– И почему?..
– Не знаю, – вздохнул Хэлгон. – Не знаю, но кое-что думаю об этом. Что ты скажешь о хоббитах?
– Я хотел спросить тебя о них…
– Сроком жизни они – смертные, обликом – сам видел, не похожи ни на кого, пришли в этот край с востока. И поселились под боком у Старины Тома.
Эльф положил недоощипанную ветку в огонь и испытующе посмотрел на мальчика:
– А если я тебе расскажу о том, как во Вторую Ангмарскую войска Моргула просто не заметили Хоббитанию?
– Понимаю… – выдохнул принц.
– Что ты понимаешь? – требовательно спросил эльф.
– Что Том Бомбадил защищает их.
– Само собой. Я о другом. Ты видел их сходство? Когда они вместе за столом, оно слишком явное.
– И? – взгляд Арагорна сиял священным ужасом.
– Вот тебе «и». Эльфы и люди – дети Илуватара, орки и тролли – творения Моргота (кто говорит, что они созданы им, кто – что искажены, пусть спорят), Ауле создал гномов… Кто создатель хоббитов?
– Он?!
– Не знаю, – развел руками эльф. – Задать ему впрямую этот вопрос я не решился. И не думаю, что он бы ответил…
– И этого не узнать? – огорченно спросил юный дунадан.
– Тебе – вероятно, нет. А я… ну, когда-нибудь.
– Когда?!
– Когда? – усмехнулся нолдор. – Когда снова в Мандос попаду. Непременно Владыку Намо спрошу. Или еще проще: посмотрю на гобеленах Вайрэ.
Хэлгон переложил костер, помолчал, подумал, глядя в пламя, и мечтательно улыбнулся:
– …многое же я там узнаю в конце концов.
* * *
В дозоре они, по выражению обоих, бездельничали. Пустоземье затихло; Хэлгон, всегда умеющий утешить, уверял, что это ненадолго; словом, свободного времени у них было куда больше, чем у нолдора – желания говорить об истории, а у Арагорна – необходимости совершенствовать квэнья.
Посему Хэлгон нещадно гонял принца с оружием.
Каждый день заканчивался одинаково. Арагорн прикорнет у костра «на чуть-чуть» и тотчас провалится в сон. Как топор плавает, по давнему выражению Хэлгона.
Нолдор почти не спал: он не устал, а раз так – то и отдых не нужен, складывал костер из крупного валежника, чтобы горел неярко, но долго, и сидел недвижно, глядя в робкие язычки пламени, облизывающие бревна.
Он уходил мыслями в прошлое, перебирая события и ища, когда же всё это началось.
Сколько лет они вместе? Не о первой встрече речь, не о просьбе-приказе Аравира, а вот об этом…
С Аранартом было иначе.
Непривычное, странное чувство связало нолдора с юным дунаданом. Оно было похоже на осанвэ – только никогда не слышал он об осанвэ с людьми, даже если в их жилах и течет кровь Элроса. И всё-таки они понимали друг друга без слов – с полумысли, полувзгляда; в редких схватках с орками они превращались в четырехрукого и двуглавого бойца, с которым справиться было почти не... ну, очень сложно по крайней мере.
Но это единение оставалось и после боя. Радость и гнев на двоих. Успехи и неудачи юноши, жадно продолжавшего учиться, были для Хэлгона собственным торжеством или стыдом. Непривычно. Непонятно. И рядом не нашлось самого простого человека, который открыл бы огнеглазому, что это и называется – отеческая любовь.
Самому же Хэлгону сравнивать было не с чем. Спроси кто его, любит ли он Аллуина, он бы не задумываясь ответил «да»: ведь он позаботился о безопасности сына еще до его рождения и потом был очень рад, когда Эльдин уехала в спокойный Гондолин... правда, потом... потом... Но зато сейчас Аллуин в полной безопасности, наслаждается любимым делом, чтим и нолдорами и тэлери как превосходный капитан и друг Эарендила... конечно, он, Хэлгон, очень любит сына.
А с Арагорном всё иначе. О его безопасности Хэлгон и не думает, таскает с собой только что не на балрога (по той понятной причине, что балроги в Пустоземье не водятся), обращается с ним безо всякой любви... вот только мысль о том, чтобы снова охотиться в одиночку, для нолдора страшнее отравленной орочей стрелы.
А расстаться они будут должны: когда Арагорн станет опытным воином, он возьмет в пару молодого следопыта. Но, может быть, Аравир позволит им не разлучаться? Ведь один раз он нарушил правило ради Хэлгона?
...костер догорал, ночь сменялась предрассветной серостью, и от холодка Арагорн проснулся. Рывком сел:
– Прости меня, Хэлгон. Я...
– Ничего страшного. Принеси еще хвороста и посторожи. Я посплю до рассвета. И к полудню будем на Троллином нагорье. В такие солнечные дни оно поистине прекрасно.
Начинался новый день.
Такой же ничем не примечательный, как вчерашний и завтрашний.
Такой же счастливый, как они.
Такой же чудесный, как дни твоей юности в Амане. В лесах Оромэ. Только тогда ты учился – а сейчас учишь.
Только тогда ты не умел быть благодарным за каждый такой день.
Теперь – умеешь.
Как ни отдалял Аравир день, когда наследник должен отправиться в Ривенделл, время пришло.
Хэлгон воспринял это спокойнее, чем сам от себя ожидал, рассказал Арагорну о тамошней великолепной библиотеке – и юноша стал думать не о расставании с наставником, а обо всех его бесконечных «не знаю», и мечтать об ответах хотя бы на половину из них.
Это ненадолго. Три года, может быть, даже меньше.
Он вернется – и пойдет настоящая взрослая жизнь.
Их делом будет дальняя разведка.
«Конечно, вы будете вместе, – сказал ему Аравир. – Лучшего напарника, чем ты, ему не найти во всем Арноре».
Это будет.
Два меча. Два лука. Два колчана. И одна воля.
С Аранартом вы были слишком разные. С Арагорном вы – одно целое.
Ты об этом мечтал всю жизнь.
Обе свои жизни.
И вот он – Ривенделл. Солнце золотит деревянное кружево арок домов и террас, водопады поют свою вечную песнь о пристанище и защите, мостики через Бруинен изогнуты так же изящно, как и века назад.
Не Аман, ничуть на него не похоже, а всё-таки – кусочек Благого Края в смертных землях. Века идут мимо него.
И разговорка Арахаэля цела. Конечно, цела, что ей сделается. И жить Арагорн будет в том же доме, что и его прадед.
И этот – неизменен. Глянул – будто ледяной водой обдал.
Будто не было всех попыток Аранарта и Глорфиндэля нас помирить.
Будто не было всех веков моей службы Арнору.
За что ты так ненавидишь меня, владыка Элронд? За то, что я – Пес Келегорма?
Что ж, я шел сюда не только по слову Аравира. Меня здесь ждет друг, и прости, владыка, но тебе придется терпеть мое присутствие. Хотя бы несколько дней.
Постараюсь не попадаться тебе на глаза.
…светало. Молодая листва на западном склоне ущелья уже сияла оранжевыми и золотыми отблесками, но здесь, внизу, было сумеречно и прохладно.
Ночные танцы и песни уже уснули, дневные заботы пока не пробудились. Тишина, светлая и легкая, как касание крыла бабочки, как осыпающиеся лепестки яблонь, тишина прозрачная и доверчивая, как улыбка человеческого ребенка, тишина, безмятежно раскинувшаяся всюду, и –негромкие звуки арфы на одной из террас лишь оттеняют ее.
Хэлгон пошел туда, отчего-то зная, что играет Глорфиндэль.
Тот скорее почувствовал приближение нолдора, чем услышал, обернулся, чуть кивнул: да, можно, – не прерывая музыки.
Следопыт присел на мозаичный пол.
Смотрел на золотоволосого и думал, что место ваниара – в Благом Краю, и если Валинор далеко – что ж, ваниар будет творить его там, где он живет. И от него, как Свет от Древ, будет разливаться мир, спокойствие, тишина… и музыка как часть тишины, сколь ни странны такие слова.
Глорфиндэль играл, Хэлгон слушал. Становилось всё светлее.
Музыка затихла.
– Хорошо… – улыбнулся ваниар, ставя арфу к резным ножкам кресла. Взял из чаши на столике два яблока, одно кинул Хэлгону. – Хорошо, как в Мандосе.
Нолдор достал кинжал, разрезал яблоко на дольки.
– Я бы сказал: хорошо, как в Амане.
Ваниар последовал его примеру.
– В Амане не так. В Амане всегда есть те, кто от тебя что-то хочет, кому ты что-то должен… хотя бы придти на праздник и разделить чужое веселье. А Мандос… место, где ты один. Совсем один. Крепость, которой ты защищен ото всех забот. Только отдых. Беспредельный, светлый отдых.
– Что ж ты вышел из Мандоса, если там так хорошо?
– Тебе ли не знать, как утомляет бесконечный отдых? – чуть усмехнулся в ответ Глорфиндэль.
Хэлгон кивнул, неспешно доел яблоко, вытер кинжал. Спросил:
– Откуда ты знаешь, что у меня последние месяцы Мандос не идет из головы?
– Осанвэ?
– Не замечал его между нами раньше, – нахмурился нолдор.
Глорфиндэль улыбнулся глазами: рассказывай, раз начал.
– Да глупости: стал думать, что стану делать, когда погибну снова. Дело у меня теперь к Намо есть. Или к Вайрэ, как получится.
– Надеюсь, не спешишь? – улыбнулся ваниар.
Нолдор покачал головой. Кивнул на яблоки:
– Вкусные они здесь.
– Держи, – Глорфиндэль кинул ему второе.
Хэлгон поймал, но есть не стал. Сказал:
– Знаешь… под эти мысли – прежняя жизнь вспоминается. Ну и прежняя смерть.
– И?
– И ничего. Как бы рассказал о том, что сейчас: ты сидишь, я сижу, стол стоит, на столе яблоки…
Ваниар кивнул:
– Арверниэн стоит, Хэлгон идет…
– …а потом Хэлгон не идет. Я, конечно, знал, что прошлое – ушло, отрезано, но…
– …но тут ты убедился в этом.
Нолдор кивнул.
– Чем же это плохо? – спросил Глорфиндэль.
– Не плохо. Странно. Всё вспоминается, как Мандос из меня это прошлое выбивал. Как кузнец – шлак из породы.
Глаза Глорфиндэля блеснули, пальцы невольно сжали подлокотники кресла:
– Хэлгон…
– Что, – усмехнулся нолдор, – не простишь себе, если упустишь возможность расспросить, как в Мандосе карают братоубийц?
– Тебе самому хочется рассказать, – отбил выпад Глорфиндэль. – Не Арагорну же.
Туманы прошлого
Уйти. Уйти и освободиться. Освободиться от этой войны. Освободиться от долга, велящего обнажить меч на эльдар, на свой народ, на свою семью.