Элементарные частицы — страница 50 из 51

Одно и то же мысль и то, на что мысль устремляется”. В “Трактате о реальном ограничении”, своей следующей работе, и еще в одной, с лаконичным названием “Реальность”, он предпринимает попытку осуществить любопытный синтез логического позитивизма Венского кружка и религиозного позитивизма Конта, не удержавшись местами от лирических всплесков, о чем свидетельствует этот часто цитируемый отрывок:


Нет никакого “вечного безмолвия бесконечных пространств”[42], ибо на самом деле нет ни безмолвия, ни пространства, ни пустоты. Мир, который мы знаем, мир, который мы создаем, мир человека – круглый, гладкий, однородный и теплый, как женская грудь.


Во всяком случае, ему удалось внедрить в постоянно растущую аудиторию идею, что человечество на том этапе, которого оно достигло, может и должно контролировать всю эволюцию мира в целом и, в частности, может и должно контролировать свою собственную биологическую эволюцию. Неоценимую поддержку в этой борьбе ему оказали отдельные неокантианцы, которые, воспользовавшись внезапным снижением популярности ницшеанских идей, взяли в свои руки несколько важных рычагов управления в интеллектуальных, академических и издательских кругах.

Но, по общему мнению, подлинно гениальным свершением Хубчежака явилось его умение, точно взвесив все “за” и “против”, обратить в пользу своих тезисов даже ублюдочную и путаную идеологию под названием “нью-эйдж”, возникшую в конце ХХ века. Он первым из современников смог понять – абстрагировавшись от устаревших, противоречивых и нелепых на первый взгляд суеверий, присущих этой идеологии, – что нью-эйдж отзывается на реальные страдания, вызванные психологической, онтологической и социальной неустроенностью. Помимо отвратительной мешанины из экологического фундаментализма и тяги к традиционному мышлению и к “святыням”, унаследованной ими от своих духовных предшественников – движения хиппи и эсаленской коммуны, – адепты нью-эйдж проявляли искреннее желание порвать с XX веком, его аморальностью, индивидуализмом, либертарианством и антисоциальностью, а это свидетельствовало о мучительном осознании того обстоятельства, что ни одно общество не может быть жизнеспособным без объединяющего стержня какой-нибудь религии; по сути, это явилось мощным призывом к смене парадигмы.

Хубчежак, как никто другой, сознавал необходимость компромиссов и, создавая в конце 2011 года “Движение за человеческий потенциал”, без колебаний взял на вооружение некоторые откровенно нью-эйджевские темы – от “гипотезы Геи” до знаменитого сравнения: “10 миллиардов человек на поверхности планеты – 10 миллиардов нейронов в человеческом мозге”, от призыва к созданию мирового правительства на основе “нового альянса” до чуть ли не рекламного слогана “Завтрашний день будет женским”. Он провернул это с ловкостью, часто изумлявшей экспертов, и тщательно следил за тем, чтобы не скатиться к иррациональности и сектантству, более того, ему удавалось при этом заручиться мощной поддержкой в научном сообществе.

Исследователи истории человечества традиционно и с определенным цинизмом трактуют “ловкость” как один из ключевых факторов успеха, хотя сама по себе, в отсутствие твердой убежденности, она не способна привести к сколько-нибудь значительной мутации. Все, кому довелось общаться с Хубчежаком или дискутировать с ним, сходятся во мнении, что источник его обаяния, убедительности и необыкновенной харизмы крылся в его неподдельной простоте и подлинной личной убежденности. В любых ситуациях он говорил практически все, что думал, – и на его оппонентов, запутавшихся в запретах и ограничениях устаревших идеологий, такая безыскусность производила сокрушительный эффект. Одно из главных возражений против его проекта касалось отмены половых различий, основополагающего элемента человеческой идентичности. Хубчежак отвечал, что его целью является не воспроизведение человеческого вида в мельчайших его деталях, а создание нового разумного вида и что конец сексуальности как средства воспроизводства ни в коем случае не означает конец сексуального наслаждения, скорее даже наоборот. Недавно были выявлены кодирующие последовательности, отвечающие за образование телец Краузе в процессе эмбриогенеза; в нынешнем состоянии человеческого вида эти тельца в незначительном количестве рассеяны по поверхности клитора и головки полового члена. В будущем ничто не помешает распространить их по всей поверхности кожи, что позволит получить в плане экономики удовольствий новые, доселе неизведанные эротические ощущения.

Другие критические замечания – вероятно, самые обоснованные – касались того факта, что все особи нового вида, созданного по работам Джерзински, будут носителями одного и того же генетического кода; таким образом, исчезнет один из ключевых элементов человеческой личности. На это Хубчежак пылко возражал, что именно эта генетическая индивидуальность, которой мы в результате некоего трагического выверта так нелепо кичимся, как раз и является причиной большинства наших бед. Опровергая идею, что человеческая личность окажется под угрозой исчезновения, он привел конкретный и наглядный пример однояйцевых близнецов, которые, благодаря своему индивидуальному опыту и несмотря на строго идентичное генетическое наследие, становятся совершенно самостоятельными личностями, хотя и сохраняют при этом узы загадочного братства – братства, которое, по мнению Хубчежака, правильно считать самым необходимым элементом для возрождения примиренного человечества.

В искренности Хубчежака, объявившего себя просто продолжателем дела Джерзински, душеприказчиком, чье единственное стремление – воплотить идеи мастера в жизнь, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствует, например, его приверженность причудливой идее, изложенной на 342-й странице “Клифденских заметок”: число особей нового вида должно постоянно оставаться равным простому числу, поэтому следует создать одного индивида, затем двоих, затем троих, затем пятерых… короче говоря, неукоснительно соблюдать последовательность простых чисел. Автор, конечно, имел в виду, что, поддерживая число индивидов, кратное только самому себе и единице, можно символически привлечь внимание к опасности образования каких бы то ни было подгрупп внутри социума; но, похоже, Хубчежак ввел это условие в техзадание, даже не задумавшись о его смысле. Да и в целом его узкопозитивистское прочтение работ Джерзински привело к тому, что он постоянно недооценивал масштабы метафизического сдвига, который неминуемо сопровождает столь глубинную биологическую мутацию – мутацию, действительно не имевшую прецедентов в истории человечества.

Столь грубое непонимание философского смысла проекта (да и вообще понятия “философского смысла”) нисколько не помешало и даже не замедлило его реализацию. Что, кстати, показывает, до какой степени во всех западных обществах и в наиболее продвинутом их сегменте, представленном, в частности, движением нью-эйдж, распространена идея, что для выживания обществу необходима теперь фундаментальная мутация – мутация, которая позволит наглядно восстановить дух общности, постоянства и сакральности. Это также показывает, до какой степени философские вопросы утратили значимость в общественном сознании. Работы Фуко, Лакана, Деррида и Делёза, внезапно ставших всеобщим посмешищем после десятилетий незаслуженных дифирамбов, не только не освободили поле для новой философской мысли, но, напротив, дискредитировали всех интеллектуалов, претендующих на принадлежность к “гуманитарным наукам”, в связи с чем на глазах вырос авторитет специалистов в области естественных и точных наук. Даже эпизодический, противоречивый и изменчивый интерес к тем или иным верованиям, восходящим к “древним духовным традициям”, который адепты нью-эйдж изображали время от времени, свидетельствовал в их случае лишь о состоянии крайнего отчаяния, граничащего с шизофренией. Как и все остальные члены общества, если даже не в большей степени, они доверяли, в принципе, только науке, она была для них единственным и неопровержимым критерием истины. Как и все остальные члены общества, они в глубине души верили, что решение любой проблемы – в том числе психологической, социологической и вообще человеческой – может быть исключительно технического порядка. Так что в 2013 году, особо не опасаясь протестов, Хубчежак начал свою кампанию под знаменитым лозунгом, спровоцировавшим настоящий переворот в общественном мнении в масштабах планеты: МУТАЦИЯ СВЕРШИТСЯ НЕ В УМАХ, А В ГЕНАХ. Первые кредиты одобрила ЮНЕСКО в 2021 году, и группа ученых под руководством Хубчежака немедленно приступила к работе. Честно говоря, в научном плане он ничем особо не руководил, но в так называемых связях с общественностью добился умопомрачительных успехов. Первые результаты не заставили себя ждать, что, конечно, стало неожиданностью. Лишь позже выяснилось, что многие исследователи, члены “Движения за человеческий потенциал” или сочувствующие, уже давно трудились в своих лабораториях в Австралии, Бразилии, Канаде и Японии, не дожидаясь отмашки ЮНЕСКО.

Первое существо, первый представитель нового разумного вида, созданного человеком “по образу и подобию своему”, появилось на свет 27 марта 2029 года, ровно через двадцать лет после исчезновения Мишеля Джерзински. И опять же в память о Джерзински и несмотря на отсутствие в команде французов, синтез провели в лаборатории Института молекулярной биологии в Палезо. Телевизионная трансляция этого события, естественно, имела огромный резонанс – он превзошел даже успех прямой трансляции первых шагов человека на Луне в июле 1969 года, почти шестьдесят лет назад. Хубчежак предварил репортаж краткой речью, в которой со свойственной ему грубой прямотой заявил, что человечество должно гордиться тем, что оно стало “первым биологическим видом в известной нам Вселенной, по собственной инициативе организовавшим условия для самозамещения”.


Сегодня, почти пятьдесят лет спустя, реальность во многом подтвердила пророческий смысл слов Хубчежака, он и сам вряд ли предполагал, насколько окажется прав. Люди ста