– Убил, – кивнул ваниар. – Не уверен, что дело было именно так, как тут написано, но – да. Нас двое, кому повезло взять жизнь за жизнь.
«Не уверен»! эти слова древнего эльфа были сейчас Арагорну горше предательства. Ладно – Хэлгон с его вечным «не знаю», но Глорфиндэль! он был там и сам всё видел! не просто видел – сражался! Эктелион был его другом!
Мысли сына Аравира явственно читались на его несчастном лице.
– Попытайся понять нас, – молвил Глорфиндэль. – Нас, эльдар. Для вас, людей, смерть зачастую – высший миг, цель и смысл вашей жизни, и, возможно, там, в чертогах Эру, вы начинаете с рассказа о том, кто как погиб. Не то для нас. Наша жизнь длится, пока существует Арда, иные верят, что милостью Эру она продлится и дольше, и смерть для нас – лишь остановка и заминка. Мы ценим жизнь, а не то, что ее прервало. И когда мы с Эктелионом встретились – потом, в Амане, после Мандоса, – мы радовались обретенной жизнью, а когда вспоминали Гондолин, то светлые дни, а не час огня и смерти.
Арагорн кивнул.
Ваниар положил руку на древнюю рукопись.
– Я убежден, это написано тем, кому рассказал один из нас. А если этот манускрипт и переписан позже, то без изменений. Потому что любой переписчик убрал бы здесь одну фразу. А она сохранена. Вот эта…
Ему не понадобилось открывать книгу, чтобы произнести:
– «И вскричал Тургон голосом, подобным кличу трубы в горах, и враги на площади, одетой мглой, услышали его:
– Велика победа нолдор!»
– Победа? – переспросил Арагорн. – Почему победа?
Читая, он промчался мимо этой фразы.
Туманы прошлого
Мои уста, как и тех немногих, кому Тургон доверил эту тайну, были запечатаны клятвой, но смерть освобождает от нее. Впрочем, гибель нашего Гондолина освободила меня еще прежде – как и того, кто поведал это людям.
Гондолин был больше, чем оплотом мира и счастья.
Гондолин был ловушкой для Врага.
И так скажу: если бы не гибель Гондолина, то Война Гнева была бы много дольше и много тяжелее. Не верю, что ее исход мог бы быть иным, но – павший Гондолин сделал свое дело.
На равнине Тумладен погибли все драконы Врага. Все, сколько их было тогда.
И балроги – не сотнями, но всё-таки были уничтожены.
Поверьте, равнина Тумладен была такой огромной и такой расчищенной нами – не от лазутчиков. Она была расчищена для драконов – чтобы те были не просто уязвимы, а беспомощны на ней.
Здесь написано, что Маэглин после предательства стал мрачен и хмур, – не кажется ли вам странным, что король наш Тургон не замечал этого столь долго? И мы все, лорды Гондолина, тоже ослепли разом?
Вы прочли и про тайный ход, вырытый по приказу Идриль, – но задумайтесь, сколько усилий мастеров надо для этого и сколько породы придется вывезти? Вы всё еще полагаете, что Тургон ничего не знал?
Нет, мы знали, что час близок – и были готовы к этому.
Мы были готовы пасть, сокрушив страшнейших из тварей Врага. Но Туор, человек и дорожащий жизнями по-человечески, настаивал на подземном ходе. Мы не стали спорить.
Маэглин не знал. Слишком озабоченный тем, чтобы скрыть свое предательство, он стал слепцом. Слеп был он, Крот. Но не мы.
Тургон знал всё.
Мы творили Гондолин таким же прекрасным, как ваш Тирион или дорогой нам с Эленвэ Валмар, – не просто из любви к Аману или радости творчества. Мы знали: чем больше силы Благого Края мы вложим в наше создание, тем мощнее он сам, наш город, наш Цветок, ударит по Врагу в час гибели.
И поистине велика была победа нолдор.
* * *
– И к вам я отправил жену и сына, – горько сказал Хэлгон. – И был уверен, что они в безопасности!
– Сколь я знаю, – возразил Глорфиндэль, – ты отправил их еще в Виньямар. Задолго до начала строительства Гондолина.
– Да, всё так, – нолдор сцепил руки. – И в другой час я бы похвалил ваш замысел и вдвойне восхитился бы вашей доблестью. Но сейчас… прости.
Молчание.
– Ты никогда не был женат. Тебе не понять…
– У меня была сестра, – мягко возразил Глорфиндэль. – И я ее любил. И Тургон ее очень любил. И я видел, что он до последнего дня не может простить себе ее гибель во Льдах. Не стоит меряться потерями. Твоя Эльдин всё же спаслась.
– Да, и мне следует быть благодарным тебе за это… – Хэлгон говорил, опустив голову, потом резко распрямился и почти крикнул: – Пойми, я видел твою гибель! Видел их глазами, их обоих!
Он заговорил – страстно, сбивчиво, забыв про Арагорна, который замер в ужасе и восторге.
– Эльдин пошла за мной в Аглон и была там всем чужой. Да и ее… терпели, да. И когда она мне сказала, что мечтает о ребенке, я подумал: отправлю ее к отцу, будет проще ей – со своими, спокойнее мне…
– Ты не видел сына? Совсем? – нахмурился Глорфиндэль.
– В той жизни – нет, ни разу. Только после Мандоса.
Ваниар покачал головой: это было больше чем неодобрение. Это было непонимание, как такое вообще возможно.
– Глиндан заботился о ней и внуке, Аллуин вырос просто копией его… я рад, что он не похож на меня. Да… а мы с Эльдин иногда дотягивались осанвэ друг до друга. Редко… и невовремя.
И тогда… я потянулся было к ней, думая, что она в вашем прекрасном Цветке… А она в ужасе: «Балрог!» И Аллуин… «Отец, прощай, мы гибнем!» Как?! как я их через половину Белерианда спасу?!
– Это было почти пять тысяч лет назад, – тихо сказал Глорфиндэль.
– Да… Их спас ты, не я.
– Хэлгон. Сколько раз мне просить тебя: отпусти прошлое. Если ты считаешь, что в долгу передо мной, сделай это в уплату долга.
* * *
И вновь – дорога.
На сей раз – не тайные лесные тропы, не всхолмья и распадки, а утоптанная до каменной тверди земля Великого Западного тракта.
На запад и ведет. До Хоббитании и дальше, когда сам тракт растворится в низинах меж Башенных холмов, а морской воздух день ото дня будет слышен все отчетливее.
Весть опередит тебя, и фалафрим скажут: «Владыка ждет».
И будут долгие разговоры, рассказы, набегающие один на другой, как волны морские, неотличимо схожие и вечно разные. Так и судьбы людей: кажется, знаешь одну – знаешь все, но нет, ты жадно говоришь о потомках Аранарта, а Кирдан молча и внимательно слушает.
А жемчуг, подаренный им некогда, так к лицу тихой и мудрой Диниль, супруге Аравира.
И об этом ему тоже очень важно узнать.
Беседка Ветров.
Каменные кораблики для придавливания бумаги – кажется, они стоят там, где ты их оставил полтора века назад. А, может быть, и не кажется. Зачем кому-то трогать их? Вряд ли другие эльфы пишут здесь письма.
Эльдин от ее мужа Хэлгона
Прости, я не писал тебе долго, и не войны были тому причиной, а лишь боль утраты…
Слова легко ложились на лист, и последние капли горечи уходили из сердца, – рассказанная боль уже не боль.
Сложилось так, что я стал наставником юного принца Арагорна. Вообрази: когда я впервые увидел его, они с друзьями играли…
Эльдин будет рада это прочесть. Ей ли не радоваться! – восхищавшейся Финголфином хоть при его жизни, хоть (особенно!) после гибели. Когда-то они из-за этого ссорились, потом обходили молчанием, а сейчас пишешь – и на душе светло, и вдвое лучше от того, что представляешь, как Эльдин будет всё это читать.
А ветра гуляют по беседке, ерошат придавленные листы и, кажется, готовы донести твое письмо до Валинора вот сейчас, сами, не дожидаясь, пока придет час кораблю плыть на Запад.
* * *
Это было время, о котором будут вспоминать как о хорошем.
Те, кто выживут.
Те, кто доживет, чтобы вспоминать.
Время, когда все были уже уверены, что давно живут на войне. Время, когда даже самые прозорливые не предполагали и десятой доли того, что ждало впереди.
Время, когда стремились к новым схваткам, – наконец-то займемся настоящим делом! – но каким-то чудом успевали заметить и сохранить в сердце ту спокойную радость, которая еще была среди них. Совсем скоро им стиснуть зубы и держаться, и будет неважно, кто ты, что ты любил, что ты ценил, что ты умел, всё будет неважно, кроме рук, держащих оружие, ног, способных опередить волчьи, и разума, более острого, чем у зверя.
Совсем скоро.
Но пока это был конец довоенной войны. Самый-самый ее конец…
Из Ривенделла Арагорн вернулся другим – не сразу и узнать. Он вытянулся, как молодой ясень, и не то чтобы возмужал или посуровел, но совсем утратил остатки детскости в лице. Не подросток, но юноша.
И отдохнувший. Хотя наверняка обращались с ним там сурово. Глорфиндэль спуску не даст… или кто там воспитанием принцев занимается?
А всё-таки из Ривенделла всегда возвращаешься таким, будто из тебя всё вынули, родниковой водой промыли и сложили обратно – и вот ты чистый, свежий и легкий.
– Хэлгон! Как я скучал без тебя!
– Не верю, – буркнул нолдор, и гордый, и смущенный этой радостью.
– Правда, Хэлгон! Там здорово, там замечательно, и мы ходили в рейды, настоящие, опасные, ты не подумай, я не всё время в библиотеке сидел…
– Догадываюсь.
– …но мне, правда, ужасно не хватало тебя!
– Ладно. – Хэлгон улыбнулся, не глядя на принца. – Вот он я, держи. Ты сейчас к отцу, так? А потом?
– Вряд ли он мне прикажет взять отряд… я хочу с тобой, Хэлгон! Как раньше.
– Сейчас не всё как раньше, Арагорн. Я иду по логовам варгов.
Глаза юноши сияли, и никаких слов не требовалось.
– Тогда у нас очень мало времени, – решительно сказал нолдор. – Давай бегом к Аравиру, и потом в предгорья. Весна ждать не будет.
Волчьих следов как-то совсем не было, и Арагорн огорчался бы этому… только вот нолдор был спокоен, удовлетворен, словно так и надо: они идут за волками, а ни помета, ни отпечатка лапы. Хэлгон хмурился, его злой азарт передавался юноше, тот предчувствовал близкую схватку, так что некогда размышлять, почему нет следов, надо быть наготове, по Хэлгону видно: в любой миг зверь может…