А он к вам как относится? Тоже как к капризному ребенку?
совсем не капризный человек и никогда не была капризна. Сейчас жалею об этом.
Этого не сыграешь, конечно. Но вам когда-то на сцене приходилось, наверное, играть капризных героинь?
а что-то не припомню.
Ну, вот Орловского придется сыграть!
очень хочу его сыграть!
А каким будет ваш Орловский?
о-первых, будет очень русским, который хочет показаться абсолютным иностранцем.
Русский аристократ или буржуа, который хочет казаться аристократом?
уржуа с русскими манерами, может быть, с оттопыренным пальчиком, я вижу его, и он будет очень смешной.
А подсматриваете сейчас, стали присматриваться к их манерам?
а, присматриваюсь. Он уже живет во мне.
Учите уже партию?
ет, еще не учу, только слушаю музыку очень много. Я всегда слушаю сначала музыку, слушаю все записи, какие могу найти. Потом, когда эта музыка вся в меня входит, я начинаю уже учить текст.
А грим, образ внешний — вам предлагают или вы сами об этом думаете?
рим я всегда сама делаю. А что касается партии, сначала я, как уже говорила, бесконечно слушаю музыку, потом приходит манера, потом приходит интонация образа, а потом образ оживает — и я вижу лицо того персонажа, которого делаю.
Уже увидели Орловского или пока еще нет?
ет еще, но ощущаю уже.
Какая сейчас стадия?
же манера есть, поведение его уже понимаю. Кажется, будет смешно, когда после этого Орловского с его русско-западными манерами мы дадим в Сиэтле четвертый акт «Кармен».
Лицо Орловского вы пока не видите и грим пока не знаете?
ет, еще не знаю. Может быть, он будет с усиками и с сигарой во рту.
Орловский будет спет. Но поговорим о неспетых партиях. Что вы пели, мы все знаем. А какие желанные партии не спели?
оль моей души — это была Тоска всю жизнь, мне так хотелось спеть Тоску! Я дважды подходила к «Тоске» — Караян меня звал писать «Тоску» на диски. Тоска у меня живет в душе.
А вы когда-то начинали записывать Лизу в «Пиковой даме»?
не только начала, а всю запись чуть-чуть не закончила, и вся эта запись есть где-то на «Мелодии», но сейчас непонятно, где это искать.
А кто там пел Графиню?
пела все женские партии в «Пиковой даме» — и гувернантку, и Машу, и Полину, и Графиню. Спела дуэт Лизы и Полины — наложением звука.
А почему не дописали?
очно не помню, по-моему, Володя Атлантов уже уезжал за границу и Тамара Милашкина страшно ревновала, что я сделала такую запись.
А можно эту запись как-то получить?
не знаю, у кого теперь это искать, кто купил «Мелодию». Мне бы, конечно, хотелось иметь эту запись, я ведь уже записала все главные куски.
Откуда возникла идея такой записи?
не очень этого захотелось, потому что я спела уже гувернантку, спела Полину, Графиню и подумала, а почему бы мне и Лизу не спеть, там тесситура не такая высокая.
Справлялись нормально?
онечно, там нет ничего трудного.
Послушать бы! Ну, вот Тоска не спета, а что еще? Баба Турчанка?
абу Турчанку еще спою! А что мне еще очень хотелось бы спеть, так это Золушку, но мне не хватило подвижности голоса.
А учили россиниевские партии?
чила, однажды даже спела арию Розины, но у меня не получилось.
Но вы потом и Адальжизу пели.
то совсем другое. А Россини не получался у меня. А вот у Лены, моей дочери, получается именно Россини, она поет Россини потрясающе!
А почему у вас не получается? Тяжелый голос?
егкого движения нет у меня, того, что есть у Долухановой. Какая у нее Золушка!
Она сама говорила, что ее этому никто не учил, что это врожденное.
равильно, так и есть.
Про немецкий репертуар мы с вами уже как-то говорили, там вам трудно с немецким текстом, но есть еще подходящие для вас большие роли, например, у Яначека, скажем, Дьячиха в «Енуфе». Это великая трагическая роль, вам бы ее надо спеть! Не хотите?
отелось бы спеть вагнеровские партии, начать хотя бы с маленьких ролей — Эрду, Фрикку.
Давайте вернемся к началу нашей сегодняшней беседы, к виктюковскому спектаклю. Вот вы ездите с ним за границу — какая там реакция, какая приходит публика?
ы имеете в виду Нью-Йорк? Ну, какая публика? Приходят наши старые евреи, которые остались в менталитете 50-х годов. Кто-то шокирован этой пьесой. Но в конце все равно все стоят и плачут.
В каких театрах вы играете? Сейчас, например, вы были со спектаклем в Германии. В каких городах?
юнхен, Берлин, Гамбург.
И большие залы?
а. Настоящие большие театры.
А немецкая публика приходит?
е знаю. Не могу сказать.
А за кулисы кто-нибудь приходит?
чень много людей приходит за кулисы. После спектакля обычно весь зал стоит и орет несколько минут! Что интересно: я вижу со сцены, как некоторые люди в зале за границей бывают шокированы некоторыми сценами, я бы сказала, больше, чем у нас в стране.
Они, видимо, решили, что на Западе жизнь такая развратная, а сейчас им из России привезут что-то целомудренное. Елена Васильевна, а что вы скажете вообще про «заграничную жизнь»? Были же моменты, когда вы советскую власть ненавидели и говорили, что надо остаться на Западе. Возможно было бы, чтобы вы остались там?
сли было бы возможно, я бы уже давно осталась, но я не могу жить без России.
И раньше было, наверное, тем более невозможно, ведь было ясно, что если вы останетесь, то не увидите уже Россию никогда. Это сейчас можно ездить туда-сюда.
азумеется. Я не могла уехать!
А почему?
отому что я здесь иду, смотрю на человека и все про него знаю: вот идет старуха, и я знаю, как она живет, о чем она думает. И я знаю, что отношусь именно к этому конгломерату людей, и я чувствую какую-то опору, я опираюсь на эту землю, на этих людей, с которыми я прожила войну, и голод, и становление свое, и свою славу, и радость жизни — всё с ними.
Но славы-то больше там, за границей, было?!
десь тоже, конечно, была. Правда, после того как она пришла ко мне там.
Ну, вот вы идете по Италии, и для вас итальянский язык все равно как русский, и вы там подолгу жили. Все равно другие ощущения?
а, все равно это совсем другое. Люди другие, менталитет другой.
А вот это хамство русское? Я, например, Москву очень люблю и задаю все эти вопросы, которые задаю вам, себе тоже. Но я в России чувствую очень много какого-то неуважения, непонимания даже, есть ощущение, что ты никому не нужен.
а, это и у меня постоянно было.
А на Западе все же это по-другому, там люди выстроили систему общества, там есть уважение к человеку, который что-то может. Разве отсутствие этого здесь не мешало вам жить?
онечно, мешало. Я никогда раньше не говорила об этом, но недавно меня Сати Спивакова пригласила на свою программу, и я впервые сказала, что меня всю жизнь преследовало ощущение, что меня хотят выставить отсюда. Я все время чувствовала, что ко мне испытывают творческую зависть. Или я была непохожа на других?
А когда вы пели в «Ла Скала» в семидесятые годы, вас же никто никуда не выталкивал?
ет, конечно, и в «Метрополитен» тоже, там я ощущала себя в семье.
Ведь там у человека, который на гребне волны, никогда не возникает такого ощущения, его никуда не выталкивают.
онечно, нет. Когда я езжу по миру, нигде не возникает такого ощущения.
Почему же здесь так ненавидят людей, которые резко выделяются? С чем это связано — с трудной жизнью?
е знаю. У нас вообще нет, по-моему, никого из очень ярких людей, которых не ругают. У нас не принимают людей, от которых зависят все остальные люди. У меня, например, всегда идет анализ. Я человека сначала воспринимаю по ощущению, он мой или не мой. Это на уровне подсознания. Скажем, если говорить о певцах, я должна понять, он входит в мою душу или нет. Если он не входит, я его оцениваю только с точки зрения профессионализма — он профессионален или нет, что он хочет сказать со сцены. Если же он артист, если я ощущаю, что принимаю его, значит, в нем что-то от Бога есть.
Прямо кишками как-то это чувствуете?
равильно. А потом я уже начинаю думать, профессионал он или нет. А есть люди, которые сразу всё критически воспринимают. Вот, скажем, что можно было написать критического о Рихтере? Кто мог себе позволить написать о Рихтере?
Да, это правда. Я сейчас, когда читаю, как какой-то молодой прощелыга-критик пишет по поводу переиздания концертов Рихтера в «Карнеги Холле» о каких-то «стандартных советских пианистических приемах», то думаю: «Кто ты такой, чтобы писать эту чушь про Рихтера?»
равильно, и именно поэтому у меня такое отношение к прессе. Сейчас вот пишут какие-то две-три — не знаю, как их поприличней назвать, — о Большом театре. И всё время только пакости, только гадости. Стыдно читать. А почему не воспринимают больших личностей? Может быть, от собственной несостоятельности, ущербности.
Все-таки на Западе воспитывается установка на то, что каждый человек должен состояться. У нас это не воспитывалось. Сегодня у новых русских есть стремление состояться, но как-то скорее внешне, чем внутренне. У нас этой внутренней состоятельности очень мало. У нас даже религию часто ищут на каком-то очень примитивном уровне, вся вера заключается в том, чтобы поставить свечку. На самом же деле надо искать очень глубокую сердцевину, но это очень мало понимают. У меня те же соображения, что и у вас. С одной стороны, я горжусь тем, что принадлежу к русской культуре, но, с другой стороны, сегодня русская культура не такая богатая, как раньше.