В возделанном Отцом саду Эдема запрещено есть с Древа Познания добра и зла. Змей, или перевоплотившийся Сатана, соблазняет женщину нарушить запрет Всемогущего. Выражение неповиновения связано с грехом и наготой. Как и в мифе об Эдипе, итогом стало изгнание. В мифе о Вавилоне башня использовалась, чтобы ступить в принадлежащее Яхве пространство – небо. Итог – изгнание (как и в мифах о Райском саде и Эдипе), но этому предшествует важное событие – разрушение единого языка и создание путаницы, такой, что совместная деятельность становится невозможной.
Используемые мной компоненты этих мифов дают пиктографическое представление (в том смысле, в каком мы создаем для себя внутренние картины или символы) тех черт, которые могут являться искомыми психоаналитическими элементами.
1 Есть бог или фатум, всевышний и всемогущий, хотя и представленный антропоморфической моделью. Этот бог принадлежит системе морали и враждебно встречает стремление человечества к познанию, даже к познанию норм морали.
2 Любое вторжение, поглощение или изгнание отчетливо предполагает существование блаженного места или состояния. Выдающейся чертой найденного и запрещенного знания являются постижение сексуальности и удовольствия.
3 В мифах об Эдеме и Эдипе стимулируются запретные желания – змей возбуждает желание съесть фрукт; Эдип инициирует поиск преступника; в мифе о Вавилоне появляется важная особенность – люди, шедшие вместе, рассеиваются, общий для всех язык распадается на множество языков. Сфинкс пробуждает любопытство с помощью загадок. Используя эти мифы как основу для формирования представления об элементах горизонтальной оси таблицы, о столбце 1 можно сказать, что функция определения – это Оракул, а цели выражены фразой: «Давайте построим город и башню». Вытесняющая сила, выраженная формулой в столбце 2, представлена Тиресием или богом, судьбу которого он воплощает. Столбец действия 6 репрезентируется исходом, изгнанием или рассеиванием.
Я не стремлюсь установить точное соответствие; в главе 11 я предположил, что эти мифы выступают в роли примитивного выражения сложных формулировок, использование которых в научной работе я представил горизонтальной осью таблицы. Они жизнеспособны в силу своей примитивности и образности, но лишены строгости, – отсюда потребность науки в сложных формулах. Таким образом, чем строже будет выглядеть устанавливаемое соответствие между горизонтальной осью и элементами мифа, тем больше оно будет скрывать истинную природу мифа. Равно ошибочно полагать, что данное соответствие принижает роль мифа как инструмента поиска факта. Я хочу вернуть мифу его место среди наших методов, чтобы он вновь обрел свою прежнюю, исторически сложившуюся роль (благодаря этому Фрейдом был открыт психоанализ). Именно поэтому я заговорил о мифе в главе 3. Кроме того, в психоанализе миф является объектом исследования, выступая в качестве одного из примитивных аппаратов индивидуального арсенала средств научения.
Если миф об Эдипе, помимо той роли, которую он уже играет в аналитической теории, будет восприниматься как неотъемлемая часть аппарата научения, характерного для ранних стадий развития, тогда элементы, наблюдаемые в осколках дезинтегрированного Эго, снова обретут свою значимость.
В некоторых случаях очень тяжелых расстройств пациент, согласно Мелани Кляйн, атакует свой объект с такой яростью, что его личность тоже испытывает на себе последствия этого нападения. Дезинтеграция характерна для пациентов, которые не в состоянии выносить реальность, и по этой причине они разрушают аппарат, дающий им возможность осознавать свое состояние. Личный миф, если он согласуется с мифом об Эдипе, позволяет пациенту понять отношения с родителями. В случае, если этот личный миф с его познавательной функцией поврежден или сформировался неправильно либо подвергся слишком сильному стрессу, он дезинтегрируется; миф распадается на составляющие, и пациент остается без средств, обеспечивающих понимание родительских отношений и встраивание в них. В этих условиях осколки Эдипа1 будут нести в себе элементы, составляющие миф, который должен был бы выполнять роль пре-концепции. Как осознать эти разрозненные компоненты дезинтегрированного Эго? В данном случае распознать фрагменты имеющегося у пациента аппарата научения может аналитик, стремящийся их прояснить и обращающий внимание на изолированные [64][65] фрагменты мифа об Эдипе (а также мифов, которые я связал с данным).
Роль личного мифа в попытках индивидуума обучаться через опыт аналогична той, которую в развитии групп играют общественные мифы, выступающие в качестве систем обозначения и фиксации (записи). Убедительность мифу может придать лишь клинический опыт, в котором проявляется материал, похожий на эдиповы составляющие, которые, будучи разбросанными, стремятся восстановиться в памяти. Надо полагать, что миф проявится специфическим образом. За объединением разрозненных фрагментов следует процесс Ps↔D, описанный мной в начале главы 10. Слова пациента и поведение, с ними связанное, варьируются от чего-то несогласованного и бессмысленного до высказываний, которые, кажется, непонятно как комментировать, и иногда даже сами содержат в себе комментарий, к которому подталкивают.
Поиск элементов психоанализа ограничен этим их аспектом, распознать который – задача психоаналитика. Их невозможно репрезентировать ни абстрактными знаками вроде предложенных мной, ни мифологическими повествованиями, вызывающими зрительные образы, так чтобы любой не подготовленный психоаналитически и не практикующий психоанализ человек мог распознать реализацию, которой соответствует эта репрезентацию. Я надеюсь, что показанное в этой главе соответствие между мифом и элементами горизонтальной оси таблицы, поможет аналитикам, привыкшим работать с пациентами в парадигме, предлагаемой психоаналитической эдиповой теорией, легче перенести свои теоретические основания на феномены, возникающие в терапевтическом кабинете. Пропасть остается, и преодолеть ее помогает подготовка и практический опыт, а также до какой-то степени – интерполяция понятия «эдиповы составляющие» на события в терапевтическом кабинете, описанные живо и точно. Чтобы так представлять явления, необходимы писательские способности, и описания эти будут содержать в себе массу подробностей, что подходит, скорее, для изложения коротких и относительно нечастых эпизодов анализа.
Хотя я ставлю своей целью выделение элементов реальности психоаналитической практики, а не теории, я должен представлять их знаками и мифами, относящимися к области репрезентации абстракций и высокоуровневых гипотез научной дедуктивной системы. Но мы не должны упускать из виду тот факт, что любой знак репрезентирует явления, переживаемые психоаналитиком в ходе аналитических сессий. Знаки, выбранные для репрезентации элементов, должны помогать в проработке и обдумывании опыта анализа.
Глава 15
В этой главе я подвергаю пересмотру понятие переноса. Элементы переноса содержатся в таких аспектах поведения пациента, которые выдают его мысли о присутствии объекта, отличного от него самого. Ни один аспект поведения не следует игнорировать, должна быть оценена его связь с центральным фактом. Приязненное или пренебрежительное замечание о кушетке, или мебели, или о погоде – все должно рассматриваться с точки зрения тех аспектов, которые связаны с присутствием объекта, отличного от самого пациента; факты должны пересматриваться заново каждую сессию, и ничто не следует принимать на веру, поскольку то, в каком порядке проявляются аспекты психики пациента, не определяется тем, сколько времени продолжается анализ. Например, пациент может думать об аналитике как о человеке, которого можно использовать как вещь; или как вещь, к которой он относится анимистически. Если Ψ (ξ) обозначает психическое состояние аналитика визави с анализантом, то именно ненасыщенный элемент (ξ) будет иметь важность на каждой сессии.
Своеобразие психоаналитической сессии – это именно тот аспект, который делает ее психоаналитической и никакой другой, и состоит этот аспект в том, что для прояснения K-отношений аналитик использует весь материал. Интерпретация переноса должна быть доскональной и относится ко всему материалу без исключения, но при этом очень избирательной в оценке его важности. Пациент передает информацию, важную с точки зрения его собственных критериев; аналитик ограничивается интерпретациями, выражающими K-отношения с пациентом. Они не должны быть выражением L или H.
Как правило, от аналитика не требуется сознательно размышлять о природе простых утверждений. Но если он хочет проделать некоторую «домашнюю работу» (назовем это внеаналитической медитацией) над сессией – для тренировки, или чтобы применить свои интуитивные и дедуктивные способности, или в силу некоторых сомнений относительно качества проделанной работы, – то он может соотнести этот вызывающий сомнения материал с таблицей. Предположим, пациент сказал: «Я знаю, что Вы меня ненавидите». Размышления аналитика могут принять следующую форму: очевидно, грамматически и семантически фраза очень прямолинейна, но нужно исследовать ее критически, чтобы определить, какие категории таблицы здесь задействованы.
Контекст утверждения, взятый вместе с (ξ) элементом Ψ (ξ), представляющим психическое состояние пациента, может увеличить вероятность того, что значимым для пациента станет скрытое испускание газов: в данном случае аналитик должен учесть возможность того, что этот элемент является β-элементом, относящимся к строке A.
В ходе сессии может стать ясно, что фраза относится к сновидению, виденному пациентом, или к какой-то части фантазии. В этом случае фраза будет относиться к строке B или C.
В каком-то другом контексте об этой фразе может оказаться более уместно думать как о пре-концепции и в силу этого относить ее к классу, представленному строкой