– Вот как? Не могу того же сказать о Лориэне.
– Ну да, у вас же не любят гномов.
– И тому есть причины, – медленно произнес Брондор. Его тон оставался спокойным, но в глазах на миг промелькнула древняя боль.
– Прости, – опустил голову Хэлгон. – Я не должен был бередить твою рану.
Синдар испытующе посмотрел на него.
– Ты же из Дориата, – отвечал следопыт.
– Откуда ты знаешь?..
Хэлгон перебил его резко и почти невежливо, не дав Брондору задать вопрос, не в бою ли они встречались:
– Видно. Следопыту Севера – видно.
Хватит уже о прошлых смертях!
Будем о реках, озерах и прочих безобидных темах.
Так, «Келед-Зарам» говорить нельзя, перейдем на синдарин.
–Ты не ответил. Это озеро – Нэн-Кенедрил?
– Да.
– А почему же вы его зовете Гелурим?
– Мы так его звали всегда, – пожал плечами синдар. – Зеркальной Водой, по-гномьему, его назвали ваши. Келебримбор и его народ.
Росные пороги, долина Келебранта… это был легкий спуск. Легкий – и медленный, не быстрее, чем шли по Карадрасу. Хотя ничто не препятствовало синдарам.
Хэлгону подчас казалось, что он – на похоронах. Не тех, что переполнены горем и ненавистью, но таких, где печаль сдержана и светла. Всё окончено, осталось последнее «прости», но нет слез, не о чем скорбеть, просто завершился круг, просто уходит то, чему суждено уйти, и тебе остается лишь принять это.
Просто. И величественно в своей простоте.
Так, то в молчании, то под негромкое пение синдар, они достигли границ Дориа… Лориэна.
Келеборн спешился, подошел к ним. Галадриэль осталась верхом и не стронула коня с места. Ее слишком прямая спина и слишком бесстрастное лицо красноречиво говорили, насколько она не согласна с решением супруга. Но владыка Лориэна – решил.
– Итак, добро пожаловать в Лот-Лориэн, Келегорм Неистовый. Хочешь ты того или нет, но тебе придется быть моим гостем: воины, о которых ты просишь, соберутся не сразу.
«Я благодарен тебе, владыка Келеборн», – нолдор поклонился ниже, чем обычно. Он действительно не ожидал подобного и сейчас мучительно искал слова, которые оказались бы правдивыми и учтивыми одновременно. Найти не удавалось.
– Мой лорд, – прервал молчание Хэлгон, – я подожду тебя здесь.
Келеборн и Келегорм, при всем своем несходстве, воззрились на него с одинаковым изумлением.
Владыка Лориэна так посмотрел бы на дерево (самое обычное дерево, не энта), если бы оно вдруг заговорило.
Причина удивления Неистового была иной:
«Хэлгон, я понимаю, что Лот-Лориэн так похож на Дориат, но разве Мандос не освободил тебя от боли прошлого?»
– Верно… – хотелось добавить «мой лорд», но не замечать короля синдар, как он всё это время не замечал тебя, было, во-первых, глупым ребячеством, а во-вторых, могло повредить делу. – Но даже зажившую рану бередить не стоит. Не думаю, что понадоблюсь тебе в Лориэне.
«Ты видишь, – Келегорм чуть наклонил голову, извиняясь, – я вынужден остаться у границы Золотого Леса. Мы здесь будем ждать синдар, готовых пойти со мной».
Повелитель Лориэна не верил своим ушам… то есть, уши ничего и не слышали, речь шла из разума в разум… но и разум здесь был бессилен.
Хэлгон весь ушел в себя, чтобы ничем не выдать своих эмоций. А их было… Так он прятался, выслеживая орков, – они проходили на расстоянии вытянутой руки и не замечали.
Келегорм спокойно ждал.
– Впервые вижу, – голос короля синдар чуть дрожал, словно после очень быстрого бега, но тон был бесстрастным, – чтобы лорд безоговорочно слушался своего дружинника.
«Ты много видел погибших нолдор, владыка? – прищурился Неистовый. – Я имею в виду, таких, с которыми можно разговаривать?»
– Думается мне, дело не в ваших смертях, – качнул головой Келеборн.
«И в них тоже. Они меняют характер. В лучшую сторону».
– Что ж… – синдар перевел дыхание с облегчением, которое не удавалось скрыть, да он и не слишком пытался. – Хэлгон, ты лжешь. Ты знаешь, что ты лжешь. И молчи, не усиливай ложь новой. Но я, – он чуть поклонился, – благодарен тебе за именно эти слова лжи.
Следопыт ответил поклоном.
Келеборн обвел нолдор внимательным глубоким взглядом: вы понимаете, что вам лучше не показываться в Лориэне, вы понимаете, что я не мог не предложить вам гостеприимство, мы все понимаем, что ложь Хэлгона – то объяснение, которое не ущемит ничью честь.
Келегорм ответил грустной усмешкой, Хэлгон – едва заметной улыбкой.
Молчание.
Иногда, чтобы понять друг друга, слов не нужно.
Иногда и благодарят – молчанием.
Но повелитель Лот-Лориэна прервал этот безмолвный разговор, сделав знак рукой своим воинам.
Подошел Брондор.
– Хэлгону трудно войти в Золотой Лес, и наши гости останутся здесь. Позаботься, чтобы они ни в чем не нуждались.
«Чтобы Хэлгон ни в чем не нуждался, – заметил Келегорм. – Позаботиться о призраке едва ли получится».
– Чтобы Хэлгон ни в чем не нуждался, – невозмутимо повторил король.
Брондор расседлал коня, они с Хэлгоном быстро поставили небольшой походный шатер (у дунаданов палатки удобнее, но этот изящнее), собрали сушняк для костра, если он понадобится, синдар принес припасы… маленький лагерь готов.
Можно отдыхать и разговаривать ни о чем.
Потому что о чем разговаривать с синдаром, Келегорм пока не понимал.
Хэлгон избрал тему, безопасную, как разговоры брыльчан об урожае: он стал расспрашивать Брондора об недавних атаках Дол-Гулдура. Благо, война окончена, от вражьей крепости остались одни обломки, а спрашивать о победах – это лучший способ разговорить собеседника.
Поначалу дориатец просто отвечал на вопросы, но потом увлекся, в беседу втянулся Келегорм… И хотя вопросы Неистовый задавал через Хэлгона, но, отвечая на них, Брондор смотрел прямо на лорда нолдор.
«Ты видишь меня?» – спросил тот напрямую.
Молчание. Пока Хэлгон не повторил вопрос.
– Нет, лорд Келегорм. Пока – нет.
«Но ты чувствуешь? Почему?»
Дориатец ответил негромко:
– Стоило бы удивиться, если бы я не чувствовал тебя, сын Феанора. Ты убил моего брата. На моих глазах. А меня ранил – я бросился было к нему, и твой удар пришелся мне не в грудь, а в плечо.
Молчание. Ветерок в желтеющей листве.
«Но раз так – почему же ты идешь со мной в Тирн-Гортад?»
– Потому и иду, – синдар чуть улыбнулся, только глазами. – Если Хэлгон вернулся из Мандоса, то мой брат вышел из Чертогов Намо наверняка. И когда мы приплывем в Валинор, я снова встречусь с ним.
Его голос стал глуше:
– Я ненавидел тебя, лорд Келегорм. Тебе самому хорошо известна сила такой ненависти. Ею не вернуть к жизни убитого. Ею не уничтожить убийцу. Ею можно уничтожить только себя.
Келегорм кивнул.
Синдар продолжал:
– Время и… не только время помогли мне исцелиться от ненависти. И всё же я солгал бы, сказав, что полностью стал свободен от нее. И я не хочу увозить с собой в Благой Край, к моему снова живому брату, даже маленькую каплю этого яда.
Неистовый понимающе хмурился.
– Только сражаясь с тобой плечом к плечу, я смогу до конца стать свободен от ненависти к тебе.
Все долго молчали.
Неистовый сказал, ни к кому не обращаясь:
«А я-то всего лишь хотел собрать отряд против тварей Тирн-Гортада…»
День за днем из лесу стали выходить синдары. Обычно по одному. Келегорм беседовал с ними через Хэлгона и, когда первая взаимная настороженность спадала, говорил одни и те же слова: «Если хочешь рассказать, почему идешь со мной, рассказывай. Если не хочешь – не говори».
И они отвечали.
Большинство – примерно то же, что и Брондор. Но бывали и другие ответы.
Фаэнхиф, перворожденный, говорил так:
– Мелькор принес в мир Искажение, и оно проникло не только в плоть Арды, но и в души многих эльдар. Ты пал его жертвой, но нашел в себе мужество бороться с ним. Я хочу быть свидетелем твоей борьбы и надеюсь стать свидетелем твоей победы.
…после такого Келегорм до следующего утра где-то бродил. Рассказы дориатцев, кого именно и как он убил, Неистовый переносил заметно легче.
Рининд, тоже перворожденный, отвечал иначе:
– В моем сердце не было жалости к синдарам, павшим под вашими мечами: они доблестно защищали родную землю, смерть их была славной, мучения – короткими. Отчасти жалости заслуживали мы, выжившие: мы утратили наших близких, мы утратили наш дом. Но это сочувствие – ничто по сравнению с той жалостью, которая переполняла мое сердце по отношению к вам, нолдорам: одни выжившие, другие погибшие – вы утратили себя. Напав на Дориат, вы предали не нас. Вы предали самих себя. Мое сердце разрывалось от жалости к тебе, лорд Келегорм. Но не ее ты заслуживаешь. Я хочу наконец перестать жалеть тебя.
…и снова сын Феанора подолгу оставался в одиночестве.
Хэлгон как-то сказал ему:
– Мой лорд, то, что ты с собой делаешь, мне больше всего напоминает Мандос. Но со мной это делал Намо. Ты с собой это творишь сам. И еще: в Мандосе всё это было мягче. Дело не в том, что я убил в Дориате всего двоих, а ты – несколько десятков. Я имею в виду расплату за каждую смерть. Я… я давно знал, что Намо не жесток, но мудр. Но теперь я вижу, что он милосерден. Очень и очень милосерден.
Но самым необычным оказался ответ юного синдара (родившийся во Вторую эпоху, он смотрелся мальчишкой на фоне перворожденных), который сказал:
– То есть как «почему я иду»? Ведь нежить Тирн-Гортада надо истребить.
От неожиданности рассмеялись все. Но если смех синдар был сдержан, то хохот обоих нолдор вырывался (у одного – беззвучно, а у второго – на весь лес, распугивая птиц и белок) из горла толчками и сгустками, словно кровь из раны.
Юноша смотрел на это в изумлении, граничащем со страхом, и не мог понять, что же такого он сказал.
«Объясните ему, кто-нибудь! – простонал Келегорм. – Я не в силах!..»
И он продолжал хохотать, безуспешно пытаясь сдержаться.
Когда синдар набралось более дюжины, маленький отряд перешел от возвышенно-трагических слов к делу. То есть о деле они говорили и раньше, но сейчас стало возможно согласовывать действия.