Елена неожиданно для Креусы возразила:
– Только я без детей не пойду!
– Каких детей?!
– Своих детей, Креуса, у меня трое сыновей в доме у Гекубы. К тому же я снова беременна и осталось не так долго…
– Зачем тебе они?
– Они мои дети!
– Хорошо, приходи ночью к восточному выходу из дворца, только постарайся, чтобы твой придурок тебя саму не убил или не запер.
Вечером Парис снова валялся пьяным, и Елена с Клименой выскользнули почти незамеченными. Только старая Эфра грустно посмотрела им вслед, но что она могла? Попросить взять с собой? Кому нужна старуха? Рассказать Парису, что жена удирает? Но тогда он убьет и Елену тоже.
Было душно, и Елена чувствовала себя не слишком хорошо, все же сказывалось перенесенное за последние годы и дни.
Креуса, увидев, что подруга едва держится на ногах, поторопила:
– Ты что-то плохо выглядишь, впервые такое вижу. Пойдем быстрее, чем раньше выберемся, тем лучше.
– Где мальчики? Я без них не пойду!
– Ох, уж эти беременные! Это последняя твоя беременность, больше я тебе рожать не позволю. Уродовать на такое время такое тело! И вообще, дети – обуза, к чему тебе они? – Недовольно поморщившись, Креуса распорядилась: – Идите, я вас догоню. В храме Афродиты за ее большим щитом тайный ход, ждите там. В сам ход без меня не суйтесь, там охрана, убьют.
– Нет, я подожду тебя здесь.
– Елена, к чему тебе эти щенки?! Пусть их растит Гекуба или вон папаша Парис.
– Я без детей никуда не пойду! Если ахейцы возьмут Трою, то мальчиков убьют!
Креуса хотела сказать, что нарожает новых, но вспомнила собственную угрозу такого больше не позволять и вздохнула:
– Хорошо, ждите.
Троя спала, где-то пела свою песню цикада, чуть шелестел листьями деревьев легкий ветерок… Время тянулось немыслимо медленно. Елена пыталась себе представить, что делает Креуса. От храма до дворца не так далеко, шума не слышно, значит, удалось пробраться незамеченной, но почему ее до сих пор нет?
Большая желтая луна медленно скатывалась за верх Скрейской башни. Елена уже готова была бежать во дворец сама, когда появилась Креуса:
– Не удалось. Их так хорошо охраняют… Ты не проболталась случайно?
– Ты что?!
– Елена, пойдем без них, а?
– Нет, – замотала головой женщина, – без детей не пойду!
– Вот заладила: не пойду, не пойду! Хорошо, уходим завтра. Я постараюсь заранее привести их туда в это же время. Только не обмани!
Весь следующий день Елена была не в себе, отговорилась дурным предчувствием из-за беременности. Оно действительно было дурным, сердце чувствовало, что произойдет что-то страшное.
Днем женщина, несмотря на жару, даже поднималась на стену, чтобы посмотреть, что происходит в лагере ахейцев. Но там было спокойно. Ближе к вечеру Креуса прислала свою служанку сказать, что все подготовила.
Почему-то Елена не сомневалась, что их схватят либо здесь в Трое, либо там за пределами стен. Но ей хотелось только попытаться вывести детей, а там будь что будет. Она пробиралась по ночным улицам, закутавшись в плащ, с одним желанием – в любом случае уговорить Креусу спасти мальчиков, даже если придется рисковать своей жизнью.
Ворота храма были чуть приоткрыты, их явно ждали. Проскользнув внутрь, Елена закрутила головой, ожидая увидеть детей, но пока никого не было. И вдруг… шум заставил ее выскочить из ворот на улицу. Неужели ахейцы решили ночью попробовать разрушить стены Трои?! Но грохот шел не от стен, а от царского дворца. Сердце сжалось донельзя, перед глазами замелькали какие-то мушки, хотя было довольно темно. Елена рванулась ко дворцу, забыв обо всем, о своей беременности, о том, что должна бежать с Креусой, о том, что лицо следует закрыть покрывалом… Сердце говорило, что что-то с детьми!
Она оказалась перед внутренними покоями Гекубы едва ли не раньше всех. Там бегали рабы с факелами, кричали люди, отовсюду раздавались вопли боли и ужаса.
– Что?! – Губы помертвели.
Ее кто-то подхватил, кажется, Деифоб, но было все равно. Чей-то голос произнес:
– Обвалилась крыша… Мальчики погибли…
– Нет… Нет! Не-ет! Не-е-ет!!!
Немыслимая боль опоясала низ живота, рванулась во все стороны. Охнув, Елена присела. Мушки перед глазами превратились в единое целое, и наступила темнота, прорезаемая той самой страшной болью…
Сквозь эту темноту и пелену время от времени пробивались какие-то звуки, но они были вязкими, словно вокруг вода. Потом боль стала совсем невыносимой, кажется, Елена закричала… Одновременно с ее криком раздался и детский, а потом все провалилось окончательно…
Очнулась она не скоро. Вокруг было темно и тихо. Попытавшись открыть глаза, Елена поняла, что для начала не осилит даже этого. Но темнота стала уже не такой плотной и звуки выплыли, стали отчетливыми. Елена прислушалась, пытаясь понять, где находится и что происходит вокруг.
– Только не вздумай сказать ей про девчонку, не то все начнется сначала…
Кажется, это голос Креусы. О какой девчонке она говорит? От попыток открыть глаза и прислушаться в голове снова загудело, и Елена провалилась в темноту.
В следующий раз она очнулась уже окончательно. Рядом сидела Эфра, смачивая ее губы и лоб влагой.
– Очнулась? – обрадовалась старая служанка.
Елена тронула свой живот, его не было.
– Родила? Кого?
– Девочку.
– Где она? Жива?
По тому, как быстро отвела глаза Эфра, Елена поняла, что не все так просто.
– Что? Где? Ну говори же!
– Живая она, только слабенькая, рано еще…
– Где?
– У Креусы, она выхаживает.
Елена помолчала, потом распорядилась:
– Пусть принесет, сейчас же!
Креуса пришла сама, изобразила радость оттого, что Елена пришла в себя, посочувствовала из-за гибели сыновей… Елена смотрела на царскую дочь и нутром чувствовала, что та лжет. Еще не знала, в чем именно, но знала, что лжет.
– Где девочка?
– Она умерла.
– Когда?
– Сегодня утром. Она была слишком маленькая и слабенькая, рано родилась.
– Зачем ты прячешь от меня дочь, с ней что-то не так?
– Я? – изобразила удивление Креуса.
– Я не верю тебе.
– Зря. – Глаза Креусы не обещали ничего хорошего, и Елена поняла, что если хочет жить, то больше не станет ничего выговаривать царской дочери.
Она устало прикрыла глаза. Креуса едва заметно усмехнулась:
– Так-то лучше, дорогая. Я хочу тебе только счастья.
Губы Елены против ее воли беззвучно шепнули:
– Я тебя ненавижу…
Та наклонилась:
– Вот за это люблю еще больше. Выздоровеешь, я тебе покажу, как велика моя любовь…
Теперь угроза была уже нешуточной безо всякой надежды выпутаться… Кому она могла рассказать, Парису? Лаодике? Будет презирать, да и что толку? Гекубе? Приаму? Елена почувствовала себя по-настоящему загнанной в угол.
Парис в одночасье стал героем! Ему удалось метко выпущенной отравленной стрелой убить самого сильного из ахейцев, почти бессмертного Ахилла, угодив тому именно в пятку! Когда-то мать Ахилла Фетида, пытаясь сделать его бессмертным, держала мальчика именно за пятку, потому та и осталась уязвимой. Смерть Ахилла подкосила ахейцев не меньше, чем троянцев гибель Гектора.
Обеим сторонам война стала казаться бессмысленным убийством, но остановиться они уже не могли. Приам отдал за тело Гектора большую часть казны, сама Троя давно не получала былых доходов и сама была на грани разорения, конечно, с ней оставалось еще очень много золота, но не было никакой гарантии, что его удастся взять. С другой стороны, у троянцев не было никакой надежды, что ахейцы скоро уйдут, а в городе уже откровенно не хватало ни еды, ни даже воды. Потеряв героя, ахейцы на время притихли, но никуда не ушли. Они не могли взять стены города, но основательно перекрыли все пути подвоза к нему продовольствия.
Но Парису было не до того, он поглядывал на всех свысока, как истинный герой, даже не замечая, что на него самого косятся недовольно даже после убийства Ахилла. Все слишком хорошо помнили, что он был виной всех нынешних бед.
Может, потому и не слишком жалели, когда и до Париса долетела со стороны ахейцев отравленная стрела? По тому, как быстро вспухла рана и стала почти черной, поняли, что жить Парису уже недолго. Спасти его могла бы бывшая жена нимфа Энона, знавшая много лекарственных средств и противоядий.
И тогда Геликаон с отрядом троянцев сумел пройти к лесам на Иде и пронести туда раненого Париса. Это было сродни подвигу, но ахейцы даже не слишком обратили внимание, они тоже потеряли боевой запал и теперь бились вполсилы и охраняли подходы к городу тоже плохо.
Нимфа старалась не думать о том, что творится в Трое. Она ненавидела этот город и все, что с ним связано. Энона уже который день оплакивала своего убитого Парисом сына. Ее отец речной бог Ксанф пытался, как мог, развеселить дочь, но как можно развеселить мать, у которой погиб ее единственный любимый сын, да еще и будучи убитым собственным отцом!
И вот к этой несчастной Эноне притащили умирающего Париса с просьбой о помощи.
Женщина даже не сразу поняла, о чем ее просят. Парис смертельно ранен? Так и должно быть! Кто-то отомстил убийце за его сына.
Губы Париса дрожали:
– Только ты можешь меня спасти…
– Нет! Уйди! Тебя ждет смерть, медленная, мучительная… Нет!!! – Энона упала на колени, сжав голову руками, зарыдала, забилась в слезах.
Геликаон покачал головой:
– Ты спасала любого… Я никогда не видел, чтобы ты отказала в помощи, Энона. Неужели ты не можешь простить Париса или хотя бы на минуту забыть о его поступке? Неужели обида за столь давнюю измену до сих пор так горяча?
У женщины вдруг высохли слезы, она подняла голову, глядя на Геликаона широко раскрытыми, полными ужаса глазами:
– Забыть? Ты просишь забыть?! Что, Геликаон? Если бы он просто бросил меня даже с сыном ради другой… привез сюда ее всем на потеху и мучения… если бы обидел только меня…
Геликаон хотел сказать, что троянцы не любят Париса, однако смерти ему не желают, но не успел. Энона горько усмехнулась, ее глаза горели странным огнем, и было непонятно, чего в этом пламени больше – ненависти или все же горькой муки любви.