– Его там рубят. В горах весьма хороши леса. А не спускают его сейчас, потому что речка Золле весьма немноговодна, тем более летом. Сейчас по ней лес сплавляют, но мало, в некоторых местах так короба для сплава делать приходится. А вот с осенними дождями или с весенними паводками так дело идет веселее. А пока лес копят.
Волков обнял толстяка.
– Вы заслужили эти деньги. Если вдруг придется вам бежать из кантона, бегите ко мне, я вас укрою.
Вальдсдорф поклонился кавалеру, а заодно поднял с земли мешки с серебром. Но Волков тут же отобрал их у него. И на молчаливое удивление советника ответил:
– Пошли по нужде и пришли с двумя мешками серебра? Ваши товарищи могут удивиться. Заберете их у Бруно. Или закопайте здесь… но чтобы никто не видел.
– Ах да, верно! – воскликнул советник. – Тогда закопаю тут.
«Он не мне не доверяет. Мне он верит. Он не уверен, что я смогу победить кантон».
Волков повернулся и пошел в лагерь, на ходу распоряжаясь:
– Максимилиан, ступайте к купцам из Рюммикона, скажите, что приму их сейчас же.
Глава 15
Уж теперь он с ними не церемонился. Сесть не предложил, вина не подал, в ответ на их поклоны не поклонился. Да еще и исподволь потешался над ними.
– Зачем пожаловали, господа? В прошлую нашу встречу, в Лейденице, я о мире к вам приходил говорить, так вы, кажется, насмехались надо мной. Теперь никак опять посмеяться пришли? – По их озадаченным и печальным физиономиям он догадывался, что все как раз наоборот обстоит, не до смеха сейчас господам торговцам, тем не менее продолжал: – Помните, господин Фульман, вы, кажется, говорили, что мир промеж нас невозможен? А сейчас зачем пришли?
– Разве я такое говорил? – искренне удивлялся Фульман. – Кажется, то утверждал господин Плетт.
– Да что вы такое говорите, что за дурь собираете! – воскликнул лесоторговец Плетт. – Я так всегда был за мир. Зачем мне война, какой от нее прок торговцу?
«И капли спеси в их рожах не осталось! Надо же, как пара побед людей меняет».
– Так зачем пришли? За лесопилки свои, за уголь свой, за склады с досками и поташом волнуетесь? – спросил кавалер и вдруг вскочил из кресла и зарычал: – И правильно делаете, что волнуетесь! Думаете, я не знаю, что ваши люди были при нападении на мой лагерь?! Думаете, то тайна великая?
– О том мы и приехали говорить… – начал было Вальдсдорф. – То глупость была, юноши всё неразумные…
– Замолчите, советник! – заорал на него генерал. – Замолчите! Слышать ничего не хочу. Если надеетесь город сохранить, так пишите своему депутату в земельный совет, чтобы мира на совете просил. Мира! Иначе приду к вам. Сожгу все, что не смогу увезти, поташ, деготь заберу, а весь лес, что сложен на берегу, и все склады, и весь ваш город подпалю, а вас… – Он подошел к купцам так близко, что те морщины вокруг глаз Волкова видели, – вас всех отдам солдатам своим на меч! И тем не успокоюсь, пойду в горы, наверх по реке до деревни Золле… Там, кажется… там ваши сокровища сложены? Так я сожгу все, и ваши драгоценные дубы спалю, вместе с лесопилками и деревнями окрест. Золу одну оставлю, почище, чем в Милликоне.
И лик его так черен от злобы был, что купцы говорить не смели, едва дышать могли. Уже рады были сами отсюда уйти невредимыми. И уходили от кавалера молча, но кланялись, кланялись низко, глаза на генерала боясь поднять.
А он встречей остался доволен. «Напугались! Пусть. Как раз то что нужно». И новый друг у него теперь образовался. Проворный и ловкий. Надо ему при первой возможности деньги передать. Деньги он явно любит.
После этаких гостей он пребывал в добром расположении духа. И поначалу даже не обращал внимания на проволочки и затяжки сборов. И лишь после обеда, поняв, что дело затягивается, стал злиться, звать к себе офицеров и требовать, чтобы те поторапливались. Но как он ни подгонял людей, как ни просил спешить, до четырех часов пополудни войско из лагеря так и не выдвинулось.
– «Зато лошадки отдохнут», – зло говорил он, глядя на солнце, что уже покатилось к западу.
Если от Милликона пойти по реке на запад, то до Юнг-Хольца, до перевала, будет всего два дня пути. А там, перед подъемом в горы, и лежит Бёльденген.
Дорфус перед самым выходом из лагеря снова разложил карту.
– Если пойдем по реке, через два дня там окажемся, я ту дорогу сам не видел, но возницы, с которыми говорил, рассказывали, что дорога неплоха и идет до самого Бёльденгена.
Бёльденген. Как раз там полковник Майфельд ждал прихода райслауферов. Если бы просто ждал, так он еще и собирал людей по окрестностям. Сколько он соберет? Один бог знает, может, триста, а может, и тысячу. Мало того что в этот самый Бёльденген нужно успеть до прихода наемников, так еще торопиться надо, чтобы полковник не набрал крепкий отряд из местных. Каждый день на счету. Надо было идти именно так, но Волков долго смотрел на карту взглядом тяжелым и после сказал:
– Нет, идем на Висликофен. Эберст и люди его ждут, что мы появимся там.
Так, сначала им предстояло идти один день на юг и уже от Висликофена сворачивать на запад. Да, так терялся день, драгоценный день, который мог решить многое, но Эберст и его люди должны были знать, что генерал с войском рядом, что все будет в порядке.
Никто ему не возражал. Все офицеры понимали, что Эберсту появление войска необходимо. Так и пошли на юг. И уже на следующий день, к вечеру ближе, подошли к Висликофену, где офицеры ужинали с Эберстом.
– Ну, как вели себя горожане?
– Не сказал бы, что они рады нам, – отвечал полковник, – но обещанные вам деньги собрали. Сие забавно, но деньги они принесли мне, как только увидели, что вы приближаетесь к городу, а до этого не торопились.
– Воры, – высказал свое мнение Игнасио Роха. – Все горцы – подлые и бесчестные воры.
– Да, думали, если появимся мы, то и отдадут деньги, а нет – так перережут гарнизон. А денежки… я вам после ужина передам под расписку.
– Уже хорошо, что собрали деньги без напоминания, – сказал кавалер и опять подумал, что не зря сжег Милликон. Совсем не зря. Он немного помолчал и продолжил: – Дорогой Эберст, мне пришлось оставить сотню людей капитану Нейману в лагере, он за два штурма потерял сто человек, теперь думаю взять у вас сто людей.
А полковник от таких слов перепугался, как от оружия у своего горла, уставился на генерала возмущенно и сказал:
– Господин генерал! Никак сие невозможно, напротив, я хотел просить у вас еще людей. В городе горожане-подлецы злы, по договору они нас кормить должны, так я ту еду, что они привозят, сразу людям не даю, сначала испытываю на охотниках. А сегодня в день привезли пива, так специально в дурных бочках, те бочки мы сгружать начали, а пиво из них из щелей и потекло. Я кричу вознице: «Что такие бочки дурные ты привез?» А он мне: «А вы с земли пиво лакайте, псы папские, для вас и то хорошо будет». – Эберст вздохнул. – Еле остановил солдат, не то убили бы еретика. Не ровен час ребята подняли бы эту сволочь на алебарды, так потом пришлось бы бунт в городе успокаивать.
Да, дело было невеселое. Волков понимал положение полковника Эберста. Это хорошо, что он остановил солдат. Любой раздор, малейшая склока – и кровь, а от любой крови все вспыхнет, как порох у запального отверстия. И как ни крути, а на такой город, как Висликофен, людей у Эберста мало.
Офицеры за столом притихли. Молчали, почти перестали есть.
– Людей я вам не дам, полковник, – наконец произнес Волков. – У меня теперь и двух полных тысяч пехоты не наберется, считая ландскнехтов. А мне райслауферов у перевала бить. Вы, полковник, молодец, не допускайте свар и распрей, вам тут придется еще неделю… – генерал задумался на пару мгновений, – нет, не неделю, а полторы нас ждать. И коли людишки местные за оружие возьмутся, так я вам не помогу: не успею.
– Это мне ясно, – отвечал Эберст.
– А уж если что начнется или, к примеру, дойдут до вас слухи, что я побит, так выходите из города и отступайте к лагерю. Ночью лучше выходите.
В таких невеселых разговорах и закончился ужин у офицеров, потому как кавалер сказал:
– Господа, идите в свои части, выходим за два часа до рассвета. Майор фон Реддернауф, прошу разъезды еще раньше вперед выслать, а вас, капитан Пруфф, прошу начать готовиться заранее, чтобы нам опять всем не пришлось ждать, пока артиллеристы упряжь для своих лошадей приготовят.
Офицеры обещали все сделать, как он просил, вставали и расходились.
Глава 16
Как хороши были горцы в пехотном деле, так нехороши они оказывались в кавалерии. И Волков в который раз убеждался в том, что кавалерия весьма способствует его замыслам даже вне боя: на привале и на марше. Не встречая противодействия, кавалеристы давали генералу тактический обзор и позволяли действовать внезапно и двигаться быстро, не опасаясь неожиданных стычек и засад. Командиры горцев же, полагаясь на свою землю, считали, что всякий крестьянин при первой возможности сообщит им о приближающемся враге. А Волков велел фон Реддернауфу действовать в манере легкой ламбрийской конницы, которая выходит вперед и в стороны от движущегося войска и, не останавливая всякое движение навстречу войску, препятствует всякому движению от войска. То есть любого мужика или купца, едущего навстречу, они пропускали, но любого, кто пытался опередить войско и предупредить кого-то о его приближении, кавалеристы останавливали. Так, уже к концу первого дня пути собрался небольшой обоз, который шел теперь по дороге к перевалу, – двадцать две телеги. Казалось, немного, но и то хорошо, помимо двадцати двух крепких телег и сильных меринов удалось захватить еще хороших новых стеганок полсотни, много подшлемников, кое-какое оружие, солонину и даже немного пороха. Порох, конечно, был дрянной, еще тот, которым стреляли пару лет назад и который Волков уже не покупал, но тем не менее.
В общем, все было впрок, особенно лошади. Дорога все время шла в гору, в гору и в гору. Солдаты уже к середине дня уставали, а лошади еще раньше, особенно те упряжки, что тащили пушки. Каждые два часа Волкова догонял вестовой и сообщал, что капитан Пруфф просит привал, чтобы сменить уставших шестерых коней на отдохнувшую упряжку. Каждый раз генерал мрачно давал разрешение колонне остановиться. Он понимал, что и людям, идущим в гору, и лошадям нужна передышка, но в голове его сейчас было лишь одно: быстрее, быстрее, быстрее. Так, сойдя с коня, чтобы размять ногу, кавалер, прохаживаясь, ждал, когда же прискачет вестовой, чтобы сообщить, что в орудия впряжены свежие лошади.