Хэлгон чувствовал себя донельзя неловко под десятками пристальных взглядов. И что за письмо, из-за которого столько хлопот?
– Кирдан просил отдать тебе его, – Элронд протянул нолдору свиток. – Оно из Валинора.
– Как из Валинора?!
Он вырвал свиток из рук Элронда, развернул:
– От Эльдин?!
«Я уповаю, что ты жив, хотя каждое твое письмо заставляет мое сердце сжиматься от страха…»
Он пробежал глазами еще пару строк – обычные слова, которые пишет любая жена мужу, и неважно, люди или эльфы, и неважно, какая Эпоха…
«Я рассказала королю Финголфину о твоем воспитаннике, и он просил передать своему потомку…»
– Ш-што?! – переспросил Арагорн, боясь, что ослышался.
Хэлгон стал читать внятно и медленно:
– «Я рассказала королю Финголфину о твоем воспитаннике, и он просил передать своему потомку, что не станет желать ему ни легкой судьбы, ни безоблачной жизни, потому что это невозможно, а пожелает лишь удачи в тех испытаниях, что он ищет и находит на своем пути».
– Можно? – негромко спросил Арагорн, протягивая руку к свитку.
Хэлгон отдал ему.
Сын Аравира перечитал своими глазами. Тэнгвы складывались в эти простые и совершенно невозможные слова.
– «Век людей краток, – стал он читать дальше, – но я надеюсь, что эти слова дойдут до Срединных Земель прежде, чем смерть настигнет его».
Вернул нолдору письмо жены.
Все молчали.
Арагорн стоял, закрыв лицо руками. Так человек, которого разбудили, не может найти границу между сном и явью.
– И ведь успели… – заметил кто-то из лордов.
– А мне там есть что-нибудь? – тихо спросил Элронд.
– Тебе? – вопрос резанул, разрушив хрупкое ощущение близости жены, которую не видел больше тысячи лет, сметая серебристую паутинку, связавшую прошлое и настоящее.
– Тебе? – повторил нолдор резко, грубее, чем хотел бы. – Я не писал жене о тебе. Хочешь весть из Валинора – сам пиши на Запад!
Собравшиеся вздрогнули, а Элронд гневно спросил:
– Ты будешь дерзить мне в моем доме?!
– Я недолго задержусь в твоем доме, владыка Элронд! – бросил в ответ нолдор и стремительно вышел.
Арагорн, никак не ждавший, что миг счастья обернется ссорой, заговорил медленно. Так раненый произносит слова, превозмогая боль:
– Владыка… прости его… Он… не со зла. Мы все потрясены, а он… больше прочих. Он… не хотел оскорбить тебя.
– Я не удивлен его поступком, – холодно ответил Элронд.
– Я прошу прощения за него.
– Арагорн, ты передо мной ни в чем не виноват, – владыка Ривенделла чуть смягчился. – Прощения следует просить Хэлгону у тебя – за то, что испортил тебе такой день.
– Владыка, позволь, я верну его – и он принесет извинения.
– Ты можешь поступать, как считаешь нужным. – Лицо Элронда застыло. – Он не твой подданный, ты не в ответе за него.
– Я в ответе, – твердо сказал Арагорн и вышел.
Глорфиндэль встретился взглядом с Элрондом, тот сделал неопределенное движение бровей: поступай как хочешь. Ваниар вышел тоже.
Снова тишина. Раздосадованная, обидная, разбитая на осколки тишина.
И хочется что-то сказать, да нечего.
И хочется крикнуть «да что же вы!»
И вспоминаешь про все ссоры Предначальной и Первой эпох разом. Тоже ведь начиналось из ничего, а как потом полыхнуло…
Лицо Элронда было непроницаемо.
Вошел Хэлгон, за ним – Арагорн и Глорфиндэль.
– Владыка Элронд, прости меня за резкие слова, – сказал нолдор. – Я был неправ.
– Изумление часто оборачивается ненужным криком, – добавил Глорфиндэль. – Прости его. Ради Арагорна – прости.
– Я говорил и еще раз повторю, – произнес Элронд, – Последний Приют к востоку от Моря открыт для всех, кто не служит Врагу и нуждается в крове и отдыхе. Приходить сюда или нет – каждый решает сам.
– Спасибо, – наклонил голову Арагорн.
* * *
Затишье заканчивалось.
Вороны приносили вести о новых волчьих стаях в глубине Мглистых гор, о том что орки множатся и вооружаются. А к некоторым крылатые разведчики просто не вернулись… стало быть, у орков – луки. И далеко бьют. И метко.
Весенние поиски логовищ не давали почти ничего, кроме потерь. Хищники защищали помет чуть не всей стаей, как волки, а еще там могли оказаться орки, с которыми эти звери были в доле добычи. Соваться туда вдвоем, как когда-то, даже впятером было верным самоубийством, и напрасным притом: до волчат не добраться. Идти отрядом – ошибкой еще большей: слишком приметны, перехватят по пути.
Аравир, уже совсем старый, отдал один из своих последних приказов, запретив весеннюю охоту.
– До новой войны я не доживу… – говорил он сыну и невестке.
– Я справлюсь, – отвечала Раудрес.
Да, теперь она стала еще одним вождем. Не держащим в руках оружия, но умом и быстротой решений не уступавшим свекру. Недаром он столько лет готовил ее к этому.
– Ты наша опора, – говорил Арагорн жене.
Их сыну, Арагласу, сравнялось двадцать, но он оставался в Ривенделле. Юноша не просто унаследовал книжную мудрость матери, но и превзошел ее. И Арагорн сказал: «Забрать его на границу – будет еще один хороший командир. Оставить у эльфов – будет великий книжник. А без мудрости – мы просто лесные воины, а не Дети Запада». Араглас принял решение отца – и уходил в науки с тем жаром, с каким весь Арнор готовился к войне.
Четыре коротких слова.
Со. Дня. На. День.
Снова пойдут волки – так теперь называли не слишком разумную помесь волка и варга, чтобы отличать от совсем страшных тварей – варгов, разговаривающих с орками. Да, как Хэлгон и предсказывал, война сделала врагов много, много сильнее.
Пойдут орки. Орочьих отрядов эта земля не знала триста лет. Кто и как смог собрать их заново? Кто как ни многовековой враг Арнора, готовый вновь пролить реки крови в попытке извести дунаданов и род Элендила.
Тщетной попытке. Иначе и быть не может.
Со дня на день – но у этой войны не было дня начала. Просто то один, то другой дозор атакован, где-то отбились, где-то бежали и привели врагов в засаду, где-то вовремя пришло подкрепление.
Памятуя прошлую волчью войну, больше всего боялись за те места, где тихо. Там были и собаки, и вороны. Видимый враг – простой и ясный. Боялись невидимых.
Но похоже, Король-Чародей сменил тактику. Волчьи стаи и небольшие шайки орков кусали дунаданов везде, по всей границе, так что и отрядам, способным дать им отпор, приходилось быть везде и всюду, успевать от одной победы к другой, от разбитых орков к волчьей стае…
И каждая победа стоила жизней.
«Он берет нас измором», – говорил Арагорн, надев кольцо Барахира.
С Аравиром в час его смерти была Раудрес. Вождь не послал за сыном: заботы войны важнее прощания.
Гонец передал Арагорну кольцо и слова жены: «Слабо и везде».
Это он знал и сам.
Что ж, наверное, не так уж много войск у Моргула, если он применяет против дунаданов их же тактику.
Могло быть и хуже.
…а в сумерках они услышали волчий вой.
– Ну вот, – сказал Карафолх таким тоном, что ни какие ругательства уже не нужны, – из огня да в полымя.
Арагорн холодно взглянул на него: не время пустословить.
– Я их прогоню, – бросил вождь, кивнул одному из бойцов: – Лаэр, ты со мной. Отдайте ему все стрелы и уходите. Утром вернетесь за нами.
Не глядя на товарищей, он прибавил шагу к холму, достаточно близкому и высокому, чтобы там встретить стаю.
Лаэр сейчас забирает последние стрелы у дунаданов, Дорон поведет отряд в обход этого холма, они найдут безопасное место для ночевки. Раненые должны уйти – хотя бы на четверть лиги, главное – из виду у волков. От крови волки теряют разум, их тогда разве Хэлгону прогнать.
А перестрелять всех вряд ли выйдет – стрел мало. Стая, судя по всему, большая.
Перекликаются.
Успеть разложить костер. Тогда никакой кровавый след не позовет волков: нападут на ближайшую добычу.
Воют. Ближе.
Собрать валежник. Быстрее. Успеваем.
– Лаэр, следи! Я за дровами. Увидишь их – зови меня!
Сбор сушняка, да еще и в сумерки – очень, оч-чень правильное дело. Мысли занимает. Не задуматься, не настроиться на – раньше времени. Иначе сила Владыки может откликнуться слишком рано, волки могут сменить путь, а не подойти на выстрел. Сменить путь и выйти на наших…
Собрать дрова, сложить большой костер. Подкладывать в него хворост будет некогда.
Успеваем. Успели.
Не сосредотачиваться раньше времени.
Не спешить.
Вон они. Черные тени с дальних холмов.
Переглянуться с Лаэром. Он всё знает, он всё сделает как надо.
Что ж, начнем.
Владыка…
Это чувство – спокойное, глубокое и уверенное, больше, чем радость, и сильнее, чем любовь, – чувство, что твоя земля – живая, что она защитит саму себя, что она, как гранит в прожилках слюды, пронизана силой Охотника, поднеси свет – и заискрится слюда в камне, заставь пламя своего сердца вспыхнуть ярче – и отзовется сила Владыки.
И та, самая первая, Песнь Хэлгона – но словами родного языка:
Гроз громче, времени древнее, ветра тревожнее – отзвук Рога.
Эхо выдохнет вызов, Силы рассыплются брызги – голос рока.
Один из волков-разведчиков уже упал со стрелой в боку, другой… Лаэр хорошо стреляет, это только начало, еще не подошел вожак, он всегда последний, вожак дрогнет, или, если совсем повезет, Лаэр его подстрелит – и тогда всё закончится, Лаэр умница, бережет стрелы, на всю стаю их не хватит, ничего, главных перебьем, а остальные удерут, сейчас нам большего не надо, нам бы раненых до своих довести.
Звезды язвят светом тварей на тропах тьмы – удар Владыки.
Безмолвие разорвано Рогом, страхом ранен враг – Валарома.
Хотят напасть, но не решаются. Шерсть дыбом, глаза горят, рычат – взахлеб ругаются, еще немного – и слова разобрать можно… Лаэр, давай, сними парочку самых злых – еще до вожака. Если повезет – дрогнут до него.
Что-то не спешит их вожак. Ну а мы поторопимся.