Можно ли, нельзя ли… поздно спрашивать.
Надо просто сделать.
Ты мечтал об этом в Форменосе. А совершить придется в Форносте.
Он пошел к Хириону, кузнецу.
Рассказал про назгула, про кинжал.
Рассказал, что станет делать.
Взялся за клещи: на большее он не годен, да и не надо от него большего. От него главное надо.
… звон молота о сталь, звук молнией стал, звезды мчатся вспять, звоном миру звучать, горну гудеть, Рогу реветь…
В грохоте молота слышался перестук копыт яростного коня, и каждый удар очищал сталь от шлака и плоть Арды – от силы Врага.
…взрежет тьму голос Рога, закроет лиху дороги, станет силой суровой, тварям смерть, Врагу не сметь!..
Великий Охотник мчался по миру, и не было у этой скачки времени – ни прошлого, ни будущего, она была здесь, сейчас, она была плотью Арды, и если Моргул взывает к силе Моргота, то ли любой из них может воззвать к силе Оромэ!
Любой.
Любой, кто говорит «Я встану на пути Врага», может услышать Силу, истреблявшую зло прежде, чем пробудились эльдары.
Любой. Не только ученик Охотника. Не только эльдар.
…отзвук станет шквалом, изведаешь силу Валы, изгонишь врагов кровавых, морок во мрак, низвержен Враг.
Им не нужны кольца, выкованные вместе с обманутым внуком Феанора, не нужны хитросплетения магии. Они – простые арнорцы – могут не меньше, чем Король-Чародей. Ведь и он, в сущности, тоже только человек, которому объяснили, что все рассказы о Битвах Стихий – больше чем правда, и что тот, кто откроет себя Стихии – сможет дать этой силе новые воплощения.
Этому несчетные века назад учил их Оромэ. Когда Феанор думал еще о благе для Срединных Земель, а не о вражде с братом или бунте против Валар.
Пришло время сбываться мечтам. Самым первым, самым сильным мечтам твоей юности.
Иди и передавай Свет дальше. Свет тех времен, когда Белое и Золотое Древо стояли в цвету.
Сколько клинков создал Король-Чародей? Сколько еще создаст?
Сколько успеют создать арнорцы до того, как двинется на них Ангмар?
Сможет ли Хирион сделать такое оружие без помощи нолдора? Сможет. Теперь – сможет.
Надо идти и учить других.
И Хэлгон учил. Входил в кузни, рассказывал о Моргуле, о чарах ангмарских клинков, а потом, когда сердце мастера сжималось от ужаса – но не того ужаса, что сковывает ледяным отчаяньем, а ужаса яростного, ненавидящего, крушащего – тогда эльф снова и снова говорил о Владыке Оромэ, о его силе, разлитой в земле, и…
…и оставалось только быть простым подмастерьем и держать клещами металл. Кузнец всё делал сам. Безымянный арнорский оружейник ковал клинок, в котором искрилась сила Валара.
Сила, способная разрушить чары назгула.
Сила, способная, быть может, и сокрушить назгула.
Хэлгон уходил учить следующего, а мастер оставался работать.
Сколько таких клинков было отковано в Артедайне?
Сколько их сослужило верную службу в войнах с Ангмаром?
Сколько их сгинуло в этих битвах?
Сколько их было потом погребено в курганах?
…молчали
Надо было идти в Мифлонд.
Эта странная, свербящая уверенность терзала Хэлгона который день.
Между тем, писать сыну ему было решительно не о чем. То есть событий хватало, но будни дунаданов были как волны – одна набегает вслед за другой, и только моряк способен их различить. Так и тут. Мелкие схватки, мелкие победы… будни войны.
Войны – волны.
Не стоит тревожить Кирдана просьбой передать письмо с таким рассказом.
И всё-таки.
Что-то звало? вело? гнало? в Гавани.
Устав от этой непонятности, Хэлгон предупредил товарищей и ушел на запад.
По дороге он думал, что письмо ни о чем – это не так уж бессмысленно, как кажется: вот, никаких событий нет, но помню–тоскую–не вернусь – само по себе важная тема. А то Аллуин может решить, что отец вспоминает о них только тогда, когда хочет рассказать что-то.
В сих мудрых рассуждениях нолдор без приключений добрался до Мифлонда.
В воротах его остановили.
– Хэлгон из Арнора? – учтиво спросил стражник, высокий и изящный, как все фалмари.
Тот кивнул, скорее удивленный, чем рассерженный.
Что этот мореход знает его по имени, хоть они и не знакомы, – легко объяснимо: не так уж много арнорских эльдар приходят в Гавани. Да и не так уж много эльдар в Арноре, н-да. Но за все века его останавливают первый раз.
– Я сейчас сообщу, – кивнул мореход.
– О чем?!
– О твоем прибытии. Владыка ждет тебя уже несколько недель.
Вскоре явился Гаэлин, поклонился нолдору ниже, чем обычно – и быстро пошел по Мифлонду, даже не оглядываясь, чтобы проследить, идет ли за ним гость.
А зря.
Хэлгон, конечно, шел следом, но был настолько изумлен, что пару раз едва не отстал и потом бегом догонял морского эльфа.
Кирдан – его – ждет.
Уже несколько недель… значит, то беспричинное стремление в Мифлонд было… осанвэ? Осанвэ Кирдана, не меньше и не больше. Он, простой нолдор, обычный следопыт, слышит одного из величайших эльдар всех времен.
От такого перехватывало дыхание.
Хэлгон не пытался угадать, зачем он понадобился владыке Мифлонда: сейчас придут, и тот сам всё скажет.
Тем временем они прошли всю бухту и начали подниматься на южный утес. Улицы превращались в лестницы с такими широкими ступенями, что на один шаг вверх надо было делать три шага вперед. Нолдору стало не до волнений, он теперь жадно смотрел по сторонам. В этой части Мифлонда он был впервые.
Здесь было – тихо.
Гавань с ее толпой вечно радостных фалафрим осталась внизу. И дома здесь были другие: из камня или из дерева, каждый был возведен и отделан для себя. Не на радость всем, не чтобы Мифлонд стал еще прекраснее, а – так, как по сердцу хозяину. Все разные. Вот каменный – явно приглашали гномов его строить и вырезать непривычные подгорному народу образы морских существ («Интересно, чем им заплатили? Жемчугом? Перламутром? Гномы же за такую работу способны целое состояние потребовать! Хотя… что такое для фалмари мешок жемчуга и – что он для гномов!») А вот деревянный дом – видно, что хозяин своими руками вырезал могучие изгибы бушующих волн, угадывающиеся тут в каждом оконном проеме, в каждом завитке орнамента, оплетающего колонны.
Лестницы давно стали обычными, затем крутыми. Хэлгону то и дело приходилось бежать следом за своим провожатым: Гаэлин бесстрастно глядел только вперед, а нолдору хотелось по полдня простоять перед каждым из этих зданий, читая язык линий – более выразительный, чем вязь тенгв на листе.
Разные.
Дома – разные настолько, что Хэлгон изумлялся, как все они стоят в одном городе и как жители их – одного народа. Дома такие же разные, как волны для морехода, как сами фалмари – для своего владыки. Но для нолдора все фалмари на одно лицо… были. Язык камней ему понятнее языка воды. А теперь и язык воды стал яснее – переведенный в камень и дерево.
Хэлгон невольно усмехнулся – и попытался представить здесь Аллуина. Понял бы? Увидел бы характер каждого из фалмари в сплетенье узоров на их домах? Или капитану с Эрессеа понадобилась бы вода, чтобы перевести язык камня?
Тряхнул волосами, Хэлгон помчался за Гаэлином. По счастью, лестница была без ответвлений.
И – никого. Капитаны мифлондских кораблей (не было сомнений, что в таких домах обитали не простые мореходы) или странствовали по морям, или просто не показывались, предпочитая ходить здесь в одиночестве.
Лестнице-улица стала совсем крутой, упираясь в небо. Пронзительное, голубое. Гаэлин взбежал наверх и остался стоять, дожидаясь нолдора, – одинокая фигура на фоне чистой синевы. Но с каждым шагом Хэлгона вверх – рядом с юным эльфом рос другой силуэт: по колено, по пояс, по плечо, выше головы, вдвое выше, втрое… немеряно.
Маяк Линдона.
У двери Хэлгон задержался, пробежал пальцами по резьбе. Нолдорская работа. Здесь – сохранилась. Со времен Гил-Галада. Пять тысяч лет, не меньше.
Древний Линдон, канувший в прошлое, как Нуменор – на дно морское.
Юный Линдон, куда пришли обрести новый дом те, кто некогда спасся из Гондолина. И в имени твоем, Линдон, отзвук имени Гондолина. И в резьбе твоей, Линдон, тени узорочья Гондолина…
– Владыка ждет, – напомнил Гаэлин. В голосе юного эльфа слышалось недоумение: зачем задерживаться на пороге.
Они поднялись по винтовой лестнице (Хэлгон просто запретил себе смотреть по сторонам, а то они до завтра не дойдут!), и юноша распахнул перед нолдором тяжелую дверь.
– Ну наконец-то, – прозвучал голос Корабела.
Хэлгон вошел и огляделся.
Самое удивительное в этом покое было то, что несмотря на огромное – во всю стену – окно, здесь было сумрачно. И Кирдан, сидящий в дальнем углу, оставался почти невидим.
– Я приветствую тебя, Владыка Кирдан, – Хэлгон поклонился. – Мне сказали, ты ждешь меня?
– Я жду тебя, – в его голосе звучала непонятная мрачная усмешка, – человек короля Арнора.
Хэлгон на всякий случай обиделся:
– В Арноре давно уже нет короля. И Арнора теперь тоже… – он сжал губы и выплюнул одно слово, жестокое, как удар ножа: – нет.
Кирдан встал:
– Но «человек» остался?
Нолдор не нашел, что сказать: Мореход явно вкладывал в это странное приветствие какой-то ему одному понятный смысл.
Кирдан и не ждал ответа:
– Гаэлин!
Юноша возник в дверях.
– Принеси нам вина и можешь быть свободен до завтра.
Тот повиновался, быстрый и безмолвный.
Кирдан поставил на стол два кубка («Из Гондолина, – с полувзгляда определил Хэлгон. – Или, скорее, сделаны уже во Вторую эпоху гондолинскими мастерами Гил-Галада»), налил, протянул один гостю.
Нолдор пригубил из вежливости, спросил снова:
– Так зачем ты звал меня, владыка?
– Помолчать вместе, – с той же мрачной усмешкой отвечал Кирдан. – Как ты думаешь, огнеглазый, нам найдется, о чем помолчать вдвоем?
Перворожденный обвел рукой комнату. Довольно большая, она казалась тесной из-за обилия стеллажей, столов, ларцов. Везде стояли и лежали фигурки из дерева и камня, на стенах не было и пяди свободной из-за развешенного оружия, доспехов, знамен (боевых, изрядно потрепанных); с каким-нибудь кинжалом, не потерявшим остроту за многие века, могла соседствовать изящная девичья вышивка, а рядом – свитки в ларцах и без…