А когда они ушли, тягость в доме стояла такая, что Волков сказал жене, чуть-чуть поев:
– Скажите слугам, что мыться не буду, пусть воду не греют. Спать пойду. Устал.
– И то верно, ночь давно на дворе. – Элеонора Августа схватила мужа под руку и поволокла наверх в опочивальню, при этом победно глянув на госпожу Ланге. – Завтра и помоетесь, а сейчас отдохните с дороги.
– Слышали? – спокойно сказала Бригитт слугам. – Огонь сейчас погасите, а до зори чтобы вода была горяча. Петер, ты с петухами встань, воду согрей. Мария, опару сейчас ставь, хочу, чтобы к утру у господина на столе были белые булки, сдобы на масле, пироги сладкие и несладкие, сливки к кофе. Все должно быть как он любит. Он на войнах уже позабыл, как мы хорошо можем готовить. Хоть спать не ложитесь, а чтобы к его подъему все было сделано. Я встану до петухов, проверю.
Изящная стройная женщина с лицом ангела и веснушками ребенка говорила это таким тоном, какого от нее и ждать было невозможно. Но слуги этот тон уже знали: попробуй ей только не угоди – пожалеешь.
Жена спала, шумно дыша, ворочаясь все время, но притом крепко, он же спал не очень хорошо. Господи, куда ушло то время, когда он мог спать стоя или дремать на ходу в походной колонне?! Теперь даже на перинах, даже после большой усталости сон не всегда приходил сразу и не всегда был глубок. То жарко, то мысли тревожные, то жена сопит. Разве когда-то такие мелочи могли лишить Волкова сна? Да, он спал как убитый в палатке, которая дрожала от храпа его товарищей, а сейчас жена сопит – и он ворочается. И нога, и плечо вроде не беспокоят, а все равно сон плохой. Мысли, мысли, мысли. Раньше война и мир не шли из головы, теперь же жена с Бригитт, герцог опять же. Жена. Да уж, раньше разговаривать с ним не желала, а теперь целоваться лезет перед сном.
А после спросила:
– Когда вы, господин мой, недостойную женщину от дома проводите?
«Не дает ей Бригитт жить спокойно. А та тоже хороша, оказывается, грубой быть может. Она что, невесту Господню по мордасам охаживала? Впрочем, она не раз на слуг сердилась, от нее им доставалось, сам видел, она и монахине могла дать оплеуху».
Утром Волков встал невыспавшийся, как только услыхал, что в доме уже гремят ведра, и тихо, чтобы не разбудить жену, спустился на первый этаж. А завтрак уже готов, стол накрыт, ванна стоит рядом, Петер в дверях ждет команды наливать горячую воду. Госпожа Бригитт…
– Доброго вам утра, господин. – Красавица присела в глубоком книксене, склонила голову.
Слуги за нею тоже поклонились. Но кавалер на них и не взглянул, он смотрел на Бригитт. Хоть вечером на нее глянь, хоть на заре – всегда чиста, всегда опрятна, всегда хороша. Передник на заметном животе белоснежен, рыжие волосы собраны под кружевную заколку. Так и хочется ее за волосы эти схватить. Если стоит рядом, так рука сама тянется. Он опустился в кресло, а она рядом встала, вместо служанки кофе ему наливала, пироги резала, сливки подавала.
Кавалер не сдержался, пока слуги вроде не видели, прошелся рукой по ее ноге до крепкого зада. Жаль, что рука чувствовала ее тело через юбки. Руке хотелось нырнуть под подол к этой красивой женщины. Она же вовсе не была против, и бог с ними, со слугами. Бригитт слегка покраснела, улыбалась, стоя рядом с ним, ей нравилось, что господин к ней прикасается, и она того вовсе не стеснялась. Напротив, может, ей даже хотелось, чтобы слуги видели, к кому расположен хозяин этого дома, кого ласкает прославленный на всю округу человек.
– Садитесь наконец со мной, – сказал кавалер, ему сейчас, пока жена еще спит и в доме тихо, хотелось поговорить с Бригитт хоть немножко.
– Не могу, – отвечала она. – По утрам тошнота меня изводит от запахов, а днем мне уже лучше. Но я скучала по вам. Отчего вы не пришли ночью? Госпожа Эшбахт спит крепко, а я вас ждала. Видно, вы устали сильно. Или, может, брюхо мое меня не красит?
– Что за глупости, живот ваш совсем вас не портит, – отвечал Волков; наверное, нужно было действительно к ней зайти ночью. – Вы все так же прекрасны.
– Так приходите ко мне хоть будущей ночью.
– Может, я и до ночи не дотерплю… – Он крепко сжал ее зад.
И тут послышался крик сверху:
– Господин мой! Вы никак встали уже? Где вы?
Бригитт изменилась в лице.
– Проснулась ваша госпожа. Что-то рано она сегодня, боится, что вы со мной пребудете, тревожится.
Волков убрал руку с ее зада, Бригитт отошла от него на шаг. А на лестнице уже появилась Элеонора Августа. Все такая же неопрятная, в той же несвежей рубахе, в том же чепце. Она тяжело спустилась, крепко держась за перила.
– А вы уже встали, мой господин? И чего вам не спится? Отдохнули бы, выспались, полежали бы со своей женой, а вы все в делах да в делах. Я из окна глядела, у нас уже полон двор людей, к вам, поди, пришли.
Волков посмотрел на Бригитт, та и сказала:
– Еще до зори пришли, я велела их во двор пустить.
– И что это за люди?
– Всякие. Видно, прознали, что вы вернулись, просить вас будут.
– Просить? О чем? – удивился кавалер.
– Да кто о чем: одни хотят тут поселиться, другие – лавки открыть. Тут вас добиваются и те мужики, которых вы недавно пригнали.
– И у них ко мне дела есть?
– Да, был позавчера один такой, говорит, гончар, говорит, что к мужицкому делу непривычен, говорит, что ежели вы позволите, то он мастерскую поставит гончарную, обещает доход лучше, чем с мужика.
– Раз так, то и вы могли ему добро дать, – сказал Волков госпоже Ланге, – зачем меня ждать было? Такие дела и без меня я вам дозволяю решать.
Эти его слова отчего-то разозлили Элеонору Августу, которая с трудом уселась рядом с мужем и сказала:
– Ни к чему ей здесь распоряжаться. Пусть у вас все дозволения спрашивают. Кто она здесь? Никто! Что это она решать будет?
Волков поморщился и, прежде чем успела ответить Бригитт, сказал жене чуть резче, чем хотел:
– Помолчите вы, госпожа моя, без вас я решу, кому в моей земле чем распоряжаться.
А госпожа Эшбахт сразу всхлипнула, скуксилась, начала плакать.
– Отчего же вы, господин мой, с утра на меня кричите, едва я встала? Я же ничего вам худого не сказала. – Вроде бы и пустяк, а жена тут вскочила обиженная и сразу в крик: – А все эта беспутная виновата, все она! Везде лезет, а вы ко мне злы из-за нее! – И кинулась по лестнице наверх, в покои.
– Подождите вы, стойте, госпожа Эшбахт!
А жена на лестнице вдруг остановилась, лицо распухшее, все в слезах к нему поворотила и крикнула:
– Недобры вы ко мне, и все из-за этой беспутной женщины! – Элеонора Августа грубо, словно простолюдинка на базаре, указала на Бригитт пальцем. – Прикажите ей быть от дома, пусть уезжает! Пусть уезжает!
Бригитт же, наглая, стояла подбоченясь и лишь победно улыбалась. Улыбалась высокомерно и с удовольствием, радуясь, как радуется победитель стенаниям и проклятиям поверженного врага.
Глава 36
А людей и вправду было много. Чтобы не терять времени – дел-то было по горло, – Волков сразу после еды сел в ванну и велел Бригитт пускать к нему людей, а кого вперед, пусть она сама и решит. В первую очередь госпожа Ланге пригласила Ёгана и Эрнста Кахельбаума. С ними пришел Мильке, он уже доставил в Эшбахт первую партию лошадей, теперь нужно было раздать их мужикам и начинать пахать озимые, пока дожди не пошли.
– И рожь, и ячмень сейчас хорошо посеять будет, – говорил Ёган.
– Места тут, у гор, нехорошие, – сомневался Кахельбаум. – Вдруг с гор морозы сойдут? Померзнет все. Много распахивать не будем.
– Не померзнет ничего, мы у реки сеять будем, она тут никогда не промерзает до дна, говорю вам, посеем пять тысяч десятин ячменя и десять ржи.
– Господа, – вежливо вмешался в их разговор капитан Мильке, – у меня около Эшбахта табун в сто девять лошадей стоит, а мне за другими ехать надобно, может, вы без меня поговорите про свои озимые?
Конечно, он был прав, Волков махал рукой на своих управляющих.
– Господин капитан торопится, заберите у него лошадей, раздайте мужикам, но все запишите, кому какого дали, скажите, что не дарю, что в долг даю, что отрабатывать скотину будут. И пусть начинают пахать, я их долго кормить не буду, это они должны меня кормить, а не я их.
– Истинно, господин, говорите, – соглашался с ним Ёган. – Пусть начинают работать.
– Чем же они пахать станут, если у них плугов нет? – осадил его Кахельбаум.
– И вправду, – одумался Ёган, – господин, плугов у них нет, борон нет, чем пахать?
Волков вздохнул.
– Пошлите нарочного в Мален, пусть купит плугов штук… Сколько нужно? Пусть привезут нам кузнецы из Малена сколько нам надобно. Я заплачу.
– Ну, штук пятьдесят для начала, – предложил Ёган.
– Пятьдесят?! – воскликнул Эрнст Кахельбаум. – Пятьдесят железных плугов будут стоить целое состояние! Десяти хватит, а остальные пусть себе деревянную соху смастерят, ножи на соху у нашего кузнеца попросим, он сделает недорого.
– А можно и так, – согласился Ёган. – Плуги раздадим тем, кому земля похуже достанется.
Управляющие еще хотели о чем-то поговорить, но безжалостная госпожа Ланге прогнала их прочь:
– Ступайте, господа, ступайте, у кавалера посетителей еще до обеда хватит, а вы уже и так знаете, что делать.
Дальше она пустила к Волкову четверых людей, люди все на вид достойные, одного кавалер ранее видел, а госпожа Ланге и сказала:
– Сии господа из гильдии пекарей, из Малена. Хотят ставить здесь пекарню. Просят вашего согласия. – Она наклонилась к кавалеру и добавила тихо: – Слух был, что эти господа недовольны выборами в гильдии и хотят тут учредить свою гильдию, а еще потом будут просить вас дозволить им ставить тут мельницу и по реке торговать мукой.
– Мельницу? – покачакл головой Волков. – Нет. А пекарню пусть ставят. – Тут он обратился уже к пекарям: – И что же вы, господа пекари, думаете, тут у вас будут покупать булки?
– О том мы и хотели с вами поговорить. – Старший из делегации сделал шаг вперед. – Хлеб здесь мужики пекут дурной, лишь из ржи пекут, а людям всякий нужен, и хороший они любят. Народу здесь все больше, но нам бы хотелось… Пока мы не знаем, какой будет доход, как хорошо станет хлеб расходиться… вот, а затраты на пекарню – они немалые… А вот будет ли толк…