По ту сторону тракта был лес; Хэлгон каким-то непривычно серьезным тоном велел Арагорну идти следом за ним, за спиной и никак иначе, не отклоняться ни на шаг и не задавать вопросов. Принц удивился, но спорить, разумеется, не стал.
По ночному лесу эльф шел с большей уверенностью, чем по холмам днем. Впрочем, путь не был долгим: когда они углубились в пущу, наставник устроил привал, запретив почему-то пользоваться топором. Запрет был странным, но почти ненужным: сушняка хватало.
Арагорну было всё равно, куда его ведут: в его сердце серебряными струнами звенели ветры Сумеречного кряжа и розовел вереск над городом, которого нет.
Весь следующий день они шли по лесу. Лес был всё-таки странным, под стать серьезности Хэлгона: по нему было очень легко шагать. Таких удобных тропинок нет и в их родных лесах, а, между тем, никаких признаков жилья вокруг не видно. Если это не дороги к дому, не пути лесорубов, не тропы воинов – то зачем они? Кем проложены?
Лес не давал ответа… только вот подчас Арагорну чудилось, что за ними наблюдают. А то еще – узоры коры на дереве складывались в лица, непривычные, пугающие… казалось?
Принц пытался спросить, но эльф качал головой, пресекая речи.
К вечеру они уви… нет, услышали дом.
Осенний пир со свежим пивом был в разгаре.
Кружку налей – и будешь бодрей,
Вторую налей – и станешь добрей,
С третьей будет жизнь веселей,
С четвертой станешь ты всех смелей! –
далекие голоса так смачно горланили этот незамысловатый припев, что «пей» и «хэй» эхо разносило за пол-лиги, а ближе к дому можно было разобрать и остальные слова.
Столько радости было в этой песне, что от нее и впрямь становишься и бодрее, и добрее.
Арагорн разулыбался. Хэлгон ускорил шаг, принц не отставал, будто и не шел целый день.
Поднялись на холм – к дому с ярко освещенными окнами, дверь распахнулась, на миг ослепив их золотистым светом, но его тотчас перекрыла широкоплечая фигура и радостный голос пророкотал:
Вот так вдруг! Тут старый друг!
Диво так уж диво!
А у нас – веселый круг
И в избытке пива!
Том Бомбадил посторонился, пропуская гостей. Эльф и юный дунадан вошли в дом.
В избытке здесь было отнюдь не только пиво.
Жарко пылал камин, и всюду – на столе, по полкам, по стенам горело столько свечей, что и в летний полдень бывает не так светло.
Снеди на столе было человек на двадцать, не меньше. Пироги, ветчина, сыры, яблоки и множество мисок с какими-то вкусностями… такой пир Арагорн видел раз или два в жизни, но тогда за столом сидело множество народу, а тут – несколько коротышек, которые на первый взгляд показались принцу детьми, только вот у одного из этих «детей» была густая курчавая борода, а еще один был совсем седой.
Первым делом – смыть вам грязь,
Живо умывайтесь! – скомандовал хозяин пришедшим.
Подождем к застолью вас,
Но – шустрее, зайцы!
Это «зайцы» позвучало у него с такой старательной строгостью, что Арагорн расхохотался в голос – на весь дом, и смех эхом отразился от балок.
Вскоре они, умытые и посвежевшие, сидели за общим столом, но на полу, потому что стол был по росту этим странным коротышкам, с которыми, кажется, век знаком, хотя не очень разобрал их имена – кто Мунго, кто Фратти, а кто-то – Крутоног, и это «Круто» он произносит с такой важностью, что даже имени его не запомнишь.
Им с Хэлгоном поставили большую, человеческую посуду и в кружки налили вкуснейшего на свете пива, а потом хозяин и Крутоног пели, хлопая себя по коленям:
До дна, до дна – за славный ячмень,
До дна, до дна – за солнечный день,
До дна, до дна – за наш урожай,
Пей же до дна, меня уважай! – и под это, конечно, надо было выпить до дна, и ему тотчас налили снова, и снова полную, и хотелось попробовать всё из каждой миски, и пироги тоже разные: которые треугольные, те с яблоками, круглые – с тыквой, круглые, но в складочку – с капустой, а вон те… еда хмелила сильнее пива, так много ее было, и надо было запить, и пьется легко, и не чувствуешь совсем хмельного…
Со славным пивком мне всё нипочем –
И дождь, и снег, и ветер
А с другом вдвоем мы смело пройдем
Любые беды на свете.
У Арагорна горели глаза, он подпевал песням, словно знал их всегда, его кружка снова была полна, и это было здорово, кто сказал, что пиво хмелит, оно же пьется как вода, только очень-очень вкусная и душистая, и как же здесь красиво, в этом золотом свете свечей, и нет на свете дома замечательнее этого…
Золото… мягкой нитью совьется песнь.
Золото… теплым пледом накроет тишь.
Золото… так в закате растает день.
Золото… ты беззвучье услышишь.
Золото… ты шагни на безлюдный луг.
Золото… ты поведай мечты цветам.
Золото… если слезы нахлынут вдруг
Золото… ты расплачься там.
Золото… если нету иных дорог,
Золото… то тропинкою станет песнь.
Золото… для беды и для счастья срок
Золото… нам измерен весь.
Когда Арагорн проснулся, солнце било в окна. Давно заполдень.
Он вскочил.
Он помнил вечер, сияющую залу, пир, веселье… нежный женский голос, певший о золоте – что-то очень печальное и от того еще более прекрасное.
Где Хэлгон?
Вообще – где они?
Мальчик метнулся к окну – оно выходило на склон холма и дальше на широкий луг, где царил – вот по-другому и не скажешь! – роскошный дуб. Обхвата три, если мужчины возьмутся за руки. Или три с половиной, если женщины.
Возле дуба был Хэлгон и их хозяин.
Уф.
Хэлгон нашелся. И вообще – всё вчерашнее не приснилось, раз этот веселый бородач существует на самом деле.
Арагорн быстро оделся (то ли он сам ночью снял с себя одежду, то ли раздели, укладывая на эти перины… мягкие какие, оказывается!), выскочил из дому, побежал вниз.
– О! – приветствовал его хозяин, – недалеко дубок от дуба бегает!
Хэлгон улыбался, но… не ему. И не Бомбадилу. Он улыбался чему-то далекому, то ли из прошлого, то ли из будущего… то ли эльф разговаривал с дубом.
Почему бы и нет? научили же эльфы энтов разговаривать. А Хэлгон со своим дубом беседует. Дуб ветвями шумит – отвечает.
Для всех деревьев на опушке уже давно настала осень – кто пожелтел, кто покраснел, а кто и облетать начал, а этот лесной король и знать не желает ничего про близкие холода. Стоит в несокрушимой зелени. Только с холма видно, что его макушка зазолотилась. Как у зрелого воина седина на висках.
Золото… размотаешь клубок дорог.
Золото… разменяешь года на дни.
Золото… возвратись, где судьбы исток,
Золото… возвратись, отдохни.
Арагорн мотнул головой. Странная это штука: осень. Такая красивая! – красивее, чем лето, а на душе грустно-грустно.
– А Том Бомбадил – кто он? – спросил Арагорн, когда они с Хэлгоном всё-таки покинули этот самый уютный в мире дом.
– Старейший, – промолвил эльф.
Юный дунадан огорченно вздохнул от такого ответа.
Что их хозяин отнюдь не человек, хоть и притворяется, причем весьма искусно, Арагорн понимал и сам. И ведь Хэлгон знает правду! настоящую правду, какую ни в одной книге не напишут… и не говорит. Не скажет?
Нолдор почувствовал обиду мальчишки, чуть задумался – и второй его ответ был короче первого:
– На привале.
Арагорн просиял и от радости ускорил шаг.
Хэлгон безотчетно отламывал веточки от запасенного на ночь хвороста, кидал их в костер и говорил:
– Здесь его зовут «Старейший из нерожденных» и… правильно зовут. Он один здесь такой.
– «Здесь» – в Арноре? – осторожно спросил мальчик.
– Нет… – выдохнул эльф. – Нет.
Бомбадилу легко подыгрывать.
Молчать с ним легко.
И – о нем молчать легко.
Говорить о нем трудно.
– Нет, – Хэлгон решительно скормил костру очередную горсть древесной мелочи, – он один во всех Срединных Землях, которые я знаю. А может быть вообще – во всех. Ты понимаешь?
Арагорн понял… и не поверил тому, что понял.
Хэлгон кивнул его испуганному взгляду.
– В Амане мы учились у них и звали их Валарами. А здесь его зовут Старина Том, и хоббиты ходят к нему пить пиво.
Арагорн молчал, заново вспоминая все дни, прошедшие в доме на холме, и отчаянно жалея, что не знал! не понял! не догадался!! он бы тогда…
– Нет, – мягко ответил Хэлгон, – я потому и не сказал тебе. Почтение, преклонение – ему это претит. Ты видел Старину Тома – и держался с ним как со Стариной Томом. Так ему приятно.
– Расскажи… – мольбой выдохнул мальчик.
– Я очень мало знаю о нем, – Хэлгон поворошил костер, поднял сноп золотых искр, положил несколько веток на угли. – Он дружил с Владыкой… давно. Совсем давно: еще до пробуждения эльфов. Он рассказывал об этом.
Нолдор помолчал, вспоминая ту, первую встречу. Вспоминая, как тогда вопреки всему ужас, сжимавший его душу, разжал когти.
– Он очень любит эту землю и, видишь, стал ее частью. Он отказался уйти в Аман – еще тогда, до пробуждения, до всего, когда Аратары творили Благой Край.
Арагорн отчаянно пытался представить себе такую древность.
– И он, и его супруга, – продолжал эльф.
– Как Мелиан… – выдохнул мальчик, уцепившись хоть за что-то в этих безднах предначального.
– Примерно так, да. Они не единственные Уманиары – Отвергшие Благой Край. Ты учил это, просто не понял.
– «В Арду спустилось множество духов, великих и малых, и тех, кто ушел на Запад, зовут…» – прошептал Арагорн.
– Да, именно так, – кивнул эльф. – А остальных зовут Уманиарами. Никто не знает, сколько их. Лишь Эру ведает.
– Значит, Бомбадил – не один такой?! – выпалил Арагорн.
– Как тебе сказать… – Хэлгон снова стал ощипывать веточки с хвороста, словно это было самым главным делом. – Нерожденных много. А его зовут Старейшим из них. Почему?