Хуже ей не будет, новых осложнений опасаться не стоит, но ноги останутся парализованными навсегда.
Через десять дней ее выписали; Брюно ждал ее. Теперь ситуация изменилась; жизнь состоит из длинных невнятных периодов скуки, она вообще чаще всего необычайно тосклива, а потом вдруг резко сворачивает в сторону, и это уже навсегда. Теперь у Кристианы будет пенсия по инвалидности, ей больше никогда не придется работать; она даже имеет право на бесплатную помощь по дому. Она подъехала к нему в кресле, она еще неловко с ним управлялась – надо приспособиться, силы в руках не хватает. Он поцеловал ее в щеки, потом в губы.
– Теперь, – сказал он, – тебе самое время переехать ко мне. В Париж.
Она подняла к нему лицо, заглянула в глаза; он не смог выдержать ее взгляда.
– Ты уверен? – спросила она очень мягко. – Ты уверен, что хочешь этого? – Он не ответил или, по крайней мере, помедлил с ответом. Он молчал, и через полминуты она добавила: – Ты не обязан этого делать. У тебя еще есть немного времени впереди, зачем тратить жизнь на уход за калекой.
Современное сознание уже не приспособлено к нашему смертному жребию. Никогда, ни в какую другую эпоху, ни в какой другой цивилизации люди не размышляли о своем возрасте так долго и упорно; у всех есть свое представление о простом будущем: наступит момент, когда сумма боли перевесит сумму физических удовольствий, которые еще можно пока ожидать от жизни (короче, человек чувствует, как у него внутри тикает счетчик, причем тикает он всегда в одном и том же направлении). Этот рациональный сравнительный анализ наслаждений и страданий рано или поздно вынужден произвести каждый, но начиная с определенного возраста такой анализ неизбежно подводит к самоубийству. В связи с этим интересно отметить, что Делёз и Дебор, два авторитетных мыслителя конца века, оба покончили с собой без особых на то причин, просто потому, что не могли смириться с перспективой собственной физической деградации. Их самоубийства не вызвали ни удивления, ни обсуждений; да и вообще самоубийства пожилых людей – самые распространенные на сегодняшний день – представляются нам сейчас вполне закономерными. Следует также отметить симптоматичность реакции общества на перспективу теракта: в подавляющем большинстве случаев люди предпочитают погибнуть мгновенно, лишь бы их не покалечили или даже не изуродовали. Отчасти, конечно, по той причине, что им жить слегка надоело, но в основном потому, что ничто, смерть в том числе, не пугает их так, как жизнь в ущербном теле.
Он свернул с трассы у Ла-Шапель-ан-Серваль. Проще всего было бы врезаться в дерево, проезжая через Компьенский лес. Он тогда замешкался на несколько секунд, и этого хватило; бедная Кристиана. Он раздумывал еще несколько лишних дней, собираясь позвонить ей. Он знал, что она сидит одна с сыном в своем социальном жилье, представлял ее в инвалидном кресле, рядом с телефоном. Зачем тратить жизнь на уход за калекой, так она сказала, и он знал, что она умерла, не испытывая к нему ненависти. Ее искореженное инвалидное кресло валялось возле почтовых ящиков, у подножия лестницы. Лицо в кровоподтеках, перелом шеи. Она указала Брюно как “контакт на случай ЧП”; она умерла по дороге в больницу.
Похоронный комплекс находился недалеко от Нуайона, по дороге на Шони, он свернул туда сразу после Бабёфа. В белом сборном строении его ждали два сотрудника в синих рабочих комбинезонах. Внутри было ужасно натоплено, повсюду стояли радиаторы, ему это напомнило аудиторию в техническом лицее. Панорамные окна выходили на низкие современные здания в зоне смешанной застройки. Гроб, еще открытый, водрузили на постамент. Брюно подошел, увидел тело Кристианы и почувствовал, что валится назад; он сильно ударился головой об пол. Сотрудники осторожно поставили его на ноги. “Плачьте! Надо плакать!” – настойчиво уговаривал его тот, что постарше. Он покачал головой, понимая, что у него не выйдет. Тело Кристианы никогда уже не сможет двигаться, дышать и говорить. Тело Кристианы никогда уже не сможет любить, у этого тела не будет впредь никакой судьбы, и в этом виноват он. На этот раз все карты сданы, все партии сыграны, и последняя из них закончилась сокрушительным проигрышем. Он был способен на любовь не больше, чем его родители в свое время. В какой-то странной отрешенности чувств, словно воспарив в нескольких сантиметрах над землей, он увидел, как служащие завинчивают крышку шуруповертом. Он прошел за ними к “стене скорби” – трехметровой серой бетонной стене, на которой одна над другой располагались погребальные ячейки; примерно половина из них пустовала. Старший сотрудник, сверившись с инструкцией, направился к ячейке 632, его коллега катил следом гроб на ручной тележке. Было сыро и холодно, даже дождь полил. Ячейка 632 оказалась где-то посередине, на высоте приблизительно полутора метров. Плавным, сноровистым движением, управившись всего за пару секунд, служащие подняли гроб и задвинули его в нужный отсек. С помощью пневматического пистолета залили в щель немного быстросохнущего бетона, после чего старший попросил Брюно расписаться в ведомости. Уходя, он сказал, что Брюно может остаться тут и отдать дань памяти покойной, если пожелает.