Потери. Началось! Генерал тяжко вздохнул, увидев, как схватился за бок один из правофланговых сержантов. Потом еще один солдат, и еще. Большинство болтов отлетало от доспехов солдат, но некоторые находили свою кровь.
– Роха! Вилли! – заорал генерал так, что вены на шее вздулись. – Какого дьявола они у вас стреляют?! Угомоните этих арбалетчиков!
Но ни тот, ни другой его услышать не могли: далеко были и за шумом хоть и нечастых выстрелов окрика не слышали.
Колонна уже выходила с моста, а Фейлинг только скакал к нему.
Слава Богу, слава Создателю, что капитан-лейтенант не форсировал шаг, а, выйдя с моста и оценив ситуацию, остановился. Не зря Брюнхвальд взял его своим заместителем. Это был опытный офицер. Он понял, что горцы не стали ждать, пока соберутся все, и понял, что ему угрожает, выйди он со всеми своими людьми на площадь.
– Ну, – говорил Волков, комкая поводья коня в кулаках, – не стойте, отступайте же, Хайнквист! Отступайте не спеша. – Генерал говорил это негромко, словно капитан-лейтенант был вот тут, рядом.
А тут еще и господин Фейлинг пропал с глаз. Не то чтобы кавалер за ним следил, просто мальчишка догнал колонну, въехал на мост… и больше его генерал не видел.
Мальчишка пропал, и Хайнквист не услышал его мольбы и не успел вовремя отдать приказ об отступлении. И произошло все то, чего боялся кавалер. Баталия горцев медленно, как подходит старая свинья к родному корыту, подошла к голове колонны и навалилась, начала ее обхватывать.
«Дурак, дурак Хайнквист, неужели не видал этого?»
Кавалер в бешенстве поворотился к выезду и заорал:
– Румениге! Скачите к Хайнквисту! Пусть отступает. Отступает!
Он даже смотреть не мог в ту сторону, он и так прекрасно знал, что там сейчас горцы начнут избивать лучших солдат двух первых рот, что собраны в голове колонны. И знаменосцам, судя по всему, достанется, и самому капитан-лейтенанту Хайнквисту. И хоть что-то ему нужно было делать, а что Волков мог – сам туда поскакать? Поэтому он повернулся к фон Реддернауфу.
– Майор, отправьте разъезды вниз и вверх по реке, посмотрите, есть ли броды.
Он еще и сам не знал, нужны ли ему эти броды. Но нужно было делать хоть что-то. Хоть что-то, чтобы люди вокруг думали, что у него есть мысли.
Глава 17
Оказалось, что капитан-лейтенант был ранен арбалетным болтом. Болт попал в лицо, поэтому капитан уже и не руководил колонной. А еще в свалке был убит фон Каренбург. Он защищал знамя и был изрублен и исколот, как и шестеро солдат, которых даже не смогли унести с поля боя, они так и остались лежать за мостом.
– Двадцать девять человек убитых и раненых, – сообщил невесело Карл Брюнхвальд. – Кроме Хайнквиста ранены ротмистр Шлее и два сержанта.
– Прекрасно, – только и смог выдавить Волков со всей для него возможной язвительностью. Ему хотелось заорать на полковника, спросить у него: ну что, рискнул? Улыбнулась тебе удача? Зацепился на том берегу, дурак? Вот только смысла в том не было, сам, сам он дал добро на глупую, невозможную для успеха атаку. И поэтому генерал лишь спросил: – Тяжко ли ранен Хайнквист?
– Тяжко, – только и ответил Брюнхвальд.
Редко хлопали аркебузы, еще реже мушкеты. Ветер уносил дым. Солнце жарило так, что доспехи раскалялись. А на той стороне реки баталия уже полностью построилась. Волкову хватило одного взгляда, чтобы понять: тысяча триста человек, не считая арбалетчиков, что густо облепили берег и справа, и слева от моста. Флаги над баталией врага разные. Это были флаги и райслауферов, пришедших из соседнего кантона, и местных отрядов. Ко всем этим еще и арбалетчиков сотни две.
Он не знал, что делать. Он просто не представлял себе, как быть с этими сильными, очень сильными врагами, которые заняли такую удобную позицию за мостом и могут сидеть там, словно в крепости, хоть неделю, хоть две, хоть три. А у него-то времени сидеть тут вместе с ними не было. Там, в тылу, в других городах, враг тоже копит силы, там, в Висликофене, как в осаде, застрял его гарнизон. Да, он забрал у горожан городской арсенал, но ведь у каждого третьего горожанина есть свой доспех и оружие. Как только жители города почувствуют, что ненавистный им Эшбахт завяз где-то в горах на западе, то кинутся на Эберста, словно озверевшие псы.
Но тут приехали кулеврины. Фейерверкер, имени которого генерал не помнил и который ехал верхом впереди пушек, подскакал к генералу.
– Капитан Пруфф просил передать, что скоро будет, только лошадей поменяет.
– Скоро – это когда? – раздраженно спросил Волков.
– Он тут рядом, только тут подъем крут, лошадки не тянут уже, сейчас свежих впрягут, и сразу будет. А мне что делать, господин генерал?
Волков не успел ответить, за него спросил Роха:
– В арбалетчика попадешь?
Фейерверкер бросил короткий взгляд на тот берег реки, что был весь густо заставлен павезами арбалетчиков.
– Двести шагов? А чего ж нет! – отвечал артиллерист уверенно. – Пристреляюсь, буду попадать.
И он, и Роха, да и другие офицеры, что тут были, ждали решения генерала.
– Хорошо, постреляй пока по арбалетчикам, но поставь пушки так, чтобы ядра, если пролетят мимо них, улетали в их пехоту, – сказал генерал.
– А… Вот как, чтобы если в арбалетчиков не попаду, так доставалось пехоте… – Фейерверкер стал приглядываться. – Умно, господин генерал, тогда поставлю кулеврины правее вас. Так как раз правильный угол будет. Да. Как раз хорошее место, коли арбалетам не прилетит, так прямо по копытам пехоте придется.
«Может, артиллерия меня снова выручит. Иного я и не вижу. Да, стоят они хорошо, как раз под картечь построились, сам к ним больше не полезу, пусть их Пруфф поубивает немного, а там, к вечеру, будет видно».
Кулеврины быстро отцепили от лошадей, лошадок увели, с обозных телег уже сгружали хоть и маленькие, но тяжеленные бочонки с ядрами, снимали средние бочонки с порохом. Банники, пыжи, ведра, совки для пороха… Каждый артиллерист знал, что ему делать, и все делал быстро, но Волкову казалось, что его люди копаются. Копаются и копаются. Делают непонятные и ненужные движения. Кого-то с ведрами отправили к реке за водой, подальше от арбалетчиков врага. И только тут артиллеристы стали окапывать колеса у пушек, стали примеряться, прикладываться щеками к стволам, прикидывая направление огня. Наконец высыпали небольшие, величиной с маленькое яблоко, ядра, вскрывали бочонки с порохом. Ну, вот уже и начали пыжи из рогожи комкать…
Волков и остальные офицеры, да и все, кто мог, в том числе и враги, только и делали, что смотрели на артиллеристов. Полки стояли выстроившись, стрелки лениво перестреливались с арбалетчиками, но все теперь ждали главных выстрелов. Даже горожане, прибегавшие к реке или выглядывавшие из окон, – все ждали начала главного действия. На одном берегу реки – с замирающим от страха сердцем, а на другом берегу реки – с радостным нетерпением, с ощущением приближающегося возмездия за первые потери у моста.
«Да как же вы медлительны. Быстрее уже, быстрее».
Ну, наконец канонир приник к пушке. Ядро внутри, порох, пыж, у запального отверстия уже насыпан порох.
– Пали по готовности! – закричал фейерверкер.
И вот канонир оторвался от орудия, встал, взял у своего помощника тлеющий запал, перекрестился и поднес к запальному отверстию.
Пам-м…
Большое белое облако поплыло в сторону юга. Волков видел, как ядро ударило в самый край обрывистого берега, поморщился. Глупо, конечно, было ждать, что первое же ядро угодит в цель, но ему очень этого хотелось. Тут же бахнула вторая кулеврина – и тоже в берег.
«Криворукие!»
Волков не успел перекинуться и парой слов с Максимилианом, как, к его большому удивлению, фейерверкер прокричал:
– Пали по готовности!
Оказывается, первое орудие уже было готово. Снова канонир перекрестился. Снова звонкий выстрел. На это раз выстрел неплох: ядро, пролетев меж больших щитов арбалетчиков, чиркнуло по мостовой, кажется, выбив искру, и влетело в строй горцев. Строй качнулся.
– Попали! Господа, вы видели? – воскликнул Румениге. – Жрите, ублюдки, это вам за фон Каренбурга!
Генерал оборотился к нему с неодобрительным взглядом. Опытный уже Максимилиан тоже посмотрел на юнца осуждающе и произнес холодно:
– Ваша радость преждевременна, господин Румениге.
За молодого человека из своей свиты, да за раненого офицера, да за три десятка солдат одного попадания Волкову было мало. И он сказал:
– Господин Румениге, выясните, что там с господином Фейлингом, я не видел его с тех пор, как он поехал к мосту.
Но с другой стороны, он рад этому простому восторгу, а то господа попритихли, в лицах поменялись, после того как Габелькнат, который ходил на мост с колонной, сказал им, что фон Каренбург убит. Только что, час назад, юнцы еще шутили, и вот раз… и нет твоего товарища, валяется он в исколотых латах, в кровавой уже черной луже у ног подлых врагов. И даже почести не воздать должные храбрецу. Как тут не приуныть молодым людям.
«Ничего, сами просились, говорил им, что война – не шелест знамен и звон серебра, что ремесло то тяжкое, которое с кровью об одну руку идет и смертью по другую руку. Так думали, дураки, что минет их чаша сия. Вот пусть и изопьют ее. И знают, что это только начало».
Тут снова ударила кулеврина, и на сей раз досталось одному из арбалетчиков. Ядро ударило в павезу. Щит разлетелся в щепки, а арбалетчик покатился по мостовой. Он с трудом стал подниматься, ему помогали товарищи, уводили его, шатающегося, под руки, а он на ходу снимал с головы шлем. На месте, где раньше стоял красивый щит, теперь валялись разбросанные арбалетные болты, арбалет да щепки.
«Еще одна гнида горная отвоевалась!»
А тут, как раз кстати, шестерка лошадей, напрягая последние силы, втянула на пригорок полукартауну, и следом за ней на меринке въехал и сам капитан Пруфф. Он, даже не приблизившись к генералу, проехал дальше, к берегу реки, к мосту, к полкам. Там остановился, оглядываясь. Всматривался в построения врага, изучал обстановку в своих позициях, искал места для орудий. А тут уже и лаутшланг приехал, саперы Шуберта поднялись, за ними последние телеги, а за ними и сотня охранения.