И у амбаров стража нужна, там скоро складов и прочего добра столько будет, что и ловкие воровские людишки заведутся. Все нужно, а это деньги, деньги, деньги. А еще строительство, дороги, кузницы водные. Замок! Где столько серебра набрать? Никаких тебе сундуков не хватит.
Дела сами не делаются, и как бы ни умны были помощники: и Бригитт, и Кахельбаум, и Ёган, и Сыч, – но всяким вопросом, который подразумевал надобность платить деньги, Волков предпочитал заниматься сам. А еще посетители к нему шли, как к праведному попу за благословением, в очереди стояли. Эшбахт ожил, из мертвого угла, где обитали лишь кабаны да дюжина тощих мужиков, он за два года превратился в землю живую, шумную. А как купчишки поняли, что войне конец и мир на реке будет, да еще и дорога от Малена до пирсов протянется, так все захотели свои склады и лавки на берегу ставить. И что было особенно важно, так это то, что местные сеньоры, из тех, что раньше с покойным графом дружбу водили, стали к генералу своих управляющих присылать, спрашивать, не дозволит ли он им в амбарах склад поставить.
За потоком бесконечных дел кавалер чуть не забыл про дело важное. Хорошо, что пришел к нему на ужин Бруно и напомнил:
– Дядя, время собираться, через два дня нам уже в Лейдениц на смотрины моей невесты ехать.
– Черт, – выругался генерал, – совсем из головы вон. С этими хлопотами о всех важных делах позабудешь.
– Господи, чего же вы нечистого в доме поминаете непрестанно? – забубнила мать Амелия и стала креститься.
– Смотрины невесты? – оживилась госпожа Эшбахт. – И я хочу там быть, господин мой, возьмите меня с собой.
– Госпожа моя! – удивился Волков. – Куда вас взять? В Лейдениц – это через реку плыть. С вашим-то чревом… Вам рожать не сегодня-завтра, а вдруг в дороге вам приспичит.
– Дотерплю! – сразу стала кукситься жена. – После рожу. Возьмите.
– И правда, куда вам, моя дорогая, – поддержала Волкова монахиня, а такое бывало нечасто, – на лодках плыть, через реку. Да ну их к шутам, еще потонем.
Но Элеонору Августу было не остановить, она начинала потихоньку плакать, уже и слезы показались.
– Беспутную недавно в Мален брали, а меня, законную, Богом данную, никуда не берете.
– Через реку плыть, душа моя, куда же вас такую? – снова попытался отговорить ее Волков.
– Нет, хочу быть на смотринах, – уже рыдала жена.
Волков подумал немного и решил, что жена его – представительница фамилии Маленов и будет придавать вес на встрече. Малены, что ни говори, род старый, род известный. И он сказал:
– Хорошо, дорогая моя, поедемте.
Жена неуклюже и торопливо встала, полезла к нему целоваться, в благодарность. Довольна была, и то хорошо, хоть не рыдала больше.
То, что дома Эшбахтов и Райхердов решили соединиться в матримониальном союзе, знал, кажется, весь город Лейдениц. Работа причалов была парализована. Толпы собрались у пирсов, когда люди прознали, что Эшбахты уже грузятся на баржи в своих амбарах. Когда баржа причалила и Волков с женой, племянником и сестрой, а также с Бригитт, Сычом, Рохой и своим выездом выходил на пирс, то толпа начала напирать. Хорошо, что власти додумались собрать стражу.
– А кто жених? – доносились вопросы из толпы.
– Да вон тот, в белом.
– Тонконогий какой!
– Мальчишка совсем.
Кавалер к этому всему привык, не впервые толпы собирались, чтобы рассмотреть его, а вот Бруно и сестра были едва живы от волнения, их пришлось даже подбадривать.
– Ну, племянник, не вздумайте еще тут упасть, – говорил кавалер. – Дорогая моя, может, вам дать вина?
А вот жена его выходила на пирс из баржи весьма важно и уверенно, несла свое чрево даже горделиво. Молодые господа из генеральского выезда подавали ей руки, она же спускалась по сходням с высоко поднятой головой. Ей все нравилось. И Бригитт, которая выходила на причал под руку с Максимилианом, тоже. Она была прекрасна. А на пирсах их встречали, низко кланяясь, городской голова Лейденица Хофман и члены городского магистрата. И головы купеческих и иных городских гильдий. Волков даже подумывал, как бы это все не имело для него неблагоприятного продолжения, уж не донесли бы герцогу благожелатели, что здесь, в южных землях Ребенрее, он, кавалер Фолькоф, ведет себя как фигура самостоятельная, независимая. Впрочем, куда уж быть еще более независимым, если ты сам войны начинаешь и сам их заканчиваешь. Но все равно, излишнее внимание ему сейчас, перед встречей с герцогом, скорее вредило.
А дело тут было нешуточное, война Эшбахта против земли Брегген почти парализовала на целых два летних месяца торговлю в верховьях Марты. Весь южный Фринланд был рад, что раздор меж сильными врагами кончается миром. Все ждали новых сделок, новых цен, новых товаров на реке. Купечество Фринланда и земельные сеньоры, городские гильдии из Эвельрата и Лейденица – все желали поучаствовать в торжествах. Номеров в трактирах Лейденица было не снять. Хорошо, что расторопный Гевельдас снял для кавалера и его семьи большой дом. Также еще один большой дом он снял для Райхердов, которые должны были прибыть на следующий день.
Глава 46
Весь оставшийся день Волков провел, принимая посетителей, то были и несколько сеньоров Фринланда, приехавших выразить почтение, но в большинстве своем к нему приходили купцы и главы гильдий, которые были заинтересованы в торговле с городами Маленом и Вильбургом, дорога к ним лежала как раз через его пирсы. Вместе с Волковым принимал гостей Роха. Он был рад, когда Максимилиан представлял его как друга кавалера Эшбахта и майора стрелков, важно кланялся посетителям и поглаживал бороду. Игнасио Роха даже почти не пил, в этот день его тщеславие вполне заменяло ему вино.
Райхерды приехали утром, уже было жарко, когда баржа ткнулась носом в пирс. И снова работа причалов оказалась парализована. Опять собралась толпа и закрыла все проезды к причалам, опять пришлось звать стражников. Возницы горестно матерились, но что уж тут поделаешь. Тут опять были все видные люди города. Волков, его жена, сестра, Бригитт и все сопровождавшие его пришли на пристань встречать будущих родичей.
Первым, почти у воды, стоял сам Бруно Фолькоф, жених. Рядом с ним разместились Габелькнат и Хенрик, с которыми он сдружился в последнее время. Два балбеса шутили над женихом, а вот Бруно было не до шуток, юноша очень волновался, и ему было даже нехорошо от последней жары уходящего лета и от волнения. Любой на его месте волновался бы. Бруно кланялся прибывшим, всем представлялся. Волновался, волновался, конечно, но держался с достоинством. Кланялся и все выглядывал ее, свою невесту. Наконец появилась и она, ее вел сам первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд. Невеста была в прекрасно расшитом платье красного атласа, а лицо ее закрывала вуаль. Отец сам помог дочери взойти на сходни и спуститься на причал, сам подвел ее к жениху. Бруно низко поклонился им, Райхерд уважительно кивнул ему, а невеста так низко присела в книксене, что казалось, будто она уселась на доски пирса. Волков едва не засмеялся, с трудом удержался, видя, как Бруно волнуется. Вот он – самый трепетный момент в жизни юноши. Молодой человек с замиранием сердца ждал, когда же невеста поднимет вуаль. И вот она по настоянию отца отвела с лица легкую ткань и снова присела в низком книксене. Бруно смотрел-смотрел на нее, а потом повернулся к дяде. Юноша успокоился. Да, было видно, что двадцатипятилетняя женщина оказалась не такой уж старухой, как он думал, да еще и не была она некрасивой.
Когда Бруно посмотрел на дядю, тот сделал жест: подайте же даме руку. Бруно кивнул и подал невесте руку. И уже он, а не отец повел прибывшую прочь с пристани, туда, где были кареты. Девица оказалась с него ростом, но видно, что поплотнее. Тут кавалер и разглядел ее. Может, чуть тяжела, не так изящна, как Бригитт, не так ярка, как Брунхильда, но вовсе не стара, да и некрасивой ее никто бы не посчитал. Урсула Анна де Шанталь, урожденная Райхерд, даже была мила. Волков подумал, что, выдайся случай, он, может, и сам не пропустил бы такую. Потом из лодки вышел ее дядя, брат ландамана, Хуго Георг Райхерд. Он сам, а не следующие за ним няньки, вывел ее двух детей. Все должны знать, что она плодовита и что может рожать бодрых и здоровых малышей. Да, Урсуле Анне де Шанталь было чем гордиться помимо знатного имени. После из прибывшей баржи стали выходить и другие люди.
Толпа стала напирать, всем хотелось посмотреть на невесту. А Волков пошел к ландаману. Невеста, ее дети, его племянник… Это все интересовало его постольку-поскольку… Для генерала главным тут был Клаус Адольф Райхерд, первый консул, ландаман земли Брегген.
– Рад вас видеть! – Генерал поклонился будущему родственнику.
– И я рад, – отвечал Райхерд. – Тем более что для вас у меня хорошие новости.
«Надеюсь, ты привез мне договор о мире, который ратифицировал совет кантона».
– Мы поговорим об этом, как только представится возможность, а сейчас позвольте, господин ландаман, я представлю вам мою супругу. – Волков повернулся к жене. – Господин Райхерд, это моя супруга Элеонора Августа фон Эшбахт.
Элеонора Августа величественно, насколько позволял ей живот, присела и склонила голову.
– Наслышан о вас, добрая госпожа, – кланялся ей в ответ ландаман, – вы же урожденная Мален.
– Так и есть, – важно отвечала Элеонора Августа.
– Большая честь, – говорил Райхерд, – большая честь.
«Хорошо, что я взял сюда жену. Эти Райхерды такие же, как и Кёршнеры, купчишки из мужиков, перед любым титулом готовы кланяться».
На открытом месте поставили навесы от солнца, ставили кресла, столы, лавки. Из соседних трактиров прибежали люди, прикатили бочки с пивом и вином, за трактирами резали свиней, телят, кур, овец. Готовился пир, о котором Волков и не подозревал поначалу. Оказалось, что пир в честь его дома и дома Райхердов готовы оплатить гильдии города Лейденица. «Ну что ж, хорошо». Но во главе пира, на первых местах, сидеть в этот раз не ему. Там было место для Урсулы Анны да Шанталь и его племянника Бруно Фолькофа. Умудренная жизнью женщина, чтобы успокоить молодого человека, время от времени похлопывала его по руке и что-то ему говорила, а он, юноша пятнадцати или шестнадцати лет, слушал ее и, соглашаясь, кивал.