– Совет готов выслать делегацию для переговоров, и делегация сия будет уполномочена решать все вопросы, в том числе и земельные, решение делегации будет заранее одобрено советом земли Брегген.
«Конечно же, сейчас будет „но“…»
Так и случилось.
– Но сие будет возможно при выполнении наших условий.
Волков даже не сомневался, что условия будут. Целый год – целый год! – его службы в гвардии прошел при переговорах. Он часами стоял при герцоге, за спинами важных персон, когда его сеньор и другие сеньоры и их советники говорили днями напролет с сеньорами и советниками еретиков-мятежников. И от нечего делать, чтобы не дремать стоя, он еще тогда стал вслушиваться в разговоры. Кое-чему удивлялся, кое-что запоминал. И уже к концу того года поймал себя на мысли, что понимает, чего хотят одни и чего хотят другие. Он стал слышать смысл в бесконечных упреках и распрях и видеть, к чему затеваются дрязги и свары. Те переговоры то неожиданно заканчивались из-за обиды или прихоти какого-то сеньора, то снова затевались. Но среди лавины ненужной болтовни, среди интриг и хитростей кавалер еще тогда стал улавливать замыслы и выгоды, которые преследовались разными сторонами. И теперь ничего нового он от горожан не слышал.
– Для начала, для укрепления доверия меж сторонами надобны видимые акты миролюбия, – продолжал советник.
– Миролюбия? – нараспев переспросил майор Роха. В устах этого мрачного человека доброе слово прозвучало весьма странно.
Советник Новен покосился на него и повторил:
– Да, надобны нам акты миролюбия.
– И что это будут за акты? – уточнил Роха. И пока Волков был доволен его вопросами. Они были, кстати, и весьма своевременны.
– Господин Эшбахт, исходя из миролюбия своего, пусть снимет осаду с города Шаффхаузена, – заговорил на сей раз господин Брумхаймер.
За спиной Волкова вызывающе фыркнул Кленк: нет, ну вы слышали его? А Роха и Брюнхвальд одновременно повернули головы к генералу: ну, и что вы скажете на это, господин генерал?
Но Волков абсолютно спокойно спросил:
– Это все ваши требования, господа?
На самом деле он даже не сомневался, что не все. Это был первый вопрос для проверки его реакции.
Господа делегаты переглянулись, и советник Новен продолжил:
– Еще мы просим в знак примирения отпустить пленных.
– Безвозмездно? – уточнил кавалер. Он знал, что они уже начали торг, и поэтому хотел услышать от них первых ту сумму, которую они приготовили.
– Да, безвозмездно, – первый раз за разговор заговорил финансовый комиссар Хонкель. – Совет земли Брегген после такого жеста с вашей стороны будет уверен, что вы расположены к миру.
– А вот я в таком случае не смогу быть уверен, что совет земли Брегген расположен к миру: вдруг эти пять сотен человек будут по-новому вооружены и войдут в новое войско против меня? – Он сделал паузу, ожидая возражений от горожан и убеждений, что такого быть не может, но возражений, как ни странно, не последовало, и тогда генерал продолжил со всей возможной благосклонностью: – Ну, это недоверие мы можем разрешить, я согласен передать вам пленных безвозмездно, но перед этим я велю отрубить им правые руки по локоть, чтобы они больше не смогли драться против меня. Вы согласны, господа? Решение это, как и решение царя Соломона, будет приемлемо и для вас, и для меня.
Нет, это предложение явно не понравилось делегатам. Они опять переглянулись. Уж им никак не хотелось прослыть людьми, которые дали добро на такое безжалостное увечие своих людей и союзников. Нет, конечно нет, не готовы были господа переговорщики брать на себя такую ответственность.
– Или все-таки вы предложите мне золото, господа? – видя их нерешительность, продолжил кавалер. – Я просил у вашего ландамана десять тысяч гульденов.
– Сия цена чрезмерна, – сразу отозвался комиссар Хонкель.
– И какова же будет нечрезмерная цена? – спросил у него Волков.
– Совет одобрил четыре тысячи дукатов золотом, – отвечал, не задумываясь, Хонкель.
«Четыре тысячи? Нет-нет-нет… Да и вообще, сдается мне, что ты, мерзавец, врешь».
– Это цена пленных или это цена снятия осады? – уточнил генерал и этим уведомил делегатов, что на два дела сразу этой суммы ну никак не хватит.
Господа теперь не только стали переглядываться, но сблизились, начали шептаться меж собой. И после такого рода совещания Хонкель сообщил:
– Шесть тысяч гульденов, и вы отдаете нам пленных, снимаете осаду и выводите гарнизон из Висликофена.
– Вы слыхали, какая наглость! – воскликнул Кленк.
Господа старшие офицеры заерзали в креслах. Они были солидарны с ландскнехтом, в том сомнений не было. А младшие, которые стояли за их спинами, начали шептаться. Но теперь Волков уже не обращал на них внимания. Теперь, в этих прениях, он почувствовал запах столь вожделенного им мира. И ради него кавалер был готов идти на уступки даже в том случае, если это не понравится его офицерам.
– Десять тысяч, и я снимаю осаду, отдаю вам пленных и вывожу гарнизон из Висликофена.
– И тогда вы уводите своих людей на свой берег реки! – радостно, едва не вскочив с места, воскликнул Хонкель, ни с кем больше не посоветовавшись. И при этом ни Новен, ни Брумхаймер его не одернули.
Волков это заметил. Получается, они сразу были согласны на десять тысяч золотых. Значит, уступать он им больше не обязан.
– Нет, десять тысяч гульденов, и я отдаю вам пленных, снимаю осаду и вывожу гарнизон из Висликофена. Но войско останется на этом берегу. Я отойду к Милликону, в свой лагерь, и буду ждать там вашу делегацию на переговоры. Пусть приезжает ландаман сам. – Так переговоры становились более весомыми. – Буду ждать одну неделю, после начну войну.
– Мы передадим ваши пожелания совету кантона, – заверил Новен.
– А еще передайте уважаемому кантонсраату вашей земли, что ответа я буду ждать до утра, до рассвета, а после начну бить стену и казнить пленных.
– Мы передадим это совету.
– Господа, чтобы совет ваш еще быстрее принимал решения, так передайте ему, что, пока не будет промеж нами мира, я приостанавливаю всякую вашу торговлю по реке. Отныне ни одна лодка не пристанет к вашему берегу и не отплывет от него и ни один плот с лесом. А то, что отплывет, так будет мною взято.
На это господа переговорщики ничего не ответили. Лишь Новен кивнул, показывая, что передаст все сказанное генералом совету.
«Ну вот, кажется, и пошло дело, не так уж эти горцы и воинственны, не так уж яростны становятся, особенно когда пушки бьют стены их столицы».
Теперь, после волнения и тревоги, Волков мог немного успокоиться. Пока… пока дело шло как ему надобно, в том русле, которого он и добивался. Правда, офицеры уходили от него не очень довольные. Один фон Реддернауф вроде был доволен, поклонился да ушел себе. А остальные так ему кланялись, словно он их только что оскорбил. Даже Карл Брюнхвальд – и тот в глаза ему не смотрел, отворачивался. «Чего им надо? Угрюмые пошли, недовольные. А Кленк еще и посмотрел как на врага». Откланивались они чересчур сдержанно. Никто ему и слова не говорил, а Роха – так тот, немного отвернувшись, рукой махнул, и жест его выражал: мол, не то все это.
А чего же они ждали? Неужели они хотели продолжать? Для чего? Не иначе думали, что пробьют стену, войдут в город да пограбят? Или злятся, что он принял решение, даже их не спросив?
Поведение офицеров Волкова, признаться, сильно удивило, да и огорчило. Не хватало еще раздора между генералом и первыми его помощниками. Худшее, что в войске может быть, так это вражда между офицерами и недоверие офицеров к командиру войска. А тут еще Габелькнат, пошептавшись с товарищами и назначенный ими делегатом, отважился подойти к нему и спросить:
– Господин генерал, это что же, война закончилась, что ли? – И в его голосе, помимо удивления, отчетливо слышалось разочарование.
«Старым дуракам, кажется, мало денег, а этим чего не хватает? Веселья? Буйства в городе? Горожанок молодых?»
– Пока еще ничего не ясно, – отвечал генерал молодому господину.
В общем, нужно было выяснить, что происходит, выяснить, отчего офицеры злы, и разрешить эту неприятность. Поэтому, пока было время, Волков велел Габелькнату:
– Идите, Габелькнат, найдите всех первых офицеров и скажите, что жду их на ужин.
Молодой господин поспешил выполнить распоряжение и ушел. А генерал послал Гюнтера к поварам, чтобы приготовили они ужин самый лучший из того, что есть.
А до ужина и не знал, чем заняться. Сидеть на месте не мог, поехал объезжать роты по всему периметру осады. А тут его догнал вестовой и сообщил, что горожане привезли сундуки.
– Так скоро? – удивился генерал, он и вправду не ожидал, что они согласятся на его предложение, да еще ничуть не промедлив.
Кавалер сразу поехал считать золото. Приказчик, привезший золото, потребовал от него сразу отпустить пленных. Потребовал!
Но генерал слушать его не стал, сначала взялся то золото считать, как обычно, позвав для этого человека, которому доверял. Они с Максимилианом взяли бумагу, чернила и в присутствии доверенного лица, привезшего деньги, все их пересчитали, счет свой записывая. Деньги считать кавалер любил. Тем более золото. После того, сложив все монеты в мешки, а мешки спрятав в два сундука, он сказал горожанину:
– Доверия у меня пока к вам нет. Пленных отпущу, как сниму лагерь. Лагерь сниму завтра утром. До утра пусть еще при мне побудут.
Горожанин думал настаивать, но генерал разговор прекратил, велев молодым господам проводить человека.
И к ужину он уже пришел в настроении добром, и даже недовольные лица офицеров не могли ему уже его доброго духа испортить. И, видя, что соратники его невеселы, а Кленк так и вовсе не явился к ужину, сославшись на хворь, он сразу начал:
– Отчего же вы, господа, недовольны? Кампания к концу подходит, слава богу, враг на уступки идет. А вы так мрачны, словно потерпели мы поражение?
На вопрос ему никто, кажется, отвечать не хотел, лишь капитан Пруфф, видимо, не понимая, в чем дело, так как не был на переговорах, а был при своих пушках, за всех и сказал: