Он понимал, что все это совсем не просто. Спесь горская, заносчивость не дадут горцам пойти на мир просто так, даже на хороших условиях станут они кичиться былыми своими победами, славными предками и прочими пустяками. Но у него были весьма веские аргументы. И один из них сейчас, несмотря на сумерки, как раз устанавливался на пригорке артиллеристами. Да, у него были аргументы. Теперь главное – вытащить ландамана на разговор.
Глава 23
Тем не менее в ответе горцев кавалеру послышался еще и скрытый смысл: мол, доживи до завтра, тогда и поговорим. Он велел всем частям войска, тем, которые разместились за рекой и с запада, и с севера, и тем, что перешли реку и встали у восточной стены, на ночь выставить крепкое охранение, а остальным ложиться спать сегодня в доспехах. Но больше всего он переживал за пушки. Уж никак не хотелось Волкову прозевать ночную вылазку из города и потерять орудия. Посему он велел себе пока шатер не ставить, а лег спать в телеге и сам от доспеха не разоблачался.
А ночью как раз и случилось то, чего он ожидал. Ближе к утру со склона горы послышалась пальба, секрет, что сторожил южные ворота из города, прислал к Брюнхвальду гонца: ворота открылись. Полковник тут же поднял людей и сам с ротой солдат и ротой стрелков пошел на гору. Волков же с оставшимися людьми стал ждать атаки у восточных ворот. Однако ничего не произошло. На горе слышалась пальба, но когда полковник Брюнхвальд вернулся, то сказал:
– Отворили ворота, там были люди с факелами, не иначе готовили вылазку, так их из секрета сразу заметили, стали стрелять, они в воротах потоптались да так и не решились выйти. Ворота заперли.
– Проверяли нас, значит, – резюмировал кавалер.
– Не иначе, – согласился полковник.
«Ну что ж, проверили вы нас, проверим и мы вас. Пока ответа я не услышу, прикажу начать».
Еще толком не рассвело, еще уставшие саперы засыпали землю в большие корзины, а пушкари таскали от реки ядра и складывали их в пирамиды возле пушек, а он уже был на позиции.
Хмурый невыспавшийся Пруфф что-то буркнул генералу в качестве приветствия.
– Готово все? – спросил генерал у артиллериста.
– Скоро. Жду, когда совсем посветлеет, чтобы узнать, куда они переставили пушки за ночь.
– Надобно начать пораньше. Стену-то уже видно.
– И к чему же это надобно? – бурчал капитан недовольно.
– Для дела, надобно для дела, – настоял Волков.
Пруфф с лицом недовольным, словно делая генералу одолжение, повернулся и крикнул:
– Шмит! Твой лаутшланг готов?
– Да, почти, господин полковник, – откликнулся немолодой уже артиллерист.
– Пальни-ка по стене. Видно тебе ее?
– Да, уже видно.
– Так пали, в верхнюю часть, как раз в середку стены бей. Генерал просит.
– Сделаю, – откликался канонир. – Сколько пороха класть?
– Не жалей, три совка положи.
– Три? – переспросил Шмит. И по тону его Волков понял, что это немало.
– Три, три! – уверенно прокричал капитан. – Бить так бить, а в стену авось не промахнешься.
– Не разорвет? – на всякий случай спросил канонир.
– Будем молить Бога, чтобы не разорвало, – отвечал ему командир. – Пушка вроде не старая.
И пошла у артиллеристов работа. Генерал, глядя на их сноровку, опять удивлялся, как быстро и слаженно все делают эти умелые люди. Вот уже и порох засыпан, чуть не половина большого ведра вышла, вот и пыж утрамбовали накрепко, вот и ядро запеленали в дерюгу, тоже запихнули в ствол. И все это весьма расторопно. А Шмит уже припал к стволу.
– Четыреста двадцать шагов, – сказал он, на миг оглянувшись на капитана.
– Именно, – согласился с ним Пруфф.
– Господа офицеры, отошли бы! – закричал канонир, беря у помощника дымящийся запал.
– Он прав, лучше нам отойти, – сказал Волкову капитан, – пороху и правда немало положено.
Они стали отходить от пушки подальше, а Волков притом думал, что надобно капитану сказать, чтобы порох-то поберег: его немного.
А канонир заорал что есть силы:
– От орудия вон все! – И перекрестился.
И прислуга орудийная, и саперы, которые еще доделывали свои дела, стали разбегаться.
И чуть погодя:
– Палю! – И еще одно крестное знамение – лишним не будет.
Пруфф тоже перекрестился, а другой рукой потянул генерала за себя. Не успел бы Волков сосчитать и до десяти, как бахнул выстрел – такой мощный и резкий, что уши у него заложило, хоть Волков и не рядом с орудием стоял. Стоял он спиной к восходящему солнцу и уже отлично видел стену. А также он хорошо видел вырвавшееся из белого дыма и огня большое тяжелое ядро, которое, разбросав от себя дымящуюся дерюгу, медленно, словно лениво, полетело к стене. И вмазалось в нее ближе к верху, выбив из кирпича серый фонтан кирпичных осколков и пыли.
– Ну… С почином, – произнес капитан Пруфф.
А кавалер его как будто и не услышал, он не отрывал взгляда от стены, все смотрел и смотрел, пока не услышал возгласа одного молодого сапера:
– Она треснула!
– Кто? Кто треснула? – спрашивали все.
А сапер радостно голосил:
– Так она же, стена… Стена треснула.
Волков вздохнул: значит, не померещилось ему. Действительно, по стене от верха, куда ударило ядро, к низу прошла трещина. Не обманул капитан Дорфус, не обманул: зажились горцы в мире и довольстве, так беспечны стали, что стены их городов состарились. «Вот вам и наша утренняя проверочка в ответ на вашу ночную».
Он чуть заметно улыбался, слыша азарт в голосе капитана Пруффа. Что кричит он уже задорно:
– А ну-ка, Шмит, повтори-ка! Добавь им еще…
Капитан ополчения города Шаффхаузена Бродель всем видом своим старался выказать неустрашимость, задирал нос, говорил с апломбом. Заносчивый, сволочь. По его поведению так и не поймешь сразу, кто у кого город осаждает.
– К чему звали, о чем хотели говорить? – спесиво спрашивал капитан, даже не поздоровавшись.
Он пришел с трубачом, знаменосцем и офицером. Стоял подбоченясь и с вызовом глядел на генерала. Волков же был с ним в обхождении прост и не груб: пыжится дурачок? Ну-ну… Пусть хорохорится. Сам, наверное, шел и на треснувшую стену косился. Но пыжится, делает вид, что эта едва стоящая стена ему нипочем.
– Поговорить я хотел не с вами, – отвечал Волков спокойно, – а с вашим ландаманом Райхердом.
– Первый консул Райхерд занят, – важно заявил капитан. – Недосуг ему, дела у него.
«Ну да… Конечно, занят первый консул, в осажденном-то городе у первого лица столько дел, что с врагом, стоящим у стен, времени встретиться совсем нет».
– И у меня дела… – хотел продолжать свой спесивый рассказ капитан.
Но генерал не стал его дослушивать, у него не было времени; пока парламентер в лагере, Волков велел Пруффу не стрелять, а ему очень хотелось увидать, как рухнет никчемная стена этого поганого городишки. И он сказал твердо:
– Дела? Идите за мной, посмотрите своих пленных.
– Пленных? – Капитан, видимо, не хотел идти.
– Да не бойтесь, вы парламентер, с вами ничего не случится, – заверил генерал.
– Я и не боюсь, – отвечал капитан отважно и пошел вслед за генералом.
Пленных держали в овраге. Удобное место, чтобы охранять. Было их не менее пяти сотен. Конечно, большая часть – наемники из соседнего кантона, но и местных там хватало. И многие, если не половина, были так или иначе ранены.
– Теперь видите, какие пленные? – спросил Волков у растерянного капитана и, не дав ему ответить, потащил того дальше, к палатке, в которой находились раненые. Откинув полог, вошел сам и жестом позвал за собой горца.
Бродель нехотя пошел.
Там среди трех раненых на узкой походной кровати лежал человек, отвернувшийся от входа.
– Генерал, – окликнул его Волков.
Человек даже не пошевелился. Кавалер сделал жест гвардейцу, который был рядом: подними его. И гвардеец, не шибко церемонясь, схватил лежащего, приподнял и усадил на кровати. Лицо капитана Броделя вытянулось. От спеси и показной храбрости и следа не осталось. Перед ним сидел седой человек с окровавленной тряпкой вместо руки, изможденный от боли старый человек. Капитан, конечно, его узнал: это был генерал Каненбах.
– Генерал… – прошептал капитан.
Дальнейший разговор не состоялся, Волков схватил капитана за локоть и вытащил из палатки.
– Передайте вашему ландаману, что сегодня я приказал не кормить пленных. Если их судьба его не интересует, я переведу их через реку и всех велю зарезать – прямо перед стенами города, – и ваших, и райслауферов. А еще скажите ему, что мой артиллерист обещал мне разбить восточную стену еще до вечера. И не думайте, что я пойду через пролом в город, а там на улицах стану с вами драться. Я не собираюсь гробить своих людей. Первым делом я отправлю туда солдат, чтобы они подожгли все. Лето было сухое, ветерок с вашей горы весьма напорист – пожар будет знатный. А когда город разгорится как следует, вот тогда я поведу своих людей, и настанет время большой резни, потому что всех мужей от двенадцати лет и до семидесяти я буду считать врагами, а всех баб – добычей.
Капитан растерянно молчал.
– Ступайте, ступайте, – продолжал генерал, слегка подталкивая капитана в бок, – все мои слова передайте своему консулу и еще скажите, что, если не выйдет на переговоры через час, велю артиллеристам снова бить стену.
Глава 24
Первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд, или, проще, ландаман Клаус Райхерд, вовсе не похож был на знатнейшего человека большой горной земли. Лицом темен, как будто в поле свою жизнь проводил, руки, как у крестьянина, велики и тоже темны. Сидел он напротив кавалера, ни робости, ни спеси, глаза вот только весьма недобры были. Взгляд его настороженный. Словно ждал хитростей от врага. А вот Волков, напротив, едва сдерживал свою радость, то и дело одергивал себя, чтобы ее не показать. Как им принесли вино, так он велел всем удалиться. Хотел говорить с глазу на глаз с ландаманом. Ландаман Райхерд едва отпил вина из стакана или сделал вид, что отпил, поставил стакан и весьма вежливо и весьма разумно заговорил: