— Что, уже уходите? Чтобы вы все ноги о порожек переломали. Зачем только приходить надо было? Натоптали, шумели, — равнодушно закатил глаза Кир-Хой. — Тогда мешок в помойку выкиньте по дороге, чтобы мне лишний раз не платить.
Я начал толкать всех в коридорчик. Суса, несмотря на все мои ужимки, артачилась.
— Почему он такой вредный? — спросила она так, что Кир-Хой ее, несомненно, услышал. — Вы же друзья!
— Не все друзья одинаковы, Суса, — преувеличенно-грустно поведал я. — Видишь, ему спокойная тухлая жизнь дороже. Без ужасов и концов света! — Я встал в проходе, развернул к себе Сусу, вдохновенно продолжал: — Это понятно. Кому хочется всю жизнь бегать за тварями, бежать от виселицы, добивать анцыбалов в болоте, бегать по лесу с крустами, драконы вот опять же… А тут — порядок, тишина и покой. Так что пойдем, милая, сами справимся.
— С анцыбалом? — донеслось до меня. — Для трупа ты отлично сохранился.
— Ага. Плевая же задачка, — как можно более спокойно отмахнулся я. Зацепило! Знаю тебя, паршивец. — На куски — бах!
— Ерунда, анцыбал твои косточки должен жевать в болоте, — заволновался Кир-Хой, задергал носом. — Ты несешь ерунду. Что значит — добивать?
— А, — протянул я и увидел, как Леона восторженно зажала Аньке рот. — Ну, то и значит… Но ты отошел от дел. Пошли, ребята.
— Стой. А круст? — он буквально подобрался, а рука поползла за пазуху, где — я знал это точно — хранился мешочек с костями. Каждая из них обещала быструю или не очень смерть. Это чтобы воображение не насиловать, а просто выбрать из мешочка. А тут оказывается, что анцыбал не приговор, круст не приговор. Вдруг и от дракона не умирают?! Непорядок!
— Какая тебе разница? — подала голос Леона. — Бывай. Всего тебе недоброго, да пребудет с тобой покой. Вечный.
Она выволокла Аньку за дверь, потом вышел я и дверь закрыл. Тотчас за ней заскреблись. Мы молчали.
— Анцыбала убить нельзя, — яростно зашептал Кир-Хой в замочную скважину. А наружу высовывать длинный нос не стал. Ну так я не гордый, я подожду.
Мы молчали не так чтобы долго. Он не выдержал уже на третьей минуте.
— Нет, вы что, серьезно? Вы там умерли что ли? Я не разрешал! Расскажи!
Я продолжал молчать и не двигаться. За дверью что-то зазвенело. Кар-Хой топал, сопел и даже поскуливал, но сдался:
— Я не могу так сразу. Мне надо собраться. Кости кинуть. Неудачный же день сегодня! Я с левой ноги встал, а это верный признак, что идти никуда нельзя.
Что-то грохнуло. Кажется, Кир-Хой бился головой об стенку.
— Завещание переписать надо. Проклятую куклу подбросить под дверь соседей. Проверить погодные условия, вдруг гроза и в меня молния попадет.
Опять грохнуло.
— Три дня дайте.
— У нас есть три дня? — спросила Лкаш у Леоны.
— У нас и трех часов нету, — ответила та, открыла дверь, на пару секунд пропала и выволокла Кир-Хоя, уже с мечом и одетого в подобие кольчуги, но все еще в домашние штаны. Он даже не вырывался — знал, что бесполезняк.
— Не надо меня так тащить, — предупредил он. — Оштрафуют же. И лапку скелета на дверь не повесили! Ограбят же! И это, у меня там еще…
— Потом доешь, если выживем, — сурово сказала Леона, закрывая дверь, и мы отправились в обратный путь — к Хлюдовику и бронетелеге.
Глава тридцатая
Да, про хлыща-то я в азарте забыл, а напрасно.
Обратно мы шли парочками. Леона с Анькой в обнимку, потому что тот постоянно порывался куда-то навостриться и нас нагреть на штраф. Лкаш с Сусой — орчиха что-то увлеченно вещала, я надеялся, что не про «Книгу о вкусной и здоровой пище орков». Ну и мы с Кир-Хоем, плечом к плечу, как близнецы-братья. Сам нарвался, в смысле — я. Пришлось и про анцыбала, и про круста, и про Аньку рассказывать. Я уже спекся где-то на середине пути, язык устал шевелиться. А еще нас штрафанули. Что было хорошо, по мнению Кир-Хоя, но в принципе ожидаемо — для нас. Потому что штрафанули именно Кир-Хоя аж на пятнадцать ультов за домашние штаны, кольчугу и меч, а мы тут как бы и ни при чем. Я даже отошел в сторону на шаг и сделал вид, что никого не знаю.
— Что-то мало, мало штрафов, — тревожно сказал Кир-Хой, рассматривая квитанцию. — Это заговор? Или совпадение?
Потом Леона на секунду ослабила бдительность, и Анька рванул через дорогу. Я так и не понял, что он там увидел, потому что еле успел его поймать до того, как он окончил свою жизнь под копытами.
— А я предупреждал! Вот, другое дело! — изрек довольный Кир-Хой. Леона, скрипя зубами, заплатила еще десять ультов в казну за нарушение несовершеннолетним правил движения и семьдесят — за недосмотр за ребенком.
Стража немного поспорила, кого именно из них штрафовать, но вариантов у них было немного. Сусу признали — правда, по гербу на плаще, а всем было известно, что принцесса пока что бездетная. Лкаш мало тянула на Анькину мать, от орков родятся только орки. Оставалась Леона.
— Почему они с тебя не взяли штраф? — удивилась Суса и ткнула в Кир-Хоя пальцем. — Ты же человек? Ну, то есть Леона его матерью быть никак не может, да?
Анька что-то вякнул, Леона тотчас зажала ему рот.
— Потому что женщина обязана за детьми присматривать, ваше высочество, — насупился Кир-Хой. — Иначе непорядок. Небо рухнет на землю, а моря зальют сушу, а суша растрескается…
— Я здесь инкогнито, так что просто Сусанна, — гордо объявила Суса. Мне показалось, что такой шовинизм ей пришелся не по душе. — Я с Димиэлем.
— Тогда почему на тебе плащ с гербом? — спросил Кир-Хой, напрочь проигнорировав то, что Суса со мной, а также то, что она любовно жамкнула меня за ляжку. В кои-то веки сказал что-то умное, значит, не зря мы его с собой потащили.
— Так ведь у меня другого нет, — растерялась Суса, а я подумал — да, действительно, надо бы ей что-то менее приметное подобрать. Иначе и дракон на Хлюдовика может не клюнуть.
Планами я поделился со своей командой, мы зашли в магазинчик, где приветливая юная орчиха — ну как юная, лет сто пятьдесят — подобрала Сусе очаровательный розовый плащик. Всего за двадцать ультов, а Кир-Хою пришлось купить штаны.
Когда мы вышли из Бурбурга, я почувствовал, что мне стало легче дышать. А вот Кир-Хой, напротив, весь как-то скукожился.
— Не люблю я это, — сказал он и ткнул пальцем в раскидистые деревья, которые окружали некое подобие паркинга. — Все торчит, растет куда-то. Непорядок, не по линеечке!
— Красиво же, — возразила Суса. — У нас во дворце тоже сад. Птички поют. Мотыльки летают.
Кир-Хой покосился на нее, скривился от отвращения и ничего не ответил. Пользуясь тем, что он ненадолго заткнулся, мы потащили его в самый конец «парковки», куда загнали Хлюдовика на карете и лошадей, а также шекурку Лкаш. Из-за нее нас и определили подальше от остальных.
— Лкаш, — застонал Кир-Хой, — опять ты на этой твари. Мы все провоняем. Я уже провонял. Я говорил, что это все хорошо не кончится. Рой мух и других отвратительных созданий будет преследовать нас днями и ночами, днями и ночами…
— А что-й тебе? — обиделась Лкаш. — Хорошая тваринка. Жрет, опять же, сама, никаких забот. Ты ее, милок, не нюхай.
— Вот тебе легко говорить!
Они бы препирались еще долго, и дело было не в том, что Кир-Хой шекурку никогда в своей жизни не нюхал. Собственно, ему было плевать, главное — найти повод поныть. Не шекурка, так еда, не еда — так постель, не постель — так очередной конец света. Пока Кир-Хой распинался и гремел костями — теми, которые у него за пазухой, — на свет выполз Хлюдовик.
Надо же, даже ожил, глазки заблестели, ну да, увидел Лкаш и нового мужика и решил, что опасность миновала.
— Хлюшенька! — Лкаш тотчас Кир-Хоя отпустила, а то я уже беспокоиться начал, очень уж она плотоядно облизывалась. Не то чтобы у нас хоть когда случались попытки сожрать ближнего своего, но орк есть орк, присматривать надо. — Серденько!
Я даже понять не успел, когда «Хлюшенька» скакнул в телегу и дверь захлопнул.
— Сладенький мой, открой! — пропела Лкаш, скребясь в двери. Я выдохнул пока что: это у нее такая игра. Ну то есть если ей надо, она проситься не станет.
— Так вот чем вы ее взяли, — сообразил Кир-Хой. — А где купили такого?
— Это маркграф Групружский, — объяснил я.
— Значит, дорого обошелся, — хмыкнул Кир-Хой. — Один был или второго она уже съела?
Мне пришлось вмешаться и напомнить Лкаш нашу договоренность: Хлюдовика в постель не тащить, ласковые слова сменить на менее кулинарные. Леона проверяла лошадей, Анька полез кочегарить двигатель.
Кир-Хой вынул кость, посмотрел на нее и заявил:
— Не знаю, зачем вам нужен этот маркграф, но ему дороги сей не пережить. Клинок я вижу в груди впалой, и колья, и копья, и все в крови… ар-рх-х! — И, не обращая внимания на задрожавшую губами Сусу, он решительно сунул кость обратно и пошел выбирать себе лошадь. Кто бы сомневался — выбрал мою. Тьфу, грубж.
— Суса? — я остолбенел. — Суса, а почему ты плачешь?
— Он сказал, что дя… де… не… до…
— Да наплюй ты на него, — посоветовал я и тотчас был притиснут к груди и — кто бы сомневался — вдоволь обжмякан. — Суса, он постоянно фигню несет. Мне вот он предсказал, что я стану разрушителем миров и угробливателем вселенных. Но я же не стал. И Лкаш Хлюдовика не съест. Я тебе обещаю.
— Это ты пока не стал, — прошелестел за моей спиной Кир-Хой, подмигивая то одним, то другим глазом. Я поежился. Ну да, мне как эльфу еще много лет жить, мало ли, как оно повернется в будущем. Не лучший пример привел. Ну и ладно, вроде бы Суса не заметила.
Мы выбрались на дорогу. Кир-Хой какое-то время молчал, рассматривая Анькино изобретение, а потом принялся за свое.
— Этого мальчика надо пороть. Загрязняет воздух. Неизвестные магические испарения нарушат экосистему, растают ледники — и все. Огромная волна нас погребет!
— Это шекурка загрязняет, а не мальчик, — возразил я.
— Нет, механизм его загрязняет, — набычился Кир-Хой. — И вообще, кто ему позволил такое делать? Оно напугает дракона. Или отравит дракона, или задавит дракона. А как же подвиг? Кстати, как вы намерены его делить? Лкаш, поди, старая карга, отхапала себе все самое ценное и