Любая кара лучше, чем это.
Что ты припас мне, Намо? Почувствовать себя каждым из эльдар, кого я убил? Почувствовать горе его родных, близких? Ты так предсказуем, Владыка Судеб! Да, это больно. Очень. Да, снова и снова. Мучительно. Но откуда тебе знать, Судия, что есть боль стократ страшнейшая: понять, что в крепости – она, и несколько отчаянных мгновений искать ей путь к спасению – до той стрелы, что разом оборвала все нити. Ты мучаешь меня чужим ужасом? Но у меня есть свой: услышать то единственное осанвэ сына, понять, что самый безопасный из городов Эндорэ обернулся бурей крови и огня, снова и снова кричать в пустоту «Не смей погибать! Спаси ее!» – хотя как может мальчишка спасти, когда ты сам, мнящий себя сильным и мудрым, не уберег…
Намо, ты можешь заставить меня почувствовать чужую боль как свою. Но та, что действительно своя, – страшнее.
– Но это всё сначала, – промолвил Глорфиндэль, – а потом?
– А потом снова и снова. И то, чем исправно терзала меня Темница, и то, чем я себя мучил сам.
– И?
– И постепенно оно стало притупляться. Когда ужасы идут по кругу из года в год – привыкаешь. Не так уж и многих я убил. Двое в Дориате, в Альквалондэ, как я узнал, трое и десятеро раненых. Ну и мои любимые видения. Всё это возвращалось и возвращалось, но рядом поселились странные мысли.
Ваниар внимательно слушал.
– Мысль, что сейчас Эльдин и Аллуин – в безопасности, и хватит терзаться ужасами войн, мысль, что убитые мною давно прошли через Мандос и живут среди друзей, что время зарубцевало раны в душе их близких… мысль, что всё это – прошлое…
– …и хватит делать из него настоящее, – кивнул Глорфиндэль.
– У тебя тоже так было?
– Еще бы! – тряхнул золотыми волосами. – Успокоиться после боя с балрогом! Как ты думаешь, сколько времени на это нужно?!
Хэлгон присвистнул. Потом возразил:
– Но ты вышел раньше меня.
– Но я и погиб раньше тебя.
– Ненамного.
Вместо ответа Глорфиндэль схватил яблоко и запустил им куда-то в заросли. Там раздался «ай» и треск веток.
– Рано вам еще про Мандос слушать, – крикнул ваниар вслед.
Совсем молоденькие: и тысячи лет им нету.
– Но вот чего не понимаю, – сказал Хэлгон, когда они оба отсмеялись, – почему так поздно вышел Финголфин? Можно подумать, половина погибших в Альквалондэ пала от его меча! Или он считал себя виновным в гибели каждого во Льдах?
– Добавь еще погибших в Браголлах. Но нет, я думаю, причина другая.
– ?
– Бой с Морготом.
– Слишком долго успокаиваться?
– И это тоже. Хэлгон, ты, похоже, не почувствовал – в самом начале, а ты тогда терзался прошлым: ощущение, что твое сознание пропылено, словно дорожный плащ, и его надо отчистить.
– Не понимаю. От чего?
– От Эндорэ, Хэлгон. От силы Врага, которой был пропитан Белерианд.
– Я очень мало знаю о Войне Гнева. В Амане не спрашивал, тут – не у кого. А у тебя там сражались…
Ваниар кивнул:
– И друзья, и родичи. Это не было войной армий, Хэлгон. Это было противостоянием Сил.
– И Белерианд был уничтожен подобно тому, как раненому человеку отрубают начавшую гнить ногу…
– И этим мучением спасают жизнь, да. Но во всех нас, Хэлгон, во всех, кто сражался в Белерианде, была часть силы Моргота. Нас надо было очистить от него.
– Возможно.
– Я хорошо это почувствовал. А ты тогда был занят прошлым.
– И ты хочешь сказать, что Финголфин…
– Был единственным, кто соприкоснулся с силой Врага напрямую. Врага – не Мелькора, который ходил по Аману и притворялся дружелюбным, а Моргота в его неприкрытой ярости и злобе.
– Теперь я понимаю, – рассуждал вслух нолдор, – почему я не видел в Амане ни одного из узников Ангбанда…
– Да, этим еще очищаться и очищаться.
– А как же Финрод вышел так быстро? Тол-ин-Гаурхот, конечно, не Ангбанд, но ведь еще в Первую эпоху Фелагунд уже был в Амане?
– Я думаю, он сумел не впустить в себя вражескую Силу. И потом, Саурон – не Моргот.
Хэлгон подошел к столу.
– Сказали бы мне в Аглоне… – вспомнил про яблоко, начал резать, – что я буду через несколько тысяч лет вот так беседовать о Мандосе…
– Добавь: с презренным гондолинцем, – приподнял бровь Глорфиндэль.
– Ну, не с «презренным», так мы о вас всё же не говорили.
– А, с «трусливым».
Хэлгон вместо ответа вгрызся в яблоко, не разрезая. Глорфиндэль понял, что попал. В яблочко.
Вежливо подождал, пока нолдор дожует.
– Так сказали бы тебе – и что бы ты сделал? Порубил бы дерзкого на куски?
– Ты опять преувеличиваешь. Я бы ограничился словами. Но это было бы очень, очень громко.
Глорфиндэль рассмеялся, и Хэлгон за ним.
– Лорд Глорфиндэль… – Арагорн возник словно из ниоткуда (верно, они очень заговорились, что не заметили его).
Юноша был бледен как полотно, и явно не только бессонная ночь над книгами была тому причиной.
Нолдор сказал бы, что впервые за все годы видит сына Аравира… испуганным.
Но что могло его напугать?! Здесь, в Ривенделле, в самом безопасном месте Средиземья?!
– Да? – ваниар обернулся к принцу, приветливым тоном успокаивая его.
– Лорд Глорфиндэль, скажи…
Он потрясен. Но чем?! из-за какого угла нам ждать удара?
– Я слушаю тебя, Арагорн. Говори смелее.
Тот собрал всю доблесть потомка Элроса:
– Скажи: ты действительно защищал рынок в Гондолине?
– Какой рынок? – не понял древний эльф.
– Большой. Восточный. А Салгант защищал малый, южный. Вернее, ему приказано было защищать, но он…
– Что?!
Пришел черед ваниара бледнеть.
– Мы с Салгантом защищали рынки? В Гондолине?!
Арагорн узрел путь к спасению:
– То есть этого не было?!
– Разумеется, нет. Зачем были бы нужны рынки Гондолину? С кем бы мы стали торговать там? И чем?
– Едой и вещами тонкой работы, – отвечал Арагорн, словно всё еще был во власти чар.
– Так. – Хэлгон решительно вмешался, и поистине, Гондолину помощь Дома Феанора была донельзя кстати в сей миг. – Арагорн, где ты взял всё это?
– Прочел… в библиотеке. Книга очень древняя, и там еще говорится…
Герои древности переглянулись и помчались в библиотеку так, что юные эльфы едва успевали разбегаться с их пути.
Хэлгон хохотал и утирал слезы. Куда сильнее гондолинских рынков его впечатлил рассказ о том, что Моргот сделал драконов из стали, бронзы и прочих металлов, и внутрь таких железных драконов орки загоняли пленных эльфов.
Скажи ему кто, что он будет смеяться, читая о чернейшем дне своей жизни в Белерианде, дне более страшном, чем час гибели государя Феанора, чем известие о том, что пал Келегорм, дне, который был поистине дном, потому что был же убежден, что Эльдин и Аллуин в безопасности, всё равно что на островке Амана посреди Средиземья, – и вот всё гибнет в крови и пламени, как Тьма, павшая на Валинор… эти ужас и отчаянье не смогли вытравить из его сердца ни смерть, ни Мандос, ни возвращение к жене и сыну, ни века в Арноре… но сейчас нолдор захлебывался смехом, а руки его безотчетно изображали раскрывающиеся створки железных драконов, превращенных в повозки для пленных.
И никакого сострадания в сердце Хэлгона к оным несчастным не было.
Глорфиндэль молчал, подавленный и смущенный.
Зато Арагорн радовался: сегодня ночью его мир рухнул, но вот! в лучах рассвета он возродился, прекрасный и невредимый.
– Судя по тому, что я знаю о Нуменоре, – осторожно заговорил ваниар, – этот текст был написан там. Все эти машины из металла, клубы пара… и рынки. Салгант был не лучшим из эльдар, это правда… но, поверьте мне, он не был обжорой. Нет, это нуменорский текст.
Арагорн ощущал себя теперь в полной безопасности.
– Но, – говорил Глорфиндэль, – человек, который написал это, несомненно разговаривал с эльфами. Думаю, с кем-то из Дома Крыла. С тем, кто любил Туора и многое знал о нем. Да, забавно читать, как люди приписывают нам человеческое, но правды здесь несравнимо больше, чем ошибок.
– Ошибки могли добавиться позже, – пожал плечами Хэлгон. – Тексты же переписывают.
– Нет, нет, – пылко вступился за безвестного нуменорца Глорфиндэль, – жар от драконов был так ужасен, что расскажи об этом кто-нибудь… не из нас, погибших и успокоившихся после Мандоса, а – вот да, именно из Дома Крыла, из уцелевших, из видевших мою гибель…
– А балрог действительно схватил тебя за волосы? – тотчас вбросил вопрос Арагорн.
– Нет, просто не было выбора: или удержаться на тех камнях, или уничтожить его. Хотя волосы у меня тогда действительно выбились. Как странно, что мне напоминают об этой мелочи спустя столько тысяч лет…
Он помолчал и договорил:
– Так вот, я хотел сказать, что – поведай о той битве участник, расскажи он со всем пылом, со всей любовью и ненавистью, что кипела в нас, и расскажи человеку, в мире которого есть хитрые механизмы из металла, то – человек услышит именно то, что тут и написано. И про Дом Гневного Молота, в котором каждый уничтожил по семь балрогов… – он чуть улыбнулся: – спасибо, хоть не две дюжины на одного эльфа.
– А сколько на самом деле? – спросил принц.
– Поверь мне, – снова мягко улыбнулся Глорфиндэль, – когда нескольким эльфам удавалось сразить одного такого демона, это было очень, очень славной победой. Жизнь за жизнь – это проще. Особенно когда у тебя есть такой союзник, как отвесный склон.
Арагорн вздохнул. Хорошо освободить Гондолин от рынков, но в Дом Гневного Молота, изничтоживший десятки балрогов, принц уже начал верить.
– Там была равнина, – подхватил Хэлгон. – Равнина, где кипит битва. А чтобы убить балрога – его надо сначала окружить. И разменять жизни всех – на одну. Так погиб государь Феанор. Из отряда, что был с ним тогда, не выжил никто. Одни пали там, другие умерли от ран. И он сам… а он был боец, поверь мне, в этом – как и во всем, что он делал.
Глорфиндэль молча кивнул.
– А Эктелион?! – с мольбой в глазах спросил Арагорн. – Он убил своего балрога?