Бесшумные, как туман.
Всходит месяц.
Тонкий, острый, еще не дает света.
Но свет и не нужен.
Тени обретают очертания.
Всадники.
Келеборн.
Владыка Лориэна спешивается, свита – следом. Он подходит к костру и, прежде чем приветствовать Келегорма неглубоким, но очень медленным поклоном, чуть улыбается.
Нолдор отвечает тем же.
– Итак, вы поладили?
«Вполне».
– Когда выступаете?
«Завтра, полагаю».
– Хорошо. До Гривы Рохана вам проще всего добраться…
«Зачем? Мы пойдем через Карадрас».
Словно порывом ветра в клочья разорван туман.
– Ты решил, что я проведу вас?!
«Нет. Зачем? Мы сами».
Под внезапным морозом съеживается и никнет листва.
– Сын Феанора, я не позволю тебе играть жизнями моих воинов. Твое безрассудство погубит отряд еще до боя!
Келегорм смотрит на него со спокойной улыбкой. Не гордой, не оскорбительной, не презрительной, нет – так улыбаются тому, кто искренне заблуждается и напрасно сердится.
После того, что сын Феанора вытерпел за последний месяц, что вообще может его вывести из себя? Вряд ли в Арде есть такая сила…
«Владыка Келеборн, ты тревожишься за жизни своих воинов, и я тебя понимаю. Но позволь мне объяснить».
– Я слушаю.
«Я видел, как ты штурмуешь Дол-Гулдур, и мне казалось, что ты делаешь всё неправильно. Но когда ты взял его, я понял, что, если бы я командовал войском, то немало орков смогло бы бежать, а чары крепости не были бы сокрушены.
Я говорю об этом затем, чтобы ты понял: то, что я хочу сказать, – не слова гордости. Там, где ты превосходишь меня, я не спорю с очевидностью».
– Я слушаю.
Чуть теплее. Может быть, и не всё померзнет от этого морозца.
«Ты всю свою жизнь прожил на равнине. Ты знаешь язык земли, леса, рек. Тут тебе нет равных. А я четыреста лет был лордом Аглона. Я знаю речь гор. Я знаю сердце гор. Я умею говорить с камнем. Поверь, прежде чем поставить крепости в Аглоне и на Химринге, сначала надо было поладить с горами. Я и мои братья это сделали. И горы не предали нас в страшные дни битв».
– Карадрас не зря зовут Жестоким.
Иней сошел, и лед растаял.
«А меня с недавних пор зовут Железным. Твои же воины и зовут».
– Если ты принесешь их жизни в жертву своей нолдорской гордости…
Новый порыв ветра… ох уж эта осенняя непогода.
«То мне придется узнать на себе, что ты один из тех, кто способен убивать уже мертвое».
– Не шути.
«Я не шучу, владыка Келеборн».
Унялся сырой холодный ветер. Затишье.
– Ты уверен, что пройдешь?
«Я договорюсь с Карадрасом».
Живой не может подать руки мертвому. Но посмотреть глаза в глаза – крепче иного пожатия.
– Удачи, Железный лорд.
«Благодарю».
Знакомый путь вверх по Келебранту, привал у его истоков.
Гэлурим и Гваннарим, два озера, – словно глаза исполина, следящего за ними. Неприятное чувство. Только один глаз зряч, а другой безопасен, слеп.
И зрячий глаз – это каменная воронка Гваннарима.
Еще есть время вернуться. Еще можно признаться, что отступил не перед горой, но перед здравым смыслом. Никто не осудит. Похвалят даже.
«Если ты принесешь их жизни в жертву нолдорской гордости…»
Не гордости.
Гордость уже безвозвратно втоптана в зеленую траву лориэнской опушки, и на ее могиле высятся роскошные осенние мухоморы.
Не гордости.
Чему-то другому.
И не в жертву.
Как назвать то чувство, когда просто знаешь, что поступаешь правильно?
Хочется переговорить с Хэлгоном. И нельзя. Даже пары фраз с глазу на глаз – нельзя. Отряд не должен видеть замешательства командира.
Хочешь сказать что-то своему следопыту – говори при всех.
«Хэлгон! Ты дороги не знаешь, пойдешь замыкающим».
Молча кивнул.
Поговорили…
Подъем.
Обычный подъем на перевал.
Взгляд.
Каждым утесом, каждым камнем, каждым деревом. Всё вокруг смотрит на тебя – пристально и мрачно.
Солнечный день, а ощущение свинцовых туч.
Но пока спокойно.
Уходить в Незримый мир – или пока рано? Заговорить первым – или не тревожить Хозяина, пока он сам не высказал неудовольствия?
Смотрит. Неприветливо, но не гонит.
Идем. Быстро и молча. Даже в мыслях – молча. Мы здесь по делу, нам просто нужно как можно скорее пройти перевал.
И не надо уходить в Незримый мир. Не надо привлекать излишнее Его внимание.
Нам ничего не нужно в этих горах. Только пройти.
Только.
– К скалее-е!! – Келегорм и Хэлгон закричали это одновременно, раньше, чем разум осознал, что происходит.
Чутьё разведчика, не раз спасавшее жизнь обоим.
И не только им.
Отряд успел вжаться в скалы за миг до того, как – хлынуло.
Словно в небе пробили дыру.
То, что несколько ударов сердца тому назад называлось тропой, превратилось в бурные потоки жидкой глины.
Налетевшая туча еще не соизволила закрыть небо: над эльфами оно пока оставалось предательски-ясным, но из-за северных вершин клубком растревоженных змей выползала буря.
Ливень хлестал по отряду, словно задавшись целью смыть их в пропасть.
Почему – «словно»? Задавшись именно этой целью.
Под ногами бурлило и выбивало опору.
Пальцы рук скользили по мокрым камням, заново и заново ища, за что ухватиться.
«Спинами держитесь!» – крикнул Хэлгон. Рев ливня перекрыл голос нолдора, но его услышали.
Вода, обрушиваясь на склон сверху, водопадами хлещет вниз, пытаясь отодрать их от скал.
Держаться.
Стиснуть зубы и держаться.
И верить в командира.
Как в Эру.
Едва первые потоки ливня обрушились на утёсы, Келегорм ринулся в Незримый мир.
Там клокотала ярость.
Ярость грохотала как обвал. Ярость ревела как ураган. Ярость хлестала как буран.
У ярости не было слов. У ярости не было мыслей. У ярости не было облика.
У ярости было лишь имя: Карадрас Жестокий.
Ярость бессмысленно просить или умолять: она не услышит. Ярости бессмысленно объяснять: она не поймет.
Остается лишь ждать. Любой, даже древний Хозяин, рано или поздно устанет гневаться.
Остается лишь надеяться, что это не произойдет слишком поздно.
Что ничьи пальцы там, в Явном мире, не разожмутся.
Вспоминать. Вспоминать Аглон. Его скалы, его тропы. Такие родные. Такие надежные.
Вспоминать, как, возвращаясь в Аглон, чувствовал себя дома. Более дома, чем где-либо по обе стороны Белегаэра.
Вспоминать строки древней аданской песни «Нам в боях родными стали горы…»
Вспоминать Дагор Браголлах. Вспоминать, как скалы сражались вместе с нами, будто живое существо, – и не надо было сталкивать камни, чтобы на головы орков обрушился обвал. Но проклятые балроги поднимаются по утесам не хуже горных козлов…
Вспоминать, как уходили. Тайными тропами, выводя живых, вынося раненых. Оставляя горы – Врагу.
Горы, которые не оставили нас, – до последнего.
… а ведь Он заслушался.
…и буря там, в Явном мире, стихает.
…ты, Твое-Сердце-в-Горах, кто?
Ну и какого ответа он ждет? Лорд Аглона? Так это он уже понял. Сын Феанора? Н-да, и всех прочих родичей перечислить, вот Карадрасу это интересно!
– Эльф.
…как те?
– Они со мной.
…уничтожить! …дерзкие и мелкие! …смеют считать себя хозяевами!
– Нет.
Спокойно. Спокойнее. Он понимает только спокойный тон.
– Мы всего лишь странники. Нам нужно только пройти.
…здесь Мои владения!
Не просить. Он не понимает просьб. Он начал думать словами – и это хорошо, но поймет он только то, что можно увидеть. Что же ему показать? Про Аглон уже было, Северное всхолмье… не знаю, ничего не знаю о нем, надо было внимательнее Хэлгона слушать… кроме Холмов Мертвых показать нечего.
Холмы. Пещеры. Нежить в них…
…ярость…
Не на нас. На тварей.
Ну конечно!
– Мы идем их уничтожить. Мы идем, чтобы их уничтожить!
…очистить пещеры от тварей?
– Да.
Тише, тише, Железный лорд. Не показывай ему радость.
– Я не смог отстоять свои горы. Враг, тот, кому нравилось сминать горные хребты как глину, захватил их.
Яришься. Очень правильно. Нам бы такой союзник в Первую эпоху…
– Его недобитые твари терзают сейчас Тирн-Гортад. Пропусти нас, чтобы мы…
…дорога свободна.
Тишина. Оглушительная, ясная, светлая тишина.
Буря умчалась так же внезапно, как и налетела.
Эльфы переводили дыхание, боясь поверить, что кошмар позади. Побелевшие пальцы намертво вцепились в выступы камня.
На тропе появился серебристый призрак и с гневным торжеством рявкнул:
«Что распластались по камням, как лишайник?! Путь открыт! Дорога почти сухая! А вы тут как мокрая поросль висите!»
Хэлгон, захлебываясь счастьем, закричал:
– Железный лорд спрашивает, почему распластались…
Следопыт дошел до середины фразы, когда понял, что он повторяет. Но было поздно. И потом – перворожденные слышали всё напрямую.
Эти слова, в другой день и час оскорбительные и несправедливые, сейчас оказались той единственной силой, которая заставила разжать пальцы, оторваться от спасительных скал – и сделать первые шаги по вязкой глине, именуемой Железным лордом «почти сухой дорогой».
Радость спасения вырвалась из груди эльдар криками. И неважно было, что, кому и о чем они кричат, важно только, что всё позади, осталось лишь пройти перевал, но опасности больше нет, и бури больше не будет, и чтобы еще хоть раз, хоть когда-нибудь, хоть шаг сделать за этим сумасшедшим нолдором, убить его за такое мало, и стоило бы зарезать, и его счастье, что он призрак, потому что ведь молодец же, мерзавец, ведь это же надо – суметь договориться с Карадрасом, ведь проще гору сдвинуть, чем еще раз испытать на себе нолдорскую наглость и самоуверенность, да они же могли без доспехов сражаться, им наглость вместо брони, вот уж воистину – второе счастье!