– Господин, – робко заговорил Клаус Швайнштайгер.
– Ну? – Кавалер повернулся к свинопасу.
– А весть эта стоит серебра?
Не отвечая ему ни слова, кавалер подошел к сундуку, отпер его и без счета, столько, сколько позволяла взять его большая рыцарская рука, взял оттуда серебра. И всю пригоршню высыпал в подставленные Швайнштайгером ладошки. И крикнул:
– Гюнтер!
– Да, господин.
– Пусть повара накормят молодого человека. А ты, свинопас, не уезжай пока, придет мой офицер, твой знакомец Дорфус, ему это расскажешь.
Не без труда, но капитана все-таки нашли. Было уже давно за полночь, когда они с сержантом приехали в лагерь и пришли к генералу. Объевшийся и заснувший к тому времени свинопас спросонья все рассказал по новой, но уже им двоим. А генерал со своим офицером штаба снова водил пальцами по карте.
– Обоз в восемьдесят телег брать придется, – говорил Дорфус.
– Больше. Припасов на неделю, не меньше. Картечи, пороха и ядер у нас на шесть телег будет, – не соглашался генерал. – И это без фуража.
– А фураж для лошадей сейчас брать и не будем, надо будет – так наберем в дороге, отнимем. А возьмем большой обоз, так за два дня до этой долины не поспеем.
Да, тут капитан был прав. Они еще раз на всякий случай опросили свинопаса, может, еще что вспомнит, после чего Волков отпустил парнишку и решил созвать на совет старших офицеров, несмотря на то что до утра еще было далеко. В общем, в ту ночь он не спал совсем.
Глава 21
Не дожидаясь отряда, который должен был привезти хороший порох, Волков, чуть рассвело, стал собираться в поход. Порох он взял тот, что был в арсенале города Висликофена. Плохой не плохой, делать нечего. А еще забрал у Эберста двести человек, решив, что подошедший с порохом отряд полковника усилит.
Покормив завтраком людей, еще до полудня войско пошло на восток, чтобы чуть погодя свернуть к югу. Пошли быстро: лошади отдохнули, и их было в избытке. И уже до вечера отряд ждала первая удача. Передовой кавалерийский дозор сообщил, что в часе солдатского шага с севера идет отряд горцев в семь десятков человек при малом обозе. Генерал тут же послал фон Реддернауфа с двумя сотнями кавалеристов вперед с приказом тот отряд догнать и сковать, не вступая в бой, чтобы ни людей, ни даже коней не потерять. А сковав, дождаться людей Рохи и самых быстроногих пехотинцев из полка Брюнхвальда. Так и сделали, отряд врага был остановлен у озерца. Дуракам-горцам бы бросить свой обоз да оружие и уйти, через озеро или еще как, но они решили, что отобьются, и, послав в соседнюю деревню за подмогой, поставили телеги в круг. А подмога из деревни не пришла. И в том-то кругу почти все горцы и были побиты еще до захода солнца подошедшими солдатами и стрелками. Немногим врагам, самым удачливым, удалось, прыгнув в озеро, уплыть. А еще через час к тому месту пришло все войско и встало на привал.
И на следующее утро – опять везение. Не прошли и четверти намеченного пути, как снова отличились кавалеристы. На сей раз без всякой драки разъезд ротмистра Эйфенгофа захватил обоз из двадцати восьми телег. Обоз был с провиантом и посудой для готовки пищи, конскими упряжами, весьма хорошими, и подковами, а еще в обозе имелось то, что для солдат является вещью такой же важной, как еда, броня или оружие: в трех телегах нашли сто сорок пар крепких башмаков, которые солдаты войска тут же разыграли промеж себя.
Ах, какое это было удовольствие – громить обозы и мелкие отряды врага. Каждой такой победе генерал радовался. Да то было несложно объяснить. Всякая мелочь, что далась ему без потерь, казалась ему милее, чем яркая, большая победа с потерями. Он очень-очень не хотел терять солдат. И причин для того много. Одна из них – то, что с потерей всякого человека своего он терял часть своей силы. Вторая причина в том, что для славы ему нужно было вывести из вражеской земли как можно больше солдат. Среди воинского сословия весьма важна репутация, и та репутация складывается из трех главных вещей: жаден ли генерал, удачлив, бережет ли людей. По этим трем кондициям солдатстве корпорации и решали, в какую кампанию с каким генералом идти. И последняя причина была в том, что Волков просто не хотел видеть убитыми или мучимыми ранами людей, которые доверили ему свои жизни, что пошли за ним. Поэтому он и радовался без боя захваченному обозу или почти без потерь перебитому отряду врага.
Вечером, когда нашлось хорошее место для привала, когда офицеры ужинали, пришел кавалерийский ротмистр и сказал:
– В двух часа солдатского шага отсюда лагерь врага.
– Много у него палаток? – первое, что спросил генерал.
– Нет, пятьдесят-шестьдесят. Но телег вокруг много, и лагерь сам укреплен.
– Ну, теперь они будут все лагеря укреплять, – заметил Брюнхвальд.
– А как же вы через частокол рассмотрели, что в лагере шестьдесят палаток? – спросил у ротмистра капитан Дорфус.
– Лагерь стоит у входа в долину, по краям у него горы, въехали на пригорок и посмотрели.
– Значит, и они вас видели?
– Скорее всего, – отвечал кавалерист.
– Какие-нибудь еще войска видели? – спросил Волков.
– Нет, с юга в лагерь шел небольшой обоз, а войск ни по пути, ни вокруг лагеря я не встретил.
– Что ж, прекрасно, – кивнул генерал. – Господа, завтра непростой день, скорый марш, и я надеюсь, что после марша бой, прошу вас за столом не засиживаться и подготовить свои части к непростому дню.
Офицеры заканчивали ужин и расходились.
Утром, на заре, прошли маленькую деревеньку, что стояла на пригорке, у той деревни было странное название: звалась она Рэ. Сразу за поворотом по дороге от деревни лежала прекрасная Гуссенская долина, которую запирал частокол вражеского лагеря. Вот только окопан он был не так хорошо, как этого требовал от своих солдат кавалер. Ров, окаймлявший лагерь, оказался не очень глубок.
«Поленились, значит, прекрасно».
– Господин полковник, пусть ваши люди соберут тысячу фашин, – обратился он к Брюнхвальду.
– Будем поджигать? – спросил тот.
– Конечно, иначе на эти заборы много пороха и ядер уйдет.
– Распоряжусь немедля, – отвечал полковник.
А Волков со своим выездом поехал дальше и нашел хорошую возвышенность для осмотра. С нее было видно, что творится в лагере. А там вовсю готовились к обороне, суетились людишки.
– Я посчитал! Сто шесть палаток! – воскликнул Румениге.
– Их там больше тысячи! – заметил Габелькнат возбужденно. – Кавалеристы ошиблись, что ли?
Его тон, кажется, задел Максимилиана, и тот заметил:
– Их меньше тысячи, господа. Часть палаток – офицерские, часть – это возницы и повара. А кавалеристы не могли знать, сколько пополнения придет в лагерь, пока мы сюда будем идти.
Юнцы умолкли, поняв свою неопытность, а генерал был благодарен знаменосцу за то, что унял их. Он внимательно смотрел на лагерь.
А над лагерем развевались несколько знамен. Одно знамя земли Брегген, двух других генерал не знал. Он послал за Дорфусом, тот должен был посмотреть знамена и сказать, с кем нынче придется иметь дело. Сам же Волков предполагал, что одно из полотен – это личный штандарт генерала Каненбаха, а второе – знамя райслауферов из южной земли.
Тем временем, свернув с дороги, пехотинцы пошли по полю, густо поросшему пшеницей, обходя лагерь и с запада, и с востока. Каненбах лагерь поставил неправильно, теперь это было очевидно, это бросалось в глаза и продолжало радовать кавалера. Он сам разбил бы лагерь на возвышенности, восточнее, и черт с ним, что он не перегораживал бы тогда дорогу, зато его было бы труднее брать. Волков не отрывал глаз от лагеря, разглядывал его, словно обжора, изучающий богатый стол, ища глазами его слабые места, как гурман на заставленном кушаньями столе искал блюдо любимейшее, когда к нему на холм поднялся капитан Пруфф.
Он тоже посмотрел на укрепление и заговорил:
– Ну что, начну бить северную стену, а к вечеру закончу. – Он предлагал это просто и обыденно, словно говорили о разделке курицы к обеду.
– Пробуйте западную, ту, – указал рукой генерал, – сможете? Если получится, загоню на западную гору мушкетеров, они постреляют, им там хорошо будет, оттуда весь лагерь как на ладони.
– Не очень удобно мне будет, большой угол, – отвечал артиллерист, – впрочем, попробую, кажется, есть вон там место, попрошу Шуберта подравнять место под пушки.
– Так и сделайте.
– А что же мне… Где мне встать? – подъехал к ним капитан Кленк.
– По склону горы, вон там место удобное, обойдите лагерь, станьте на юге, – отвечал генерал, указывая рукой. – Окопайтесь обязательно. Палисад и контрпалисад непременно должны быть.
Естественно, Кленку это не понравилось, не очень любили ландскнехты ковыряться в земле и строить заборы, но генерал после недавних побед приобрел в глазах подчиненных такой авторитет, что даже ландскнехты не осмеливались с ним спорить.
– Как вам будет угодно, господин генерал, – отвечал Кленк.
И тут звонко ударила пушка. Кулеврина. И Кленк, и Волков посмотрели на Пруффа. И почти в то же время небольшое ядро глухо шлепнулось в землю почти под копытами коня Кленка. Над стеной лагеря поплыло белое облако.
– О! – воскликнул ландскнехт и засмеялся. – Эти болваны, кажется, обзавелись пушкой.
А вот артиллерист Пруфф, напротив, весел не был. Он внимательно всматривался в крепость. Теперь от его равнодушия и следа не осталось. Наличие даже одной пушки у врага все меняло.
– Да-а, кто ж знал, кто ж думал… – задумчиво говорил артиллерист. – Придется людям Шуберта потрудиться больше, чем я поначалу решил… Господин генерал, придется мне пушки ставить вон там, на холме, а кулеврины… – он стал смотреть по сторонам, – да, поставлю их прямо тут, для дуэли место хорошее, мы повыше их будем, иначе они меня будут изводить контрбатарейным огнем. А вы тут, господа, не стойте, тут вы хорошая мишень.
А вот сейчас генерал не стал спорить со своим опытным офицером, пусть ставит пушки, где ему лучше, да и с места того, на котором стоял, он съехал, дабы не давать врагу надежду закончить дело, убив или ранив командира.