Наконец все чинно уселись за накрытый стол, на котором стоял самовар, большой заварной чайник, тонкие стаканы в резных латунных подстаканниках, горшочек сметаны, свежеиспеченные пирожки с картошкой и ягодой, тарелочки с голубой тройной каемочкой.
– Как, сперва чай, а потом фотки или сначала фото, а потом чай? – спросила Клавдия, утерев фартуком слезящиеся глаза.
Поскольку всем хотелось тут же приступить и к чаю и к просмотру фото, Николай подбросил монетку.
– Орел – фото.
Выпал орел.
Фотограф взял все фотографии, глянул на них, показал первую карточку:
– Это общий вид.
– Класс! – похвалил Николай. – Ты тут как живая!
– А какая же еще? – подбоченилась тетка.
Лена не удержалась и прыснула от смеха. Глядя на нее, засмеялись и остальные.
– А это вид частный. Первый. – Алексей показал фотографию, на которой Клавдия, казалось, спала с безмятежной улыбкой на лице. Глядя на фото, заулыбались и все остальные. Клавдия от растроганности утерла глаза фартуком.
– Умильная ты тут, Клава, – дрогнувшим голосом произнес Николай. – Ты, того, такой всегда будь…
– Еще один частный вид, второй. – На фотографии был крупный план – лицо Клавдии, поглощенной в глубокие раздумья. Видно было, что мысли не о грустном, а о чем-то таком светлом, что казалось, вокруг головы тетки брезжит венец, как над королевами или над святыми.
– Никак нимб? – спросила Клавдия. – Это как же ты его разглядел на мне, милок?
– Аппаратура такая, – вздохнул фотограф.
– Адоб фотошоп? – спросила Лена.
– Да, и другие программы, – ответил Алексей.
– Это что ты такое спросила, племяшка? – откинулся на стуле дядя Коля.
– Это неинтересно, – сказал фотограф. – Техническая сторона вопроса.
– Ты разбираешься? – уважительно посмотрел на Лену Николай.
– И наконец, эксклюзив! – воскликнул фотограф, показывая фотографию, на которой была запечатлена не иначе как царица – в высоком синем головном уборе, перехваченном золотой лентой и золотой диадемой с прикрепленной к ней золотой змеей. Нельзя было оторвать глаз от красавицы! Елену до глубины души поразило изображение, она вздрогнула, встала, прошла в горницу, глянула на себя в зеркало и похолодела. На фото, точно, была она в образе древнеегипетской царицы Нефертити. Да-да, тот же овал лица, носик, шея. Разве что не такие плотские губы, и брови тонкие, ну да тогда по моде, и сейчас по моде. Лена вспомнила, как тетушка показала ей как-то альбом с фотографиями Нефертити, показала как бы ненароком. Теперь понятно почему. Она знала, что это будет!
– Это урей, священная кобра, – пояснил фотограф, указывая на змею, свернувшуюся в знак бесконечности. – Первая защитница человека на троне от мира зла.
– Так это, что же, царица? – спросил Николай. – Кто такая?
– Не видишь разве? Красавица, конечно! – засвидетельствовала Клавдия. – А где ты, милок, зафиксировал такую? В нашем обществе я такую отродясь не видывала! Слушай, а что это у ней один глаз вроде как пустой? Ну да! Этот прямо миндалина, а этот никакой! Инвалидка?
– Нет. Левый глаз – это врата в нашу душу. Потому они должны быть закрыты для посторонних глаз, а лучше вообще изъяты из облика… во всяком случае у цариц. А это, да, древнеегипетская царица Нефертити. Не удивляйтесь. Я увлекаюсь Древним Египтом. У меня много альбомов по архитектуре и искусству, видео. И вообще моя мечта побывать во всех музеях мира, в которых есть артефакты той замечательной эпохи фараона Нового царства Эхнатона (Аменхотепа Четвертого) и его супруги красавицы Нефертити. Ее царь «усладой сердца» называл.
Алексей говорил с воодушевлением. Лена, хотя и не хотела, но вновь обратила внимание на тонкие черты лица молодого человека, его горящий взор, волнистые черные волосы. «Красавец!» – отметила она про себя и вдруг почувствовала боль в груди. Не он, но так похож на Амедео! В тот же миг она вновь услышала слова Моди: «Для начала неплохо побывать в Египетских залах Лувра, окунуться, так сказать, в воды Древнего Нила. Ваша внешность оттуда. Вы не Клеопатра, но в вас есть ее замес».
– Слушай, мать! – Дядька перевел взгляд с фото на жену, потом на племянницу, ткнул пальцем в изображение и воскликнул: – Это ж ты, Ленка! – И засмеялся, но как-то натужно, чуть ли не с испугом.
– Ну да! – убедилась и тетка и соорудила губами знак высочайшего почтения к профессии фотографа. – Ты! Только без глаза! Алексей, а когда ты сфотал ее? Ведь ты только на мне был сосредоточен!
– А это, тетка Клавдия, когда я попросил Лену подсветить фонариком. Она подсвечивала, а я тебя и ее щелкал. Вот с ней один ракурс очень удачный вышел. Подправил, добавил – и это фото получил. Я ее подогнал под бюст, найденный сто лет назад при раскопках. Он сейчас хранится в экспозиции Египетского музея в Берлине.
– И впрямь, услада сердцу. – Клавдия взглянула на свою фотографию в гробе и вздохнула: – Ну а мне одна лишь услада костей осталась. Но когда лежишь, костей особо не чуешь.
Царица одноглазая
После завтрака Алексей неожиданно (хотя видно было, как он собирался с духом) обратился к Елене:
– Лен, поехали ко мне, покажу лабораторию и музей, фотографии, альбомы. Поехали? Под музей я отвел четыре зала.
– Четыре? – удивилась Елена.
– Они по углам комнаты. Комната четырехугольная…
– Оригинально! – не удержалась от иронии девушка. – Квартира однокомнатная?
– Трехкомнатная. Теть Клав, дядь Николай, отпустите Лену на денек! Не беспокойтесь, вечером привезу, на мотоцикле, а не захочет, на электричке.
– А ты где, милок, живешь? – спросила Клавдия. Она, конечно же, заметила, что племянница заинтересовалась и молодым человеком и его предложением.
– В центре, на улице Урицкого. Вот моя визитка. А вот паспорт.
– Да вижу, что не бандит и не насильник! – сказал Клавдия. – Да и рекомендовали тебя порядочные люди. Езжайте. Но к девяти вечера жду! Электричка с вокзала идет в восемь двадцать.
Алексей достал из сумки второй шлем, протянул девушке. Елена не захотела садиться в коляску, села позади молодого человека и обняла его за талию. На полпути они попали под ливень, и когда через четверть часа въехали в город, где и не пахло дождем, на них не осталось ни одной сухой нитки. Еще через пять минут они подкатили к дому с колоннами, как явствовало из информационной таблички у подъезда, объекту культурного наследия. Вопреки канонам культурного наследия, пятиэтажный дом являл собой весьма печальное зрелище, хотя и старался держаться молодцом. Обвалившаяся с фасадных колонн, балконов и лоджий лепнина и трещины под окнами угловых подъездов видны были с другой стороны улицы. Допотопные трубы печного отопления на крыше и вовсе напоминали разрушенные зубы. Оббитые стены в подъезде, стершиеся ступени лестницы, расколотые некрашеные перила также свидетельствовали о почтенном возрасте здания. Но трехкомнатная полногабаритная квартира с огромной лоджией знала недавний ремонт, была чистая, не очень богато, но со вкусом обставленная.
В прихожей стоял мешок с картошкой.
– А чего тут? – удивилась Елена. – Сараюшки нет?
– Почему, есть, овощехранилище, но в нем пока хранить нельзя. Я в этом году сажал картошку, две сотки. Мешка четыре думал собрать…
– А зачем тебе еще эта картошка? Мало четырех мешков?
– Четыре мешка накопать надо. Посадить-то я посадил, но выкопали другие. Приехал, а на поле одни ямки. – Алексей помолчал, потом добавил: – Один человек сеет, а другой собирает. Всё – суета и томление духа!
– Но гараж-то у тебя есть? И снеси туда.
– Да нет у меня гаража. Оставляю байк с коляской у приятеля в соседнем доме. Я вообще тут… человек временный.
Лена засмеялась:
– Все мы временные на этой земле! Экклесиаст разве не об этом сказал?
Алексей пожал плечами, достал из шкафа спортивный костюм и предложил гостье переодеться:
– Ванная вон там. Смотри, лужи от нас.
Лена засмеялась, взяла одежду и пошла переодеваться. Костюм был не только новый (еще с биркой), но женский и ее размера. Девушка удивилась, но не спросила, чей он. Проходя мимо зеркала, которое поначалу не заметила, Елена вздрогнула. Ей вдруг показалось, что это тетушкино зеркало, точь-в-точь, разве что над ним не было электронных часов. С замиранием сердца она взглянула в него, но увидела себя и отраженную обстановку этой части помещения.
Переодевшись, она полюбовалась на себя в зеркале, спросила у Алексея, тоже сменившего промокшую одежду на халат.
– Как?
– Да ты сама знаешь: красавица!
– Есть в жизни счастье!
Алексей засмеялся.
– Не поверишь: на той неделе я тоже нашел этому подтверждение. Кстати, в связи с овощехранилищем. Тут раньше сараюшки были, просторный двор с кленами и детской площадкой, а потом всё это снесли и построили тот дом и овощехранилище. Наши жильцы потребовали от строителей и себе места в хранилище. Те дали, но до сих пор не сдадут его комиссии: света нет, вентиляция плохая. Вот и длится бодяга третий год. Я от домкома хожу в их офис отстаивать наши интересы. И в прошлый раз иду туда, погода мерзкая, настроение подстать. Такой же ливень, как сегодня, да еще ветер пронизывающий. Идти аж к вокзалу, прилично. Промок, хлюпаю по жиже и бормочу, напеваю под ногу: «Нет! в жизни! счастья! Нет! в жизни! счастья!» В офис захожу, поднимаюсь на второй этаж, а там во весь проем стены транспарант: «В жизни есть счастье!» Вот так. Любая дрянь случись в этой жизни, всё равно найдется стена, на которой написано «В жизни есть счастье!» Хайдеггер какой-то!
– Ты читал Хайдеггера?
– Просматривал, по диагонали… Пошли на кухню, перекусим. А потом покажу «залы».
Кухня поразила гостью. На кухонном столе стояли две бутылки Шато О-Брион урожая 2010 года, а в холодильнике светлое пиво «Кроненберг 1664», французские сосиски и упаковка сыра к бордоскому вину.
– Ничего себе! – воскликнула Лена. – Какое-то торжество?
– Да нет, к твоему приезду припас. По случаю.