Что делают назгулы эти двадцать лет? Где они эти двадцать лет? Все уверены, что в Мордоре, а где они на самом деле?»
– Подожди, – перебил Глорфиндэль. – Ты забываешь одну вещь. Назгулов выдает ужас, катящийся впереди них. Я видел их, я знаю это. Если бы они пробрались сюда…
«Кто? Кто бы заметил их, захоти они приехать скрытно и по одному? Следопытов тогда еще не было, Ривенделл далеко. А люди… полагаю, после войны хватало ужаса и без назгулов.
Нет, я уверен, именно в эти двадцать лет они и закляли камни здесь.
И оставили как оружие против Кирдана. Реши он выйти на помощь Минас-Итилю – Саурон нашел бы способ заставить эти камни заговорить во всю мощь. Вы бы ответили ударом на удар. И земля бы не выдержала. Вот по этой самой реке и пошел бы разлом. Я слишком хорошо помню, как это было в Войну Гнева. Полагаю, Саурон внимательно смотрел и на первый раскол тверди – по Сириону, и на второй – по Гэлиону…»
– И ты думаешь, что Гавани Кирдана ушли бы на дно? – недоверчиво нахмурился Хэлгон.
«Я не знаю. Может быть и нет… Но если бы земля затрещала, Кирдану стало бы не до участия в чужой войне.
А может быть, мы недооцениваем Саурона. Может быть, эти камни были оружием не только против Кирдана. Но и против Элронда».
– Разлом по двум рекам, как в Белерианде… – едва слышно проговорил Глорфиндэль.
Келегорм медленно кивнул.
– Всё это звучит, как в древней песни, – продолжал хмуриться Хэлгон, – но почему тогда Саурон за тысячу с лишним лет не воспользовался таким оружием?
– Это я как раз понимаю, – отвечал Глорфиндэль. – Ему было просто ненужно. Мы не угрожали ему… по крайней мере, прямо. И вздумай он повторить то, что произошло с Нуменором… тогда он лишился облика, но смог создать новый. Что бы ждало его сейчас? Нет, одно дело – война с людьми, война руками орков, и другое дело – уничтожение земель. Кто знает, какие силы ответили бы ударом ему?
«А камни тщетно ждали своего часа, и на их силу собрались твари…»
– … как мухи на падаль, – закончил Хэлгон.
«И ни Митрандир, ни я не поняли, что главный враг здесь – камни, а не нежить».
– Вы поняли достаточно, – возразил Глорфиндэль. – Пусть вы не знали своего врага, но ты собрал отряд, а Гэндальф помог тебе в этом, именно против того, что нужно уничтожать силами перворожденных. Перестрелять нежить мы могли бы и втроем. Впятером – с Элладаном и Элрохиром.
«Я был твердо уверен, что тварей надо убивать только всех разом… Теперь я понимаю, почему».
В предрассветной тишине эльфийский слух мог различить тихое пение.
Еще день. Камням, стоявшим вдоль Зеленопутья, не проснуться уже никогда.
Стоявшим.
Забавно, что говоришь о них так, будто они больше не стоят. А ведь их не выкапывали из земли, не разбивали молотами, они не рассыпались прахом, как плоть умертвий в курганах… они высятся, как высились.
И все же вдоль Зеленопутья холодные камни больше не стоят.
Осталась лишь цепь, идущая к Барандуину.
На пару дней песен еще – осталась.
Нолдоры старались держаться от поющих синдар подальше, а Глорфиндэль наоборот – жадно вслушивался, подолгу стоял, прикрыв глаза, и по его лицу пробегали отсветы той музыки, что возникала в его душе.
«Чего ты ждешь? – спросил его Келегорм. – Ты знаешь, как запеть камень, ты хочешь это сделать. Отчего же ты робеешь, как юнец перед битвой?»
– Оттого и робею, что я не юнец. Здесь не время и не место для неудач. Ты сам это говорил.
«Я говорил лишь о схватке с тварями в Явном мире. В Незримом было иначе: я всадил в мою три стрелы, пытаясь ее прикончить».
– Получилось?
Железный лорд покачал головой:
«Рининд добил с первой».
– Тогда ты понимаешь, почему я не хочу рисковать.
Нахмурился:
«Тоже боишься его?»
– Келегорм, о чем ты? О ком?!
«Я полагал – ты знаешь».
Лицо Глорфиндэля напряглось, застыло, и он спросил холодно:
– Что еще?
Неистовый, напротив, расслабился и ответил с усмешкой:
«Я не знаю. Нас здесь не было два с лишним месяца. Я не могу собирать отряд у Лориэна и следить за здешними землями в одно и то же время. Отсутствие тела дает преимущества, согласен, но быть в двух местах разом я не умею».
– Прости. Ты хочешь сказать, что за эти два месяца сюда…
«Я хочу сказать, что почувствовал это раньше, чем перешел Тарбад. И до безумия боялся, что нас заметят на мосту».
– Вас не заметили.
Это не было вопросом, но Келегорм ответил ледяной усмешкой.
«У вас на юге никто из врагов не сбегал из битвы?»
– Меня не было на юге.
«А по рассказам, стало быть, – никто…»
– Расскажи, что знаешь, – попросил Глорфиндэль.
«Я знаю, что я редко боюсь. А здесь – боялся дважды. Первый мой страх подтвердился полностью. А значит – верен и второй. Здесь есть кто-то. Пришел, когда нас не было. Случайность? Не уверен. Зачем он здесь – я догадываюсь. Наши замечательные холодные камни. Он надеется восстановить свои силы с их помощью. Или, вернее, надо сказать ‘надеялся’. Осталось не больше двух дней, он вряд ли успеет. Ну а если попытается…» – нолдор жестко усмехнулся.
– Недобитый слуга Врага? Кто это может быть?
«Откуда мне знать? Пока нам не до него. Уничтожим камни – потом можно попытаться узнать, кто хотел воспользоваться ими. Только осторожно, не спугнуть».
Это было в третий день ноября. День, который эльфы всех трех народов, волею судьбы собранные в Тирн-Гортаде, назвали бы обычным.
Почти обычным: сегодня всё закончится. Остались последние камни. Последние песни.
Но даже если назвать песни перворожденных, уничтожавшие силу холодных камней, привычными, – этому дню суждено было стать особенным.
– Вы слышите, – обернулся Хэлгон к Келегорму и Глорфиндэлю, – за рекой рог?
Он вслушался.
– И снова… но этот другой.
Лорды переглянулись.
– Битва? С ним?
Келегорм пожал плечами.
– И ночью я слышал рога, – добавил следопыт.
«Пока цел хотя бы один холодный камень, – жестко сказал Келегорм, – я не пойду выяснять, что творится за рекой. И никого не пущу».
Хэлгон отвел взгляд.
– Мы подождем, – сказал Глорфиндэль. – Ждать нам недолго.
Ждать им пришлось гораздо меньше, чем они полагали.
…это ощутили все: словно незримый удар, порыв ветра, хотя день был тихим. Келегорм с Глорфиндэлем разом ринулись в Незримый мир, хотя и было понятно, что ваниару вряд ли удастся увидеть многое, когда его тело – на этом берегу Барандуина.
Но развоплощение еще одного майара – того, кто когда-то был мудрейшим из мудрых, а затем стал не самым хитрым из врагов – это не увидеть нельзя. Значит, Саруман надеялся восстановить могущество, черпая силу из Холмов Мертвых… и снова перехитрил сам себя. Теперь уже окончательно.
Хэлгон опустился на землю, прислонился спиной к камню. К самому обычному валуну, который никогда не был ни холодным, ни горячим, ни каким-нибудь еще, не был и уже не будет, потому что вот сейчас, кажется, война действительно закончилась, кого-то уничтожили, кого-то последнего, и какая разница, кто это был, если его теперь нет.
Лорды вернулись, о чем-то взахлеб говорят с теми из перворожденных, кто сейчас не поет. Что ж, обсуждать судьбы мира – это занятие властителей. Особенно когда уже никуда не надо идти, ничего не надо выяснять… самое время завести возвышенные речи о пути добра и зла. Всё уже позади.
А вот и не всё.
У трех камней пока еще поют. И последний стоит.
То есть по ту сторону реки миролюбивые мохноногие малыши уже закончили Войну. А по эту – древние эльфы и великие герои всё еще никак?
Но это же неправильно…
«Саруман теперь точно не сможет воспользоваться силой камня. Сейчас тебе нечего бояться. Попробуй! Как раз один камень остался. Он твой», – улыбнулся Келегорм.
– Не сейчас. Только когда они допоют. Теперь, когда мы ничем не рискуем, я попробую. Мне не встроить голос в их песнь.
Железный лорд кивнул, понимая.
Тихое пение синдар, казавшееся едва слышным, даже когда они пели рядом, растворялось в мягкой серости этого осеннего дня. Небо в тучах, но они высоки и светлы, и по ним не понять – давно был полдень? недавно?
Ни света, ни тени. Ни прошлого, ни будущего.
Тихая песнь…
… одна умолкла.
… вторая.
…третья.
Слабый ветер с реки. Не порыв, знаменующий кончину того, кто мнил себя бессмертным, а просто – ветерок этого мира. Легкое дуновение с запада.
Глорфиндэль смотрит на синдар, улыбается – одними глазами – и по этой безмолвной просьбе несколько протягивают ему арфы. Он берет арфу Фаэнхифа, даже и не пробует струны – зачем? он знает, каков ее строй. Он чувствует это, как птица чувствует солнце, не видя его.
Ваниар садится у камня, кладет пальцы на струны…
Немногим даже из древнейших эльдар Средиземья доводилось слышать музыку Благого Края.
Звон. Тихий перезвон колокольцев. Звон серебряных колоколов. Долгий звон плывет в чистейшем морозном воздухе, то густея, то истоншаясь, то врывается россыпь колоколов поменьше, а волны звона накатывают одна за другой, и дух твой словно пловец в мерной стихии звуков, того голоса. которому не нужны слова и смыслы, того голоса, что говорит не с разумом, но с сердцем, того голоса, в котором слышны отзвуки Предвечной Музыки.
Ясна и проста речь твоя, многозвонный Валмар. Как ясен и прост был Замысел, пока Искажение не замутило его.
Ни ветерка, ни дыхания. Эльдар стоят, не смея пошелохнуться. Перворожденные синдар, сменившие туманы чар на путь в сияние Валмара, – что видится вам сейчас? Возможно ли сердцу увидеть то, чего никогда не видели глаза?
Смех. Легкий и звонкий. Так могут смеяться лишь дети – Дети Единого во дни, когда беды еще не коснулись их. Звуки арфы, флейты… танец. Смех танцовщицы. Золото волос, взвившихся словно крыло. Эленвэ. Сестра.
Два крыла в танце – золотое и черное. Но не несет черное беды, лишь оттеняет сияние золота. В четыре руки сплетается танец, в два голоса звенит счастье смехом.