Дирнаур примчался, ощутив мысленный зов.
– В чем дело? Вы зовете так, будто они сбежали!
– Они… сбежали, командир.
– От вас?!
– От нас, – тяжело вздыхает Нвалмег.
Ведет Дирнаура к поваленному дереву. Под выворотнем – два тела. Уже инеем покрылись.
– Т-так… Я недооценил мальчишек.
И непрошеной мыслью бьется: «Так же, как Келегорм недооценил их отца».
Дружина, поспешившая следом, толпится вокруг.
Молчат.
Дирнаур достает кинжал, опускается на колени и принимается резать смерзшиеся тетивы на мертвых телах.
Потом бросает через плечо:
– Что смотрите? Воинов не хоронят связанными! Носилки сделайте!
В тронном зале Менегрота лежало пять тел. Рядом.
Диор, Нимлот, Келегорм, Карантир, Куруфин.
Положили еще два.
– Ступайте, – приказал Дирнаур. – Я потом вас догоню.
С ним не спорили.
Мой лорд. Мой друг… сейчас, наверное, я осмелюсь на это слово.
Тебя ждет суд… есть за что судить. Я совершал то же самое. Мы были правы, мы не могли поступить иначе, но нас осудят. Это известно заранее.
С тобой твои братья. Это немало. Но всё же – если за твоей спиной встану я, как было всегда, – ведь это будет лучше?
Не хуже, уж точно.
Я должен быть с тобою рядом. Я просто не умею по-другому.
– Уже скоро ночь. Почему задерживается Дирнаур?
– Еще раз перебирает сокровищницу…
– Не говори глупости!
– Смотрите!
На вечернем небе разгоралось зарево. Только оно не было закатом.
– Погребальный костер, – тихо сказал Нвалмег. – Истинно королевский.
– Но Дирнаур..?
– Ждем до утра, – коротко ответил следопыт, поняв, что за старшего теперь он.
Это донельзя напоминало Лосгар. Только там рыжее зарево отрезало путь в Аман, а здесь оно – наоборот – прямо туда и вело. По крайней мере одного… пути остальных были неведомы дружинникам.
И как тогда в Лосгаре, они все стояли и смотрели. До последнего сполоха.
Серый рассвет.
– Пойдемте, – сказал Нвалмег. – Маэдрос ждет нас.
– Почему Маэдрос?
– Келегорм мертв. Теперь Неистовым придется быть ему. А нам – искать Сильмарил. Приманка сбежала, но обойдемся и без нее.
Нолдоры шли на восток, а холодный осенний ветер дул им в спины, кидался пригоршнями мертвых листьев, словно выгоняя их прочь из этих лесов, когда-то бывших Дориатом, Огражденным Королевством, а теперь отданных в добычу мародеру из мародеров – серому ветру, которому всё равно, нолдоры ли, синдары, чьи трупы засыпать листвой и какие пожарища гасить своим ледяным дыханием.
Ветер собрал свою собственную дружину – туч-плакальщиц, и они занялись своим вечным делом.
Им тоже не было разницы между синдарами и нолдорами.
ХОЛОДНЫЕ
КАМНИ
АРНОРА
Эту книгу про бойца
Я и начал с середины
И закончил без конца.
ПРОЛОГ
Он вышел к заливу Лун.
Близость Великого Моря ощущалась еще за несколько дней – влажным ветром, постепенно понижавшимися холмами… чем-то, не имеющим названия ни в людских, ни в эльфийских языках, но без слов понятном любому мореходу. Этот странник себя к мореходам не причислял, даром что провел на корабле почти треть жизни: море так и осталось чуждой ему стихией.
И всё-таки близость океана он ощутил сердцем – за несколько дней до зримых примет конца пути.
Что ж, дорога в очередной раз пройдена. Вот он, край земель, по иронии названных Срединными. Странная середина – за которой нет ничего. Только серая гладь воды, то спокойная, то гневная, но всегда равнодушная к тем, кто остается на берегу.
На этом берегу великого океана.
А тот берег… по ту сторону заката. По ту сторону прошлого. По ту сторону судьбы.
Говоря языком людей, по ту сторону от Зачарованных островов, и никакое осанвэ не соединит живущих здесь с оставшимися там.
Так это говорится любым из аданов, знающих древние предания.
Это очень просто выучить. Смышленый людской ребенок поймет и запомнит с первого раза.
Но он – не ребенок.
И уж тем более – не человек.
Он неспешно шел на юго-запад, где закрывали горизонт обломки некогда могучего хребта Эред Луин. В саму Серебристую Гавань заходить не собирался, но не отпускала уверенность, что там его может ждать удача. Что ж, если предчувствие говорит, что в Мифлонде невозможное станет чуть более вероятным, то не стоит спорить с собственным сердцем.
На юг-запад? – значит, туда.
Он шел, ведя безмолвный разговор с прибоем, уходя мыслями в прошлое, когда дар осанвэ был для него таким же привычным, как умение видеть и говорить. Когда достаточно было соприкасаться мыслями раз в двадцать, пятьдесят, сто лет… Да и то было недолгим: я жив, у тебя растет сын, а прочее ты и так знаешь от вестников, приходящих к вашему королю. Главное, что ты и мальчик – в безопасности. Ну и я до сих пор не погиб, несмотря на.
Сейчас он безо всякого осанвэ знал, что она – в самом мирном из уголков Арды. И с мальчиком – уже давно прославленным капитаном Тол-Эрессеа – тоже всё в порядке.
А он – что ж, он жив по-прежнему несмотря на.
Только это уже не звучит, как натянутая струна. Жив – значит, здесь, в Эндорэ. Погибнет – уйдет в Мандос. Был там, ничего страшного, проверено. Выйдет – вернется к ним. Всё просто.
И утраченный дар осанвэ сейчас не нужен. Нет таких вестей, ради которых стоило бы преодолевать духом безмерные расстояния.
И всё же он здесь – именно потому, что хочет дотянуться мыслью до Заокраинного Запада. По-детски наивно… ведь если души связаны, то лишние сто лиг пути – не помеха для осанвэ. Не помеха и не помощь.
А границу Зачарованных морей не одолеть. Ни силой, ни мыслью. И смешно думать, что это удастся из Мифлонда, раз не удалось из Артедайна. И уж еще смешнее полагать, что если пройти десяток лиг на запад, то непременно получится.
Смешно.
Такими вот смешными вещами он занимается.
Эльдар присел на камень, откинул капюшон с головы. Ветерок подхватил его темно-русые волосы, принялся играть с ними – тонкими, таких у людей не бывает. А то ведь полами его плаща не поиграешь: тяжелый, аданский, такой или ураган поднимет, или никакой игры. Но разве ураган – это игра?
Путник не обращал внимания на проказы ветерка.
Его плащ действительно был сделан людьми, как, впрочем, и вся одежда. Со стороны можно было счесть и его самого человеком, узкоплечим, как-то странно движущимся, но – аданом.
Пока он не откидывал капюшон, и тонкие черты лица, высокие скулы, брови как вскинутые крылья не выдавали в нем эльдара.
Впрочем, если он открывал лицо, то ни скул, ни бровей уже никто не замечал. «Огнеглазый» – вот что неслось ему вслед.
Это не было его прозвищем. Так здесь звали воинов его народа. Когда-то это произносили с затаенным ужасом или с ненавистью. Сейчас немногие аданы говорили «огнеглазый» уважительно. Впрочем, тоже когда он не слышал… или когда они считали, что не слышит.
…дева Ариэн вела свою ладью на запад, распустив розовое покрывало во всю ширь неба. Нолдор не отрываясь смотрел на нее – и солнечный блеск не слепил его глаза. Да и с чего? – разве не стоял он в юности подолгу возле Лаурелина, дерзко прикасаясь к каплям его света? Разве не гонялся он по лесам Оромэ вместе с Тилионом, тогда еще беззаботным охотником? С Ариэн, правда, довелось увидеться лишь пару раз, но виделись.
И сейчас он безмолвно просил ее донести на Запад его мысли. Пусть передаст Эльдин и Аллуину, что он помнит о них, что они – с ним, здесь и сейчас, во всех его странствиях, во всех опасностях и радостях, и что если есть покой в сердце урагана, то и в сердце нолдора есть недоступный уголок счастья – память о любящих и любимых.
Тяжело вздыхающее море, розово-жемчужное небо, волны воспоминаний – всё это уводило из сегодняшнего дня, туда, во вневременье, где высится светлый Тол-Эрессеа, где заботы – лишь в творчестве, а печали – лишь в памяти. И кажется – еще немного и сознание Эльдин коснется его, и они будут вместе, через Море, через Грань.
Солнце село.
Чуда не свершилось.
Это только в аданских сказках эльфы умеют творить любые чудеса.
Что дальше? Возвращаться? Вот так, сразу? Ведь в Арноре его ждут, а эти попытки дотянуться до жены всё равно обречены на неудачу. Или всё-таки дойти до Мифлонда? Но что изменится? Его мысли не отнесет на Эрессеа ни один корабль, и близость кораблей не поможет ничем.
Дождаться ночи, попытаться воззвать к Тилиону, потом к Эарендилу… заранее зная, но всё-таки, всё-таки, всё-таки.
Звук шагов вывел нолдора из задумчивости. Тот, кто шел к нему, явно хотел, чтобы его услышали: не так-то просто эльдару перестать ходить беззвучно.
Странник обернулся – и тотчас встал с поклоном.
– Владыка Кирдан?
Корабел кивнул в ответ. Спросил:
– Ты не первый век приходишь сюда. Глядишь на Запад в тоске.
– Там у меня жена и сын.
– А что мешает уплыть?
– Я не затем приплыл сюда, чтобы покидать эти земли.
– Я помню, – медленно наклонил голову Кирдан.
Этот корабль – привезший майар в обличии людей – не забыть. И дело было даже не в том, что прибыли могучие посланцы Стихий и с ними несколько славных эльдар. Просто это был единственный за всю Третью эпоху корабль, приплывший с Запада.
И капитаном был как раз сын того огнеглазого, с которым говорил сейчас Кирдан.
Невольно они оба посмотрели на запад, понимая друг друга без всякого осанвэ: вот уже полторы тысячи лет никому не дано дотянулся мыслью до Амана. Ни могучему, ни слабому, ни старейшему, ни юнцу. Ни проклятому, ни прощенному.
– И ты будешь так ходить сюда век за веком? – тихо задал вопрос Корабел.
Нолдор пожал плечами: дескать, а что еще остается делать.