Финголфин отдавал распоряжения по лагерю, когда на него стрелой вылетел Хэлгон и закричал:
– Как ты посмел привести ее сюда?!
Сын Финвэ после Льда был не слишком скор на эмоции. Он медленно обернулся и спросил:
– Кого?
– Эльдин! Почему ты ее привел, если я запретил ей идти?!
– Дочь Глиндана? Я ее не вел, я даже не знал, что она пошла с нами.
Финголфин медленно вспоминал. Шла? Возможно. Не жаловалась, не падала, не проваливалась под лед… не вспомнить.
– Ты даже не знал?!
Вокруг них начали собираться нолдоры Второго дома. Они смотрели на эту пару с недоумением, словно колеблясь: разъяриться на дерзкого дружинника, который смеет так говорить с королем, или – рассмеяться.
Со стороны эти двое выглядели как горный утес и яростный ветер, твердо вознамерившийся сей утес повалить. Интересное зрелище, несомненно.
– Ты потащил ее через Лед. Ты понимаешь, насколько это опасно?! Она могла погибнуть!
Финголфин медленно проговорил (каждое слово было тяжелым, словно глыба):
– Я – понимаю – насколько – опасен – путь – через – Лед.
И Хэлгон опомнился. Он вдруг огляделся, заметил плотную толпу, стоящую вокруг, взглянул на себя их глазами – и чувство, которому еще не было названия в эльфийских наречиях, обожгло его.
Чувство стыда.
Он молча пошел прочь.
Перед ним расступились.
* * *
– О-ёёё-ёй–ООО-о-ууу..! – Кирдан рыдал от хохота, закрыв лицо руками.
Хэлгон терпеливо ждал.
Доселе он полагал, что рыдать от смеха могут только атани, а Старшим Детям Эру сей дар недоступен.
Сегодня он узнал, что ошибался.
– «Ты понимаешь!», «ты понимаешь!» – всё повторял Корабел, растирая слезы по щекам.
– Налить тебе еще вина, владыка? Или, может быть, принести воды?
Кирдан махнул рукой, Хэлгон понял это как «налить вина». Что и сделал.
Тот осушил кубок за несколько глотков, сел в свое кресло, с трудом успокаиваясь.
– И как ты в легенды не вошел? На Финголфина осмеливались кричать только двое: Феанор и Хэлгон! Где толпы менестрелей?!
– Не шути так, владыка…
– Прости. Но ведь смешно!
– Смешно, – виновато улыбнулся нолдор.
Он снова провел пальцами по граням кварца – по вершинам Эред Вэтрин.
Уже после смерти он не раз встречал Финголфина в Валиноре, но эти встречи были… как в Мандосе. Там феа умерших скользят друг мимо друга, видя, осознавая, но – словно во сне. О чем ему было говорить с Финголфином в Валиноре? О прошлом? – но оно исчерпало себя. О настоящем? – но оно было у каждого свое. О будущем? – но его в Амане не было.
И вот сейчас, прикасаясь к скромной работе Верховного короля нолдор, Хэлгон понимал, что ему есть о чем поговорить с сыном Финвэ. Тот, кто называл себя «человек короля Арнора», очень хотел бы побеседовать с единственным из владык эльдар, кому люди были не подданные, не слабые существа, а – друзья.
Работа Финголфина была совсем слабой по меркам нолдорских мастеров. Но она была – человечной.
Сделанная за век-другой до прихода людей в Белерианд.
Как ни медлила ночь, но она настала. На верхушках мачт зажглись голубоватые огоньки, на набережной наполнились золотистым светом два хрустальных шара, а дальше свет дробился в окнах зданий и в убранстве лестнице-улиц.
– Как красиво, – тихо выдохнул Хэлгон.
Кирдан понимающе улыбнулся.
Они проговорили до рассвета. Кирдан показывал другие редкости, Хэлгон старательно слушал, но сердце уже не могло вместить больше пережитого.
«Позволит ли мне Кирдан еще раз придти сюда? Прикоснуться к этим живым кусочкам прошлого?»
Светало.
Мир стал серым, как это всегда бывает перед восходом, потом на море показалась тень от маяка, Кирдан встал, чтобы загасить лампу… и в разгорающемся свете утра Хэлгон увидел.
– Владыка… Ты… у тебя…
Щеки и подбородок Кирдана покрывали серебристые волоски. Негустые, но вполне отчетливые.
– Да, – с горечью произнес Корабел.
– Но почему?! – с недоумением выдохнул Хэлгон.
– Почему она растет?
– Почему ты говоришь об этом как о беде! Ну растет, ну и что? – Он помолчал, нахмурился. – Погоди… ты сидишь здесь один, в темноте, прячешься и страдаешь как из-за потери друга – и только потому, что у тебя растет борода?!
– Не кричи на меня, я тебе не Финголфин! – резко отвечал тот.
– Нет, буду кричать! Ты меня позвал, чтобы показать свою бороду, и я скажу: в ней нет ничего особенного. Она вырастает у каждого человеческого мальчишки.
– Правильно. У каждого. Человеческого.
– И что, это так страшно – оказаться походим на людей?!
– Не знаю. – Кирдан снова сел в кресло, но сейчас свет падал прямо на его лицо, серебрясь на щеках. – Это ты умеешь быть похожим на людей. Не я.
Хэлгон несколько раз прошелся по комнате, словно зверь по клетке. Надо было что-то делать. Надо было объяснить Кирдану, что он… гм, неправ.
Владыка Мифлонда сейчас напоминал следопыту обычного человеческого юношу (кстати, как раз в том возрасте, когда начинает расти борода!), который страдает из-за вселенской проблемы – и которого просто надо хорошо погонять с мечом, чтобы выбить дурь, или отправить с не очень сложным заданием для прояснения ума.
Как поступить в таком случае с Перворожденным? Сказать «пробегись три раза до другого конца Гавани и обратно?» Несомненно, помогло бы… но ведь не побежит.
В дверь постучали.
– Заходи, Гаэлин! – Кирдан встал и отошел к южной стене, стал перебирать какие-то свитки в ларце.
Юноша поставил на стол узорную деревянную миску с фруктами и хлебцами, кувшин (в нем оказалась чистая вода), вопросительно посмотрел на Корабела – точнее, на его спину – и поняв, что больше от него ничего не надо, скрылся, аккуратно затворив дверь.
Хэлгон подождал, пока шаги Гаэлина затихнут внизу, потом со вздохом спросил:
– Ты и от него прячешься?
Кирдан резко обернулся. В его глазах было отчаянье.
Хэлгон медленно выдохнул, призывая всё спокойствие, которое скопилось в закоулках его души за эти века, и заговорил:
– Нет ничего дурного в том, чтобы походить на людей… У них есть много достоинств, недоступных нам, эльдарам. Я века живу среди них и могу сказать: люди теплее нас, они душевнее, мягче, отзывчивее.
…надо было говорить, говорить… неважно что… хотя, кажется, нашел какую-то нить, что-то серьезное, лишь бы Кирдан слушал, он успокоится, поймет, что глупо прятаться, и всё станет как обычно, а борода – это мелочи, вот у Корабела появилась, хотя ему не нужна, а у него, Хэлгона, нет, хотя было бы забавно очеловечиться настолько, чтобы и щеки поросли… а зимой, наверное, это очень даже удобно, морозный ветер за подбородок не кусает, только вот Кирдану это неважно, ну как же несправедливо!
– Владыка, ведь душевную отзывчивость мы называем человечностью. И у тебя она есть, иначе бы ты не подошел тогда ко мне. Эльдары идут своими путем, словно луч лунного света, пронзающий пространство, – его остановит лишь преграда, но с пути он не свернет и никого не обогреет. А человек – теплый, он умеет заботиться – даже о постороннем, даже о случайном знакомом, он обогреет и поддержит чужого. Эльдар – может помочь, но его помощь холодна, он добр к своим, а ты, в своей заботе о многих – ты уже стал, слышишь, во многом стал похож на людей. И сейчас это просто сделалось видно.
Хэлгон перевел дух. Вытряс последние капли вина в свой кубок. Жаль, что Гаэлин принес воду… хотя откуда ему знать, что надо еще вина и покрепче?
– Ты действительно так считаешь? – тихо спросил Кирдан.
Огнеглазый кивнул. Налил воды, раз вина нет. Устанешь от такого разговора, как за день преследования орков каких-нибудь.
– Я никогда не задумывался, как я считаю. Я просто жил среди людей. Мне там тепло. И с тобой – тепло.
Корабел медленно провел рукой по щекам.
Хэлгон почти крикнул:
– Ну растет и растет, что такого! Ведь ты – это ты, что бы у тебя на лице ни выросло! Неужели ты думаешь, что чьё-то отношение к тебе изменится из-за нескольких едва заметных волосков?!
Похоже, Кирдан начал слегка оттаивать:
– Так значит, ничего страшного?
– Ничего! Красиво даже. Ты становишься похож на благородного ста…
Нолдор осёкся. Еще раз обвел взглядом комнату, потом гавань, повернулся к Кирдану:
– Владыка, здесь ведь есть еще перворожденные?
– Есть. Несколько.
– И ни у кого, конечно, никаких бород?
Кирдан опустил веки: да.
– Тогда я, кажется, что-то понимаю… Подожди, не перебивай, послушай меня, – хотя Корабел молчал. – Это не возраст, это другое. Я сначала думал: тебе же немеряные тысячи лет, вот и начало расти… но у других – нет. Это потому, что ты похож на человека, я прав, а когда много заботы – она превращается в заботы, а заботы старят, седеют от них… то есть это люди – седеют, у них бороды седыми становятся, а у тебя… повернись к свету, Владыка: она у тебя серебристая – или седая?
– И как?
– Не разобрать…
– Твоя привычка пить много вина – тоже человеческая?
Хэлгон пожал плечами.
Кресло Кирдана было единственным стулом в этой комнате, и нолдор без стеснения уселся в него, измотанный разговором.
– Подожди, я сейчас принесу тебе вина.
– Ты упорно не хочешь показываться Гаэлину?
– Уже нет. Но мальчишка убежал и звать его… мне проще сходить самому.
Кирдан вышел, а Хэлгон взял в руки друзу, обработанную Финголфином. Медленно проводил пальцами по абрису знакомых гор, вслушиваясь в след рук того, кто придал камню этот облик.
Вернулся хозяин:
– Пей, великий истребитель запасов вина.
– Спасибо, – Хэлгон залпом опрокинул кубок.
– Я зря принес только один кувшин? Мало?
– На одного – хватит.
– А где твои дунаданы берут вино, чтобы тебе хватило? Или ты ходишь в Имладрис истреблять запасы Элронда, и он тебя не любит именно за это?
Хэлгон с укоризной посмотрел на Корабела и ответил:
– А пройтись по Мифлонду всё-таки придется.