Тут Брунхильда встала, взяла у него деньги, серебро, что генерал ей протянул, и сказала как бы между прочим:
– А ведь у десятого графа детей-то пока нет.
– Что? – Кавалер не понимал, о чем она.
– Говорю, что десятый граф Мален пока не женат, детей у него нет.
Тут только забрезжила у него мысль. И мыслишка-то эта страшненькая. А вот Брунхильду она, кажется, не пугала, и женщина повторила вполне себе спокойно:
– Десятый граф Мален молод, даже не женат еще, детей у него законных нет, вот я и думаю…
– И что же ты думаешь? – мрачно спросил кавалер.
– Иной раз думаю: случись с ним что, так племянничек ваш может и титулом обзавестись. – Она копалась в сундуке с одеждой и даже не глядела на генерала, но при этом особенно выговаривала слова «племянничек ваш», чтобы он до конца прочувствовал всю их важность.
Волков быстро прошел к красавице, схватил за руки, поднял от сундука, повернул к себе и заглянул в глаза.
– Даже думать о том не смей, слышишь? Даже думать!
– И что же вы, братец, – она вдруг посмотрела на него зло, хотя еще двадцать минут назад глядела глазами едва ли не влюбленными, – неужели не хотите для племянника своего титула? – И опять она делала ударение на словах «для племянника своего», словно хотела напомнить ему, кем Волкову этот «племянник» доводится.
– Не гневи Бога! – произнес кавалер почти с яростью. – Поместье ты и твой сын получили, так угомонись, успокойся. Остановись. Забудь про то.
– Хорошо, как скажете, братец, – отвечала она смиренно. А сама глаза отводила, потому что видеть его не хотела, и покорность ее – притворная, и согласие – лживое. – Забуду, раз вы велите.
Согласилась сразу. Да, конечно… Вот только знал он цену ее слову. Ничего она не забыла, своенравная и упрямая, такая, что к цели своей все равно пойдет, и коли он ей не поможет, так сама попробует. Ведь Агнес она знает так же, как и он. Кавалер не выпускал Брунхильду, все еще держал за локти, да еще и с силой встряхнул.
– Слышала, что я тебе сказал? Даже не думай о том.
– Да отпустите вы, больно мне! – так же зло шипела в ответ графиня. – Синяки останутся, что я герцогу скажу?
– Даже не думай о том, – повторил Волков, выпуская ее.
– Хорошо-хорошо, – отвечала она, потирая локти. – У, демон, пальцы словно из железа, точно синяки будут.
Волков ни секунды не верил в то, что она позабудет о своих планах. Шутка ли! Титул графский для своего сына всякая мать желать будет. Разве отступит она, это с ее-то неуступчивым нравом? Нет, не бывать тому, просто согласится сейчас с ним, но не отступит, она упрямее его жены и Бригитт вместе взятых. А семейство Маленов в дикой ярости будет, как только речь зайдет о том, чтобы его «племяннику» титул достался. Но сейчас Волков ничего с ней поделать не мог. Сейчас она была ему очень нужна в деле примирения с герцогом. Она являлась ключом к его высочеству. Поэтому он, чуть подумав, добавил:
– Пока дело с герцогом не разрешится, даже и не вспоминай об этом.
– Как вам будет угодно, братец, – отвечала она все с той же притворной покорностью.
Взять бы хлыст да исполосовать ей спину да бока, драть ее, пока не обмочится, пока дурь, упрямство это глупое из ее головы красивой не выветрится… Да нельзя. Во-первых, нужна она ему, а во‐вторых, брюхатая.
Глава 45
Прежде чем Волков успел уехать, у дома Кёршнеров появился секретарь магистрата Кременс. Так дышал, что, поглядев на него со стороны, всякий подумал бы, что сей почтенный человек бегом бежал. И просил он встречи у генерала. Волков, обедавший перед отъездом с графиней и четой Кёршнеров, по согласованию с хозяином дома решил секретаря принять. И тому был предложен стул и место за обеденным столом. Хоть и хотелось Кременсу говорить с Волковым с глазу на глаз, но тут уже деться было некуда, так и начал он за столом и при всех:
– Господин кавалер, на следующую среду совет города снова назначил прения по вопросу дороги до ваших пределов.
– Прекрасно сие, – отвечал Волков, – и каковы ваши прогнозы на успех, господин секретарь?
– Те, кто раньше были против, те уже молчат, а иных и вовсе нет.
– Это большая-большая радость для моей бедной земли, – отвечал кавалер, – и радость для ваших кузнецов.
– Кузнецов? – уточнил господин Кёршнер. – Для наших кузнецов?
– Да, для кузнецов города Малена, – продолжал Волков. – Мой кузнец в пределах моих, на реке, нашел прекрасное место для водной кузницы, говорит, уголь из Бреггена будет дешев, руда из Фринланда всегда дешева, а река и вовсе бесплатно течет, обещает лист и полосу хорошего качества за низкую цену. Городским кузнецам то помощь большая, не все же им железо в Фёренбурге покупать.
Но это мало интересовало секретаря, сюда он прибежал по другой причине, и Кременс говорил:
– А коли решение по строительству дороги окажется принято и решение по выбору подрядчика будет передано вам, господин кавалер, есть ли у вас уже подрядчик на такую работу?
Волков с Кёршнером переглянулись, и генерал жестом передал слово купцу: говорите друг мой. И Кёршнер сказал:
– Финансирование дела поведет один известный в городе банкирский дом, и конечно, именно этот дом примет на себя выбор подрядчика.
– А… известный в городе банкирский дом… это… – Секретарь сделал рукой жест, который купец прекрасно понял.
– Да. Именно этот банкирский дом, – кивнул Кёршнер.
– Спасибо вам, господа… – сразу засобирался секретарь, он стал вылезать из-за стола, даже не прикоснувшись к еде. – Дамы, был счастлив лицезреть, но дела не дают насладиться вашим обществом. – Он откланялся и быстро ушел.
– Кажется, город наконец выстроит дорогу до моей границы.
– Ну, если этот гусь уже суетится, то можете в том не сомневаться, дорогой родственник, – отвечал ему Кёршнер и продолжал, как бы между прочим: – А что там за водяную кузницу собрался ставить ваш кузнец?
– А, говорит, дело очень прибыльное. Но пока я еще не дал согласия. Денег у него нет, да и у меня их не много, – отвечал Волков. Он специально завел речь про кузнеца при купце, и кажется, рыба клюнула. – Пока думаю. И что хуже всего, так это дорога, дорога от моей границы до амбаров совсем стала плоха.
– Дорога плоха?
– Да, сейчас пошел урожай, мужики да купчишки повезли первую рожь да первый овес к причалам, там у меня столпотворение, но пирсы-то я велел новые построить, а вот с дорогой плохо. Уже сейчас она вся в канавах, а как начнут железо в город возить да как дожди пойдут, там и вовсе будет не проехать.
– Так плоха дорога? – спрашивал Кёршнер.
– Плоха, дорогой мой родственник, совсем плоха. Намедни говорил с архитектором своим, так он сказал, что для хорошей дороги нужно тридцать тысяч талеров! Где столько взять?! У меня на замирение с герцогом много уходит, да содержать гарнизон у горцев, да дома для людишек своих строю… Тридцать тысяч… – Волков сокрушенно покачал головой.
– А если вдруг деньги найдутся? – неуверенно спросил купец. – Тридцать тысяч – средства немалые, но вот если бы нашлись…
– Если бы нашлись? – Волков сделал вид, что задумался, хотя он давно уже все продумал. – Если бы нашелся человек, который взялся бы дорогу мою сделать такой, что по ней и осенью, и в самую весну ездить можно будет, то такому человеку я бы дозволил в амбарах поставить свой торговый пост и свой склад, а еще взял бы его компаньоном в дело кузнечное. Так как думается мне, что там не одну водяную мельницу можно будет построить, а при уме и везении и все две.
Кёршнер престал жевать, он не смотрел ни на жену, что сидела рядом, ни на красавицу-графиню, ни на кавалера-родственника, он считал в уме. Но умственных счетов ему не хватило, и он сказал:
– Дело сие серьезное… Надобно будет кое-что разузнать да все как следует взвесить.
– Разузнайте, конечно-конечно, – кивал кавалер, – все посчитайте. Кидаться в дело очертя голову причин нет. Время терпит, а я пока на одну кузницу сам попробую денег наскрести.
Опять на дороге от Эшбахта к Малену ограбили купчишку. И что совсем плохо, так ограбили бедолагу еще и на земле Волкова, а не на земле города. Хорошо хоть не убили, деньги только отняли лихие люди. Сердобольные мужики помогли несчастному, а Волков поспрашивал его на предмет разбойников: сколько, каковы? Он был зол, это ему как господину большой упрек. Что ж получалось, что он даже в своих пределах не может порядка навести? А с другой стороны, на кого злиться – на Сыча? Так как на него злиться, если господин сам велел своему коннетаблю искать беглых. Кавалер вздыхал: четверых людей для охраны всей его земли было маловато.
Приехал в Эшбахт, а там на главной улице столпотворение: мужики и бабы. Генерал уже заволновался, думал, свара какая, но пригляделся – все в чистом, и все у церквушки собрались. Оказалось, праздник какой-то, отец Семион читает праздничную проповедь, а все люди в церковь уже не влезают. Волков звал попа после службы к себе, и тот, придя, сказал:
– Так то еще не все пожаловали, праздник-то малый, на большой праздник, на святую Пасху, когда вы еще на войнах были, так мне приходилось из храма выходить, чтобы меня люди хоть увидели. А многим на службах от духоты и скученности дурно делается, особенно бабам беременным.
– Если бы деньги, на храм отведенные, ты не своровал бы, то и храм получился бы побольше, может, и не пришлось бы выходить к пастве на улицу, – невесело напоминал ему кавалер. – И бабам беременным оставалось бы чем дышать.
Но эти замечания дела не меняли. Поп повздыхал, глазки позакатывал, призывая святых в свидетели, что тогда его черт попутал, а потом и сказал:
– Нам еще два храма нужны: один в амбарах, а один у новых домов. Много народу уже у амбаров селится. А еще бы у реки, где вы мужиков селите, – там особенно нужен, там мужики все новообращенные, из еретиков, там и поп опытный надобен, и храм большой.
И разве он не прав? Мужики сюда силой приведены, силой возвращены в лоно истиной церкви. Они уже разбегаются, за ними нужен глаз да глаз. И храм туда надобен, и к нему поп хороший нужен, и новые люди Сычу в помощь, чтобы у новых домов безотлучно были.