«Он напрасно запел о сестре. Ему придется петь и о ее гибели».
Небо разъяснивается. Скоро пора сереть сумеркам, но становится всё светлее – словно время повернулось вспять и наступает полдень. Чистый и спокойный, как небо над Ойлоссэ, когда Древа стояли в цвету.
Сурова доля сменивших алмазную пыль Валмара на смертельный блеск Льда. Вдвойне суровее доля тех, кто покрыт пылью дорог Эндорэ. Но в свете Солнца и Луны жив свет Древ, и всей горечи мира не заглушить в сердце ту радость и чистоту, что вынес ты из Валмара, как самое драгоценное из сокровищ.
То сокровище, которое не отнимут у тебя ни Моргот, ни Саурон, ни война, ни смерть.
Тучи истаяли, и солнце сияет на западе, его отблески словно золотым мостом соединили берега Барандуина. Нолдорам, родившимся в Свете Древ, легко смотреть на солнце не щурясь, но и синдары сейчас не смежают ресниц, глядя, как золотая полоса на реке и лучи солнца – вверх и вниз – сливаются в неимоверной высоты сияющий шпиль, и словно размыкается связь миров и связь времен, и здесь, перед ними, высится Таниквэтиль.
Легко пройти через смерть тому, в чьем сердце – звоны твои, Валмар. Вновь ступить на широкие твои лестницы, и мириадами искр взовьется алмазная пыль, и ярче алмазов засияют глаза сестры, и мудрость в глазах ее супруга не обернется горечью, ибо подлинная мудрость всегда идет рука об руку со счастьем, ибо кто счастлив – тот и истинно мудр.
Солнце стояло точно на западе, золотой мост на реке сиял нестерпимо, и камень, возле которого пел Глорфиндэль, оказался ровно напротив. На несколько мгновений золотое сияние окутало его…
…солнце заходило за холмы Шира. Река погрузилась в тень. Златокудрый эльф, сидящий у высокого камня – самого обыкновенного камня – снял с колена умолкшую арфу.
В сумерках бродили по одному, по двое. Молчали.
Ослепительно сияющая Таниквэтиль стояла перед глазами каждого. И надо было как-то вернуться от ее подножия назад, в Эндорэ, на Тирн-Гортад… вспомнить бы еще, что это за название и где эти холмы…
Под утро Глорфиндэль подозвал коня (тот вольно бегал по Южному всхолмью), стал седлать.
«Уже уезжаешь?» – подошел к нему Келегорм.
– Здесь всё закончено, – качнул головой ваниар. – Пора привезти эти новости в Ривенделл и узнать другие.
«Понимаю, но…»
Глорфиндэль посмотрел ему в глаза:
– Послушай меня. Сейчас я не прощаюсь, мы еще увидимся и не раз, но всё же я скоро уплыву. Мы скоро уплывем. Да, понимаю, вы с Хэлгоном остаётесь, даже и не спрашиваю. И всё же подумай вот о чем.
Он смотрел вдаль, как давеча, когда пел.
– Мы сейчас – словно осенние листья, сорванные ветром. Золотые, багряные… наш полет прекрасен, но это – последний полет, Келегорм. Нас этот ветер унесет на Запад. Что будет с вами? Пожухлый лист, рассыпающийся серым прахом в руках? Нет, не перебивай. Дослушай. Когда-нибудь… понимаю, что не скоро, но – когда-нибудь: возвращайся. И я буду в числе тех, кто придет на Таниквэтиль встречать тебя, когда ты снова обретешь тело.
«Ты полагаешь, их будет много?»
– Их будет больше, чем ты ожидаешь. Не говори ничего. Просто подумай над моими словами.
«Я подумаю».
Глорфиндэль взлетел в седло.
– До встречи.
Келегорм кивнул ему и, чуть поразмыслив, крикнул вслед:
«Передавай Элронду поклон от меня!»
Ваниар развернул коня, подъехал к нолдору. Напряженно спросил:
– Что это: учтивость или тонкое оскорбление?
Келегорм прищурился – не зло, скорее весело:
«А вот как владыка Элронд решит – так оно и будет».
Эльфы отдыхали и не считали дни. Слишком тяжел оказался этот бой для многих, и было бы легче, выйди против них орки и варги. Они шли биться против всего лишь нежити… не против мощи назгулов.
Иные поддерживали силы песнями, иные бродили в одиночестве, некоторые – Рининд, Фаэнхиф, Нимдин и еще несколько, не щадивших себя, уничтожая камни, – спали уже который день подряд. Хэлгон привычно гонял молодежь за сушняком глубоко в лес (опушку он вымел еще весной), Келегорм, чувствуя себя помолодевшим после разговора с Глорфиндэлем, присматривал за всеми, не мешая никому. Преимущество быть призраком: тебя не видят, когда ты не хочешь этого.
Длина гряды Тирн-Гортада, совсем недавно бывшая таким суровым препятствием, сейчас стала подарком: ты и не ушел никуда, и всё же за несколько лиг от остальных.
Как-то незадолго до рассвета мертвый нолдор глядел, как над Южным всхолмьем восходит серп поздней луны – тонкий лук Тилиона, друга валинорской юности. Вместе когда-то мчались по лесам Оромэ, веселые, дерзкие мечтатели. Сияя взорами, говорили, что однажды оставят Аман, придут в Срединные Земли… оставили. Только не так, как мечтали. Оба.
Тебе никогда не вернуться в Валинор, сребролукий охотник. Тебе – никогда. А мне самому?
«Не скоро, но – когда-нибудь…»
Уходили, твердя в гордости: не Валар отреклись от нас, но мы от них. Повторяли дерзко: не Валинор закрыт для нас, но мы навсегда покинули его. Ни живыми, ни мертвыми не вернемся…
…еще раз взойти на Туну. Пройтись по залам Тириона. Снова сесть на Террасе Фонтанов, слушать пение вод и забыть обо всем. Вернуться в леса Оромэ, увидеть Владыку, склониться перед ним, сказать «Прости, если можешь!» Хуана снова увидеть…
… еще раз! Ради этого можно снова вытерпеть все мучения, что были и до смерти, и после нее, и сейчас.
… еще раз.
Еще только раз.
Один раз.
Вечный.
Светает. Небо над Южным всхолмьем бледнеет, желтеет. Тилион ведет ладью за холмы.
До новолуния отдыхаем, а с молодой луной надо идти назад.
Еще дней пять на отдых им, пожалуй, хватит.
«Если мы выйдем завтра, то без лишней спешки к полнолунию будем в Эрегионе…»
– Ты намерен снова идти через Карадрас? – Брондор едва не отшатнулся.
«А что не так? Второй раз с ним договориться будет проще, чем первый».
– Второй раз рисковать – и ради чего? Ради любви нолдор к безрассудству? – поддержал Фаэнхиф.
Келегорм пожал плечами: если считаете, что лучше идти через Гриву Рохана, хотя Карадрас был бы безопасен…
– Нолдорское безрассудство – болезнь неизлечимая, – веско заметил Кархид, но Неистовому послышалась одобрение в его тоне.
– И заразная, – добавил Нимдин.
– Вы… вы намерены… – Фаэнхиф смотрел на своих товарищей, будто впервые видел.
– Железный лорд?
«Я сказал: Карадрас нас пропустит. Только идти придется быстро. И днем, и ночью».
– Через перевал. В ноябре. Ночью. – Галадорн нахмурился, затем спросил: – Железный лорд сошел с ума?
– Нет, – с улыбкой ответил Нимдин. – Эти нолдоры всегда такие.
«Мы пойдем в полнолуние. И ночь будет тихой и ясной. Вы мне верите?»
В этом его вопросе была не только спокойное сознание успеха. Было нечто, заставлявшее не раздумывая ответить «да». Потому что не верить было нельзя.
– На нас будут смотреть, как на безумцев, – негромко рассмеялся Галадорн, – когда мы расскажем, что вернулись через Карадрас.
– Боюсь, даже если мы вернемся через Гриву Рохана, – заметил Рининд, – на нас уже никогда не станут смотреть так, как раньше.
Хэлгон глядел вослед уходящему отряду со странным чувством. Надо бы огорчиться: лорд уходит, ты остаешься в одиночестве. Огорчаться не получалось.
То, что следопыт должен остаться, они начали говорить друг другу одновременно. В самом деле, обратный путь для призрака – несколько мгновений, а если с Хэлгоном, то это лишний раз через всё тот же перевал… Лишний, именно.
И вот они идут на юго-восток – синдары и сын Феанора. А ты стоишь на холме и смотришь вслед. Нолдоры, говорите, сумасшедшие. А вот это – чье безумие?
Нет, всё-таки у Вайрэ запутались нити. Такие узоры получаются только из попытки скрыть большой и страшный узел, который и не распутать, и не разрезать, и остается мастерице лишь одно: сделать вид, что так и задумано. И дополнить самой смелой красотой. Получается – загляденье. Он видел такое у ткачих.
Но хватит рассуждать о высоких именно что – материях.
Говорили, что плоть умертвий рассыпАлась прахом, когда дух был уничтожен. Но надо пойти и проверить каждую гробницу. Мало ли что…
Отряд не таился, как раньше, но всё же держался подальше от дороги. Не стоит встречаться с людьми – это не нужно ни тем, ни другим.
Шли легко, словно груз сбросили. И вряд ли дело в том, что под уклон идти проще.
Кархид и Нимдин шли впереди, Келегорм, раз нет Хэлгона, предпочел замыкать – и как-то почти случайно рядом с ним оказался Галадорн, упомянул в разговоре войну Последнего Союза… и теперь рассказывал всё, что знал. Иногда к ним присоединялись другие – кто рассказать, кто послушать.
Мост в Тарбаде пересекли ночью, но теперь не боясь хорошей погоды. Впрочем, вряд ли их видел кто-нибудь.
Лебедянь обошли сильно южнее, всё-таки осень, крюк по сухой земле не удлинит, а сократит путь. Дунгарский край был пустынен, а если кто и увидел отряд эльфов, то предпочел прятаться, а не нападать.
Так, быстрым шагом, но под неспешные разговоры, они пришли к подножию Карадраса.
«Ждите меня, – сказал Келегорм. – Я пойду договорюсь с Хозяином и вряд ли вернусь раньше, чем придет пора подниматься. В день полнолуния будьте готовы. На перевал у нас – два дня и одна ночь».
И он исчез.
Оставив синдар ждать.
Они умели ждать. Они умели ждать долго и спокойно. Но то один, то другой за эти дни ловил себя на мысли, что перед боем с нежитью он волновался меньше.
Он появился в предрассветный час, довольный, но заметно уставший.
«Собирайтесь. Нас пропускают, как я и обещал».
Редкие облака над горами стремительно таяли.
– Даже призрак не в силах несколько дней рассказывать об Аглоне непрерывно? – участливо спросил Нимдин.
«Отчего же только об Аглоне? – чуть усмехнулся Неистовый. – Форменос тоже в горах. А еще есть Пелоры… и Таниквэтиль».
– К нему хоть кто-нибудь раньше вот так приходил? Рассказывал?