это не пропустит. Думать… о садах Ирмо. Вспоминать, как бродил там. Давно когда-то. Как сидел на поляне, где ковер из цветов скрыл тело Мириэли. Идти в тумане Дориата так, как шел в зыбкой грезе Лориэна…
…Он очнулся на опушке. Чуть южнее тех мест, где пытался войти.
Большого труда стоило скрыться от дозорных синдар: заметь они его – это было бы позором.
Итак, затея не удалась. Дориат действительно неприступен.
Жаль. Оч-чень жаль.
В тумане Завесы показались очертания всадника, Келегорм вышел из шатра и увидел… Маблунга.
С досады он закусил губу. Мало того, что одолеть Завесу не удалось, – так и с Белегом не поговорить.
Маблунг спешился. Гордый, величавый, даже, пожалуй, высокомерный.
Келегорм ответил на это холодной усмешкой. «Это пока еще посольство, а не война. Пока еще».
– Мой король удивлен и разгневан тем, что ты, оскорбитель Лучиэни, осмеливаешься являться к границам Дориата!
Лорд нолдор скрестил руки на груди: дескать, говори-говори, я слушаю…
– Вы безумны, требуя у нас Сильмарил. Он оплачен страданиями Лучиэни и кровью ее мужа. Он по праву принадлежит Дориату.
Келегорм понимающе наклонил голову: да-да, конечно.
– И запомни, сын Феанора: лишь случай уберег нолдор от войны с Дориатом, которую мой король был готов начать, когда ты, похитив Лучиэнь, не уберег ее!
– Случай, говоришь? – осведомился Келегорм. – Не знаю, что это был за случай… и расспрашивать некогда… а жаль. Только одного я боюсь, Маблунг…
– Боишься? – переспросил сбитый с толку Перворожденный.
– Боюсь. Боюсь, что когда нолдоры соберутся на войну с Дориатом, этот таинственный случай не поможет вам.
– Ты угрожаешь нам?
– Я… боюсь, – насмешливо развел руками Неистовый. – О моих страхах многое знает Белег. Я бы советовал тебе и твоему королю хорошенько расспросить его. О нашей Клятве. О Сильмариле.
– Вы никогда не получите его!
– Боюсь, – со всё той же усмешкой повторил Келегорм, – что ты ошибаешься. Оч-чень сильно боюсь…
– Уезжай прочь, – сквозь зубы процедил взбешенный Маблунг. – Ты посланец, и я не могу вызвать тебя на бой, но если мы встретимся на ничьей земле, то я…
– То ты попытаешься убить меня в честном поединке, – кивнул Неистовый. – Хорошо. Договорились. И земля вполне может быть вашей – когда мы придем за Сильмарилом.
Бледный от ярости Маблунг не ответил.
– Не обещаю скорой встречи, – холодно улыбнулся Келегорм, – у нас начинается война с Ангбандом. Вам, синдарам, этого не понять: ни один из вас не рискнет выйти в настоящую битву. Ну а после войны мы увидимся. Если, конечно, вы не передумаете и не отдадите нам Алмаз Феанора.
Видение восьмое. Нирнаэт Арноэдиад
Мы не стремимся умереть,
Но мы привыкли к слову смерть –
Страшнее оказаться не у дел.
– Мой Король, на эту войну выйдет весь Белерианд. Негоже Дориату оставаться в стороне.
– Соскучился по своему нолдору?
Белег бледнеет и глухо спрашивает:
– Элу, за что ты оскорбляешь меня?
Тот растерян, не ожидал подобного ответа – и вовремя заговаривает Маблунг:
– Элу, я тоже прошу: отпусти нас. Чтобы злые языки больше не смели говорить, что ни один из синдар не осмелится выйти в битву.
– И кто же тебе сказал подобное? – щурится Тингол.
Маблунг молча разводит руками: дескать, догадаться нетрудно. Белег отвечает тяжелым вздохом.
– Хорошо, – кивает король Дориата. – Ступайте, но помните: вы нужны Дориату. Вернитесь живыми. Прошу вас.
Дорогу к Фингону они представляли, конечно, – но довольно смутно. Так что следопыты привычно искали путь не глазами, а чутьем – не столько следы на земле, сколько обрывки мыслей, чувств, порывов. Это был простейший способ найти дорогу в Хифлум.
Сосредоточившись на отзвуках нолдорских мыслей, Белег не учел, что этим он отлично слышен сам.
Знакомое осанвэ его будто обожгло. Привычный тон – дерзкий, радостный. Будто ничего и не происходило:
«Белег! Так ты решил не отсиживаться за Завесой! Рад, что ты с нами».
«Я не с вами! Никогда мне не будет по пути с тобой!» – гнев, на который Куталион был почти не способен, овладел им.
Он почувствовал, что Келегорм смеется. Потом услышал мысли былого друга, ничуть не смущенного этой вспышкой ярости:
«Хорошо-хорошо, не стану спорить. Всё равно – я очень рад, что ты вышел в эту битву. Пусть ты и не с нами».
«Мне не о чем с тобой говорить!»
«Ладно, Белег. Доругаемся после сражения. Удачи тебе!»
«Тебе, сын Феанора, я удачи не пожелаю!»
Фингон принял их учтиво, поблагодарил, что Дориат прислал столь славных воинов, – после чего отправил их к лучникам и забыл о синдарах. Белегу большего было и не надо: он отвык от больших боев. Впрочем, на его счету была всего одна настоящая битва, остальное – быстрые схватки, и только.
Размах сражения его ошеломил. Сотни эльдар, тысячи орков; армии, как морские валы, катящиеся сначала на север, а потом – в жутком, кровавом отливе – назад, на юг. Битва, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью – в темноте орки свирепели, а днем нолдоры не желали щадить врагов.
Позабыв об усталости, не считая смены дня и ночи, почти не понимая нолдорских выкриков о безумии Гвиндора, о предательском промедлении Маэдроса, Белег и Маблунг шли в отряде лучников, не обращая внимания на мертвые тела под ногами, а если и опуская взгляд – то лишь затем, чтобы выдернуть из трупа стрелу – пригодится. Колчаны не бездонны.
Двое дориатцев берегли по связке белых стрел, предпочитая нолдорские, сделанные наспех – зато в огромном количестве. Смятенные в этом хаосе битвы, не понимая, кто же одерживает верх, они всегда ясно видели предводителей отрядов Врага – и били без промаха.
Слишком поздно стало ясно: окружены. И стрелы кончаются.
Белег рассмеялся, став в этот миг донельзя похож на того, кого уже не звал другом, – яростный смех бесстрашного смертника. Он взялся за дориатские стрелы, которыми некогда уничтожал самых могучих тварей. Незачем беречь белооперенную смерть. Вот он – тот самый крайний случай. Настал.
И, кажется, не удастся сдержать слова, данного Тинголу: они не вернутся.
…Он стрелял неспешно, выбирая самых опасных орков. Открытое лицо – этого достаточно, чтобы враг был обречен. Битва кипела, а двое лучников стояли спина к спине и стреляли, твердо зная, что последняя стрела – это смерть их самих. Их зарубят, когда колчаны опустеют. Дориатские мечи не прорубали орочьи доспехи.
Дюжина стрел до смерти. Десяток. Полдюжины…
…и тут затрубили рога. Тургон пробился к брату.
Почти не потрепанная битвой армия. Для дориатцев это значит – непочатые связки стрел. Подлинное счастье в кровавом кошмаре боя.
Так умирающий от жажды радуется кувшину воды.
– Уходите, – сказал им Фингон. – Войска отходят, ступайте с ними. Если орки еще раз вздумают окружить – я рассчитываю на вас. Стрел теперь хватит, ведь так?
– А ты? – спросил Белег.
– Это не ваше дело! – отрезал Верховный Король Нолдор.
«Вернитесь живыми. Прошу вас».
Замыкая отступающий отряд, Белег заметил среди остающихся невысокого, но могучего и яростного адана. Услышал его имя – Хурин. Поигрывая огромной секирой, этот человек с безумным весельем в глазах ждал приближения врагов. «Как могут они, смертные, так радоваться гибели? Или в том и дело, что для них смерть неизбежна и потому не страшит?»
Но тут накатила новая лавина орков, и стало не до размышлений. Засвистели стрелы арьергарда отступающих, а где-то там, откуда не выйти живым, засверкала секира Хурина и загремел его боевой клич.
Видение девятое: Турин
Но не мною вы были преданы
Четверть века тому вперед.
Он привез этого мальчишку на своем коне – нехитрый способ пропустить человека сквозь Завесу. От усталости маленький адан едва держался, но гордо вскидывал голову и вел себя так, будто он прямо сейчас способен догнать скакуны, мчащегося галопом. Точно так же гордо смотрел на орков его отец, уверенный в том, что он сразит и самого Моргота, – если Враг осмелится выйти на поединок!
Белег был готов к нелегкому разговору с Тинголом, он собрался убеждать и упрашивать короля оставить этого мальчика в Дориате… но тот согласился на удивление быстро и даже предложил следопыту съездить в Дор-Ломин за матерью маленького Турина. Дальняя родственница Берена – и этим всё сказано.
Дорога на северо-запад – через тревожное пограничье, а потом и просто – по захваченной стране. Пешком и часто – ползком, затаиваясь совсем рядом с орками или вастаками, напряженно думая о том, как же он поведет в Дориат мать и сестру Турина. Но до этого еще далеко, сначала – добраться до них.
Морвен не удивилась, увидев перворожденного. Спокойная и властная, даже в нынешнем одиночестве и бедности, она бесстрастно ответила ему, что не покинет родных мест. И Белег понял: спорить бесполезно.
– Ты видел, как погиб мой муж? – невозмутимо спросила она.
– Госпожа, когда мы отступали, он еще бился, – отвечал Белег, с ужасом ожидая вопроса, почему они посмели отступить.
Но Морвен не задала его.
Как сказать мальчишке, что ездил за его матерью и сестрой, а вернулся – со шлемом? Но юный Турин воспринял это спокойно, обрадовался шлему словно…
…словно сыновья Феанора – Сильмарилу, – возникло непрошеное сравнение.
– Моя мать не боится жить среди вастаков! – гордо заявил Турин. – Когда я вырасту, я приду в Дор-Ломин и перебью всех слуг Моргота, кто не успеет удрать! А меня она узнает по этому шлему!
Белег молча кивал. Отчаянная дерзость сына Хурина нравилась ему.
Западная граница (на восточную Белег идти отказался, да никто и не настаивал), дозоры, схватки, недолгий отдых в Дориате – почти полностью отданный обучению Турина. Юного адана было кому учить, но Белег считал, что обязан сделать для мальчишки всё возможное. И невозможное.