– Отец позволил нам взять коней для всего отряда, и мы помчались по Пустоземью.
– Месяца нам едва хватило, чтобы собрать всех: слишком далеко расходятся пути следопытов.
– И уже в пути на юг узнали от сестры…
«Но поворачивать не стали, – усмехнулся Неистовый. – И правильно: здесь у нас вот какие страшные битвы. Сражаемся со скукой, скоро сами взвоем, громче этих тварей».
– Орки ярятся в Мглистых горах, – тихо возразил Элрохир. – Война на юге началась давно, война на север придет позже.
– Но врагами севера будут лишь орки и варги, – сказал Хэлгон. – Самых страшных тварей сторожим мы. Всё правильно, вы нужнее А…– (имя застряло в горле) – наследнику Элендила.
Келегорм молча усмехнулся: никак не мог привыкнуть к Хэлгону, позволяющему себе свободно говорить в собрании лордов.
Предрассветный холод разбудил дунаданов лучше любого дозорного. Следопыты встали, разожгли обычные костры, начали готовить еду.
– Как у вас… гм, у тебя с припасом? – спросил Хальбарад.
– Неплохо, но… Глорфиндэль привез лембас, а есть его просто так я бы не хотел. Кто знает, что нас ждет.
– Согласен. Брассен, отсыпь ячменя, сушеных овощей, вяленого мяса.
– Лучше сушеных ягод.
– Хм. Сластены вы, эльфы.
Хэлгон улыбнулся.
– Ладно. – Дунадан отошел к седельным сумкам и вскоре вернулся с небольшим свертком. – Забирай половину. Жена напекла в дорогу.
Овсяные лепешки. Простые и на удивление вкусные.
– В них до сих пор тепло ее рук, – сказал нолдор, с поклоном принимая дар.
Дунадан кивнул.
– Тебе нужнее. Не знаю, что нас ждет на юге, но уверен: забота о припасах будет последней из наших тягот.
Хэлгон опустил веки в знак согласия.
– Спасибо. До лета мне точно хватит, даже если беречь лембас на черный день.
– А летом корешков накопаешь, – хлопнул его дунадан по плечу. – Пошли есть. Ты же не откажешься от нашей похлебки только потому, что она с мясом?
– Разве я отказывался хоть раз?
– Вот от чего бы я сейчас не отказался, – Хальбарад мечтательно посмотрел вдаль, – так это от хоббитской картошки, печеной дома в очаге. Вот был бы праздник.
Хэлгон промолчал. Что тут скажешь?
Солнце сонно просвечивало сквозь дымку на горизонте, когда отряд был готов в путь.
Походные костры по просьбе Хэлгона заливать не стали.
Нолдор говорил с Хальбарадом о каких-то мелочах, не в силах отпустить его. С дунаданами тепло, как в том самом доме, где в очаге пекут хоббичью картошку, а они уедут – и ты останешься с холодным ветром, стоном умертвий и мрачным лордом.
Сын Глиора понял это.
– Нам пора, Хэлгон.
Поклонился Келегорму:
– Горд нашей встречей, лорд нолдор.
Тот наклонил голову:
«Рад знакомству, дунадан. Удачи».
– И вам.
Зазвенела сбруя, заржали кони, Серый Отряд размашистой рысью поскакал на юг.
Не оборачиваясь, они знали: на кургане стоят два нолдора – живой и мертвый, – подняв мечи в воинском салюте.
* * *
Там, во внешнем мире, этот день назывался девятым марта.
Там Гэндальф скакал по каменным плитам Белого Города, виток за витком вверх, к Цитадели.
Там роханцы готовились утром помчаться на помощь Гондору, к славе и смерти.
Там две крохотные фигурки, а с ними третья, почти неразличимая, приближались к Минас-Моргулу.
Там было время, люди, судьбы.
Здесь не было ни времени, ни событий. Ни людей.
Только судьбы. Натянутые, как тетива боевого лука.
– Завтра?
«Полагаю, да». – Он чуть улыбается. Он всегда улыбается перед боем.
Солнечный свет меркнет. Это не тучи. Это что-то другое. Пыль? Марево? Небо чернеет, будто сейчас не март, а декабрь.
Посмотреть на солнце. На него уже легко смотреть. На него пока еще можно смотреть. Скоро смотреть будет не на что. А может быть – и некому.
– Не отступить и не погибнуть.
«Не отступим и не погибнем». – Он снова улыбается. Ему сейчас легко. Битва много легче ожидания.
Он столько тысяч лет мечтал о битве.
Всё решится на юге. Их судьба решится на юге. Если там потерпят поражение…
«Сколько у тебя стрел?»
– У нас есть поговорка: нечего делать – делай стрелы.
Он улыбается и кивает. Им долгие месяцы было нечего делать. Стрел хватит.
…стрелков бы.
Он отдал бы сейчас что угодно – даже не за аглонскую дружину. За дюжину бойцов. За полдюжины.
Он улыбается, отсекая несвоевременные мысли. Подкрепления не будет. Не время мечтать.
Не всё решится на юге.
Судьба Арнора решится в Арноре. Если они погибнут, если твари выползут из своих гробниц… не думать. Улыбаться и не думать.
– У нас говорят: двум смертям не бывать. Еще говорят: дважды умирал только Берен.
Он безмолвно смеется, запрокидывая голову и не разжимая губ. Имя былого недруга – донельзя кстати. Не станет же он поступать так, как Берен.
Они не погибнут.
Что бы ни случилось завтра – уже сегодня – они не погибнут.
Не имеют права.
Они ждали, что твари полезут ночью.
А те полезли с рассве… рассвета не было. Только слабый сумрак.
Твари, забывшие о всякой осторожности, о боли, которую им причиняли эти огненные. Твари, утратившие всякие остатки разума и своей воли, – уже просто живое оружие, уже просто щепки в бурунах воли того, кто застил своим мороком солнечный свет.
Они пытались выбраться из гробниц, но их тела – с таким трудом оберегаемые тела! – были слишком слабы и непослушны для того, чтобы отодвинуть камни, прорыть выход сквозь осыпи… веками новое свежее сильное тело делало это само, прежде чем стать их телом, а тут… сил было много, очень много, больше, чем за все столетия, вместе взятые, но истлевающая беспомощная плоть была предательски непослушной.
А снаружи караулил этот огненный.
И как выбираться, если он отсек тебе руку?!
И как шевелиться, если другой пронзил тебя десятком стрел? Да, они не рассекают плоть, но…
Задавить их! Черный холод, черный лед крепче цепи скует их тела, в черном тумане их огонь ослабнет, потухнет, сгинет…
Их только двое. И у одного есть тело. Крепкое сильное тело. Добыча самому сильному.
Тому, у кого еще остались руки, и кто пророет выход наружу первым.
– К спине! – рявкнул Хэлгон.
Келегорм мгновенно повиновался. Не было ни мига задуматься, что не лорду выполнять приказ дружинника, всё это мелочи, которые важны только по ту сторону боя, а здесь – тот прав, кто знает что делает, а Хэлгон – знает.
Следопыт запел.
Как семь столетий назад, когда так же стояли спина к спине, чтобы отбиться от стаи, и отбились, и неважно, что и как было потом, нет ни прежде, ни потом, есть только сейчас, и надо выстоять, и выстоим.
Золотом – зло рассыплется золой, зависть изовьется в слабость, рассеется раздор.
След – сгинет, стает, ослабеет слепая ваша стая, свернешься, скорчишься, сгниешь!
Копыт – корчись, кровью…
… они не варги, у них нет крови.
Но его голос перекрыло пение Неистового. Избранник Оромэ, он лучше, много лучше своего дружинника знал, как воззвать к силе Аратара, силе, воплощенной в плоти Арды, где навек отпечатки копыт Нахара золотым следом горят в земле.
Ветер – волею вьется власть Владыки, верностью высока воля.
Гривой – губит грозный гниющих врагов, громок голос рога его.
Коня – крепче, круче, кратче.
Звездою – звоном изольется свет, разобьется, расколется в дребезги бессильное зло.
Острие – оживет, отразит, обожжет.
Копья – корчиться прахом и крахом в кромешном мраке курганов.
Посветлело.
Не то чтобы мрак разошелся. Но всё же бледный диск солнца стал виден.
Хэлгон сел, привалившись к валуну, и выдохнул:
– Как же нам не хватало тебя эти века…
«Значит, – Келегорм, чуть прищурясь, глядел на восток, – мы можем воззвать к Его силе, не взывая к Нему самому?»
Следопыт чуть кивнул. Не сейчас рассказывать о том, сколько раз это делали.
«Я не думал об этом…»
Хэлгон усмехнулся:
– В Белерианде такие мелочи нас не интересовали. Против драконов не поможет.
«А против тварей Нан-Дунгортеба было не нужно, да. Что ж, наше счастье, что Он нас научил».
– Нас? – мрачно переспросил арнорец.
Мертвый лорд нахмурился.
– Он учил вас. Мудрых и сильных. Тех, кто поведет нас.
«И всё же ты выучился», – тон Келегорма был спокойным. Таким гасят недовольство.
– Я разведчик. Я умею слушать. И слышать.
«И хорошо умеешь».
Снова становилось темнее. Сумрак сгущается? Или просто наступает вечер?
«Хэлгон, мы в ловушке. Что бы мы ни сделали – будет хуже».
– ?
«Тварей ведет воля Саурона. Сейчас они отдышатся – и полезут снова. И если мы снова отобьемся песнью…»
– Мы станем слишком заметны.
Келегорм кивнул.
– И что ты предлагаешь? Не петь, пока это возможно?
Он снова молча кивнул.
Нолдоры молчали. Сколько они должны продержаться? Как долго быть этому сумраку? Дни? Недели? Месяцы? Годы?
«Точно не годы. – Келегорм ответил мыслям их обоих. – Месяц… ну, если Саурон будет очень занят, два – и мы будем заметны так, что моя мечта о схватке с назгулами осуществится».
Он обернулся, пристально взглянул на следопыта.
– Ты спрашиваешь, не брошу ли я тебя?
«Я не спрашиваю. Но ответ я хочу услышать. Я – набегался по отступлениям. А тебе есть что терять».
– Если этот мрак будет и через несколько месяцев, – покачал головой следопыт, – значит, я потеряю то единственное, чем дорожил здесь. Я тоже набегался по отступлениям. За эти тысячи лет – гораздо больше, чем ты за свою жизнь.
«Ладно, – резко перебил его Неистовый. – Тьма всего день, а мы уже мрачнее наших друзей внизу. Поговорим о чем-нибудь хорошем. Расскажи мне о Владыке. Ты ведь видел его – потом? Он простил нас?»
– Нас? – снова переспросил Хэлгон.