Наставление Глорфиндэля он помнил, хлеб из печи воровать не собирался: зачем красть с кухн, когда столько всего на столах?
Уже на следующий день потянулись гости. Судя по внешности – старейшины других родов.
Ждем. Скучаем. Жуем лепешку. Вкусная.
Второй день. Пятый. Тринадцатый. Сколько можно есть? Сколько можно ехать? Ему до новой зимы ждать дня свадьбы?!
Да неужели начали?! Ворота «дома жениха» снова широко распахнуты. И «родня» уже не выходит, уже выезжает верхами. До чего красивы кони! И как идут: вышагивают. Залюбуешься. Да, на такое зрелище соберешь столько зрителей, сколько сможешь.
Объехали полселения, въехали во двор невесты.
Ждем.
Интересно, когда приедет жених?
Хэлгона вдруг обожгла страшная мысль: он вспомнил о том, что по закону гор (вот уж воистину злобные, искаженные законы!) жених на свадьбе не появляется вовсе, а к молодой жене приходит тайно. Что если Безликий вздумает соблюсти этот обычай?!
Хотя нет… старик же ругался: Безликий говорит с родней невесты сразу. Значит, он видим.
Остается надеяться.
Снова открыли ворота. Выезжают. В середине на белом коне едет невеста, закрытая покрывалом. Коня ведут под уздцы. Как красиво. И весь конный отряд гостей за ними следом.
Опять через половину селения проехали. Приехали к «жениху».
Где жених?!
Невесту увели в дом. Сами сели пировать во дворе.
Он приедет или нет?!
«Безликий, ты ведь нелюдь! Ты попираешь людские законы! Ну так где же ты?!»
Солнце село за горы. Пир не утихал. Хэлгон с досады кусал губы.
Сумерки сгущались медленно. До ночи еще далеко.
Топот копыт.
Одинокий всадник.
Ближе.
Он вылетел из-за поворота дороги: огромный черный конь и рослый седок в черном плаще с капюшоном.
Жених всё-таки явился открыто.
Хэлгон не думал, что настолько способен радоваться появлению врага. Окажись Безликий даже самим Сауроном – радость разведчика сейчас была бы не меньшей.
До утра еще далеко, можно позволить себе стянуть кусок сыра и глотнуть пива. Лучше бы вина, конечно, но где ты найдешь вино на этом севере?
А теперь – к кузнице. Это нолдор давно уже выучил: зачем бы Безликий не приехал в селение, он обязательно придет к кузнецу.
Из осторожности нолдор выбрал куст достаточно высоко над кузней. Разговоров снова не услышать, но это и неважно.
Утро. Безликий идет сюда.
Выглядит так, как и рассказывали: балахон до пят, капюшон, под капюшоном… пока не разглядеть. Сейчас подойдет поближе. Если повезет, то и голову поднимет.
Поднял. Спасибо.
Под капюшоном – тьма.
Назгул медленно повернул голову, прислушиваясь. Здесь был кто-то или что-то. Чуждое. Враждебное.
«Иди сюда. Я всё равно возьму тебя. Выйди».
Хэлгон, почувствовав безмолвный приказ, небрежно отмахнулся: такой силой его не подчинить. И тут же понял свою ошибку: легко отбив первый удар врага, он показал, что силен сам.
Он выдал себя.
Тут же на него накатила тоска, мысли о том, что его усилия ничтожны, что он не сможет, не сумеет и нечего было и пытаться… Нолдор мог так же легко отбросить это, как и предыдущий приказ, но не стал: тогда враг окончательно поймет, с кем имеет дело. И ему будет достаточно позвать людей. Против нескольких десятков воинов нолдору не выстоять. А найти его они смогут. Доберутся они до этого куста.
Не подчиняясь назгулу, но и не сопротивляясь явно, нолдор лихорадочно соображал, что же ему делать. Бежать – некуда, его увидят. Выше – скалы. Оставаться на месте – найдут. Не сразу, но.
«Неужели – конец?! Вот так, глупо, как мальчишку, схватят?!»
«Ты потерпел неудачу. Ты был обречен с самого начала твоей затеи. Иди ко мне…» – всё настойчивее звал голос в его сознании.
Хэлгон был близок к тому, чтобы метнуть в Короля-Чародея кинжал, – вряд ли этим его можно убить, но хотя бы попытаться, раз погибать самому.
«Иди сюда. Иди…»
И вдруг – волю врага словно ножом отрезало.
Безликий недовольно дернул плечом и, забыв про нолдора, размашисто зашагал к кузнице.
Хэлгон недоуменно огляделся – вправо, влево, вверх.
Что отвлекло Безликого?
Над горой парил орел. Назгул счел, что услышал его присутствие.
Величественная птица сверкала оперением в лучах солнца, гордая собой и тем, чью силу она несет в этот мир.
«Владыка Манвэ…» – прошептал потрясенный Хэлгон. То ли благодарность, то ли молитва.
Весь день назгул трудился вместе с кузнецом.
Хэлгон не слышал ничего. Слишком далеко? У назгула, говорят, тихий голос… Да и кузнец не похож на того, кто станет распевать гимны Тьме так, чтобы с ближайшего утеса слушать. Ударов молота тоже не было: видимо, кузнец всё сделал сам, а Король-Чародей лишь доводил работу до завершения.
Хэлгон не слышал ничего, но – весенний день словно обернулся ноябрем, солнце ушло за тучи и стылый ветер пробирает тебя. Солнце светило и припекало, а только вслушайся – и озноб, и тоска, и до последнего слова правда всё, что говорили о назгулах.
Никаких гимнов Тьме ему не понадобится…
Долго. Очень долго.
Самый долгий дозор в твоей жизни.
Совсем сил не станет – взгляни наверх. Кружит. И никаким темным чарам не потревожить его полет.
Орел то скрывался за горой, то описывал круги над селением, но, похоже, ждал. Ждал того же, что и Хэлгон: когда Безликий выйдет. Пусть увидит птицу Манвэ еще раз. Пусть уверится, что вражий лазутчик, присутствие которого слишком явно, – крылат. Нолдор смотрел на его неспешный полет и… не было слов. Кроме самых простых: орел спас ему жизнь. Ему, хоть он и простой разведчик. Не Маэдрос, не Финголфин. Впрочем, Финголфину жизнь орел не спас…
Солнце давно ушло за хищные зубья горных хребтов, настали долгие северные сумерки.
Назгул вышел из кузницы, вид у него был довольный. Ну и что, что нет лица? – разворот плеч, походка, гордо вскинутая голова… хоть только капюшон и виден.
Безликий еще раз оглядел горный склон, где слышал лазутчика. Орел заботливо кружил над горой: слишком близко, чтобы слуга Врага его чувствовал, и слишком далеко, чтобы можно было достать стрелой.
Назгул стал спускаться вниз, в селение.
Хэлгон ждал темноты с большим нетерпением, чем влюбленный жених – брачной ночи: Безликий вышел из кузни с пустыми руками, значит, то, над чем он трудился, – там. Принести в Форност, показать в Имладрисе вещь, над которой работал назгул, – это ли не знатная добыча! Ради такого трофея стоило пережить зиму в горах!
Сумерки и сумерки. Слишком медленно темнеет. Надо ждать. В доме кузнеца зажегся огонь, кузня пуста. Еще немного. Ночь не спешит здесь, на севере! У нас в Форносте и то уже давно бы... Короткие северные ночи – союзник ангмарцев: пропажи хватятся утром, а до этого времени надо успеть уйти далеко.
Ночь. Пора.
Кузня не была заперта: от кого беречься мастеру? Родичи и гости не посмеют его ограбить, а чужих здесь нет.
Нолдор хорошо видел в темноте, но сейчас это было неважно: новенький кинжал излучал такую силу, что едва не светился. Хэлгон схватил добычу, обернул первым попавшимся куском кожи вместо ножен и бегом пустился через всё селенье на запад.
Нагулявшись на свадьбе, все спали беспробудно, даже собаки, наевшиеся на год вперед.
В одном из западных домов он пробрался в конюшню, отвязал коня, погладил по шее, сказал несколько слов на ухо, успокаивая и приручая, – и вскочив без седла, галопом помчал на запад.
Хозяева спали слишком крепко.
Он гнал коня до рассвета, подбадривая словами на языке, который знали разве что в Имладрисе. И конь скакал, словно у него отросли крылья, словно он родился и вырос за Морем, словно нет ни усталости, ни ноши на спине.
На первой же развилке Хэлгон свернул к северу. Крюк будет невелик, а искать его станут на главной дороге и на путях на юго-запад. Северные тропы Хэлгон знал отлично: он исходил их, когда собирал припасы на зиму. Ныряя из ущелья в ущелье, срезая путь по склонам гор, он уходил туда, где его искать не будут.
На рассвете он отпустил коня, а сам поднялся по склону горы под огромную вывороченную сосну. У ее корней получилось отличное логово. Зимовать там было бы неудобно, но, спасибо ангмарской неспешности, сейчас уже май. Можно спать на голой земле.
Хэлгон устроился поудобнее. Здесь ему предстояло провести дюжину дней, не меньше. Пока всё успокоится.
Он с удовольствием представлял себе выражение лица (э-э, выражение тьмы под капюшоном) Короля-Чародея, когда тому сообщат о пропаже кинжала и коня. Представлял, как помчатся гонцы по западным селениям, предупреждая о чужаке. Представлял, на сколько дней пути вперед прочешут западную дорогу. Представлял весь этот переполох – и на душе становилось теплее. Будто вина глотнул.
Такую удачу следовало отметить – и он позволил себе съесть пару крошек лембаса, хотя у него еще оставался человечий хлеб и сыр.
За эти дни ангмарцы прошли мимо него всего пару раз. Искали не здесь. Интересно, конь вернулся к людям? Хотелось бы в это верить, будет жаль, если такое красивое животное пропадет в горах.
Что ж, можно идти дальше. Как всегда – ночная дорога, дневной сон. Не торопясь: в Арноре его всё равно считают мертвым, так что задержка на неделю-другую ничего не изменит.
* * *
Последние дни Хэлгон с особым удовольствием представлял, как изумится Элронд, когда нолдор принесет в Имладрис ангмарский кинжал. Представлял удивление и почти зависть разведки эльфов (что уж говорить о людях!), когда он расскажет о том, как один смог перезимовать в горах. Слава самого искусного, самого смелого и самого удачливо разведчика всея Эндорэ день ото дня всё ярче вырисовывалась в его воображении…
…пока однажды он не сказал себе: «Хэлгон, ты самый глупый».
На привале он достал кинжал. Развернул кожу. И первый раз рассмотрел добычу.
Простая, но очень удобная рукоять. Никаких излишеств – оружие для того, кому важен лишь смертельный удар по врагу, а не узорочье и позолота. Лезвие невероятной остроты: похоже, в знаменитую орочью сталь входят какие-то еще металлы. Такая вещь достойна короля. Или, скорее, первого бойца в войске.