Нолдор тяжело выдохнул:
«Откуда мне знать? Вопросы здесь задавал не я».
– Через Гриву Рохана было бы пройти слишком скучно? Нет препятствий – незачем идти?
«Я видел, каким был Келеборн, проведя отряд тайно. Да, я устал от этой беседы, нечего скрывать. Но мне не понадобится день отдыха».
Лучи поднимающегося там, за горами, солнца заставили вспыхнуть вековые снега гор, и это торжество розово-золотого восхода наполнило души эльдар радостью и готовностью идти вперед. Пьяняще-чистый воздух бодрил, отряд пошел на перевал.
Невысокое ноябрьское солнце не мешало им, скрываясь то за поворотом тропы, то за скалами противоположной стороны ущелья. Если бы не холод, становившийся с каждым шагом всё ощутимее, не облетевшие деревья, оставшиеся далеко внизу, то этот день можно было бы счесть сентябрьским. Начало осени, а не конец.
Меньше трех месяцев прошло. Совсем недавно запоминал здесь дорогу, идя возле Келеборна. Недавно – даже по меркам людей.
Вечность назад.
Келегорм держался сбоку от отряда, следя, не устает ли кто. До заката им предстояло проделать самую трудную часть пути, ночной переход будет небыстрым, а завтрашний спуск обещает быть легким… и всё же надо рассчитывать силы. И нолдор внимательно скользил взглядом по лицам.
Он встретился глазами с Эредином. Первый раз с того дня. И синдар не отвел взгляда, не сжал губ. Келегорм чуть улыбнулся ему: одними глазами.
Небольшой привал у звонкого водопада, чья вода показалась вкуснее мирувора. И вверх, вверх.
Теперь солнце было им в спину. Горы вокруг становились всё прекраснее в его золотом свете, эльфы забывали об усталости, любуясь ледниками, позабывшими о белизне и сверкающими ярче гномьих корон, скалами, из серых превратившихся в коричневые и оранжевые, глубоко-синими и фиолетовыми тенями, которые причудливыми языками ползут по склонам выше, выше. Золото вершин стремительно розовело и краснело, от него оставались лишь тонкие линии по самому краю скал, и глаза жадно всматривались в эту красоту – успеть увидеть, успеть запомнить, потому что через несколько мгновений… уже в следующий миг… всё.
Синева.
Спокойная и величественная синева, оттенков которой больше, чем найдется слов в языке. И первые звезды в глубокой голубизне неба.
На это хотелось любоваться бесконечно, но Келегорм (о легендарная жестокосердность!) велел становиться лагерем – быстро, пока не кончились краткие сумерки, и подремать до восхода луны.
До него гораздо меньше времени, чем нужно, чтобы отдохнуть после этого подъема.
Небо на западе угасло, ясно светили крупные звезды, а в вышине медленно проступала Лебединая Стая – летящая с севера на юг. Бесчисленные огни памяти о прошлом… некогда память была неотделима от скорби, но вот – горечь ушла с остатками дерзкой гордости, а память осталась, но она не тяготит, хотя сознание легко вернет тебе лицо каждого, кто погиб, – и каждого, кто был тобою убит. Что ж, это было, но раны утрат зажили, а вины искуплены, и ты глядишь в свое прошлое, как книжник листает страницы древнего тома: о каких бы великих и грозных деяниях ни шла речь, сердце его спокойно.
Лебединая Стая медленно летит по небу, разворачиваясь к западу. Скоро взойдет луна. Скоро поднимать отряд и идти дальше.
Поднимать синдар не пришлось. Едва луна показалась над горами, Рининд, Фаэнхиф, Нимдин, а следом и другие зашевелились, встали. Скоро все были на ногах.
Неистовый не торопил их, словно попавших из дремы в другой сон, еще более нереальный. Восход луны над горами, когда небо чисто настолько, что видишь не только знакомые звезды, не только Лебединую Стаю во всем множестве ее огней, но и мириады звезд неярких и дальних, то сплетающихся в узоры более искусные, чем создавала Мириэль Сериндэ, то мерцающих, словно не зная, какого рисунка стать частью… это огромное и беспредельное великолепие неба опрокинулось на них, и даже перворожденные стояли, не в силах произнести и звука, а если губы и складывались в слово, то это могло быть лишь «Эле!» – с которого и началась речь.
Рининд первым запел, и подхватили немногие.
Келегорм не знал этого языка. Это был не квэнья… то есть квэнья, но другой, незнакомый, древний. Звучавший на берегах Куйвиэнен.
И с этой песней они пошли вперед. Медленно, но не потому, что ночная дорога опасна, а просто – нельзя было спешкой оскорбить ночную тишину и древний мотив.
Тилион вел свою ладью всё выше, освещая отряду путь. Светло было если и не как днем, то достаточно, чтобы ничто не мешало эльфам идти. Седловина еще впереди, но подъем был ровным, тропа – широкой, и можно было смотреть не вперед и под ноги, а вдаль и ввысь.
Карадрас теперь был гостеприимным хозяином.
Над горами поднимался Менельвагор. Его меч, обычно так ярко заметный на темном небе, сейчас не сразу было различить среди немыслимого множества других звезд, но когда взгляд находил эти три звезды, с ярчайшей красной в середине, то ни на что другое глаз уже не отвлекался.
Тилион, словно увлеченный упорством эльфов, спешил по небу вверх, но Менельвагор был быстрее. С обманчивой неторопливостью он догонял сребролукого охотника – ближе, ближе…
Валары не смотрят на Средиземье очами звезд, но всё же неистребимой была уверенность в том, что Менельвагор – знак Оромэ, и если видишь его на небе, то сила и мудрость Охотника с тобой, и промахнется враг, стрелявший из засады, и рана от когтя и зуба твари будет неопасной, и на развилке троп ты выберешь верно… Даже в сердцах Изгнанников, отрекшихся от Валар, поднималась волна радости, когда Менельвагор сиял с небес.
Они сейчас смотрели вместе с вышины – Воитель и Лучник – смотрели внимательно и неотрывно, и чудилось (самообман? нет?), что Охотник услышал то «Прости, если можешь» и сейчас отвечает на него, отвечает безмолвным взглядом, и слова не нужны, потому что в самом взгляде – ответ.
Келегорм шел, неотрывно глядя на луну и ярчайшее из созвездий под ней, шел по ночным горам по тропе, ярко освещенной серебряным светом, а сбоку чернела пропасть и другая стена ущелья казалась провалом в ничто, в небытие, словно это и есть – Стены Ночи, и ты скользишь по звонкому лучу над бездной, а мир – зримый, незримый, неважно – остался где-то так далеко внизу, что и не вспомнить о нем, и Лебединая Стая разворачивается тебе навстречу, и ты идешь навстречу своей памяти, но памяти не событий, а чувств, и нынешний, глядишь на себя юного, узнавая и не узнавая в том мальчишке то, чем ты был прежде и каким стал сегодня. И чувствуешь взгляд Владыки.
Люди, странные существа, называют Валар богами и верят в них. Сколько лжи наговорил им Мелькор! На самом деле, это Валары верят.
Верят в нас.
Полночь минула, луна сместилась к западу, и чтобы взглянуть на Менельвагора, пришлось бы оборачиваться, чего, конечно, не стоило делать на ночной тропе даже призраку. Седловину они прошли, почти не заметив, – звездное небо волновало всех несравнимо больше, чем горная тропа.
Лебеди Памяти летели прямо над их головами, возвращая перворожденных в то время, когда не было ни ночи, ни дня, и невозможно было представить себе свет, что затмил бы эти звездные бездны, и хотя слова о Западе манили, но мудрость любви ли? судьбы ли? оказалась сильнее, и звезды уберегли верных им надежнее и тише, чем свет смог сохранить доверившихся ему.
Эльфы больше не пели – каждый думал о своем и вспоминал свое.
Восток начал бледнеть, но Тилион не покидал неба, по-прежнему помогая отряду.
Келегорм в несколько шагов догнал Кархида.
«Утренних сумерек не будет, луна зайдет позже восхода. Нужен привал?»
Синдар молча покачал головой, и нолдор отошел, чтобы не тревожить того, кто сейчас не хочет говорить ни с кем и ни о чем.
…небесные врата медленно закрывались. Исчезали смутно мерцавшие скопления звезд, крохотные одиночки. Знакомый рисунок созвездий наконец стал отчетлив.
Небо впереди становилось голубым… бирюзовым. Там вдалеке виднелись легкие облака, но над Карадрасом было по-прежнему чисто, любуйся на звезды, пока свет солнца не скроет их.
Это был осторожный спуск от прошлого к настоящему, от величия Замысла и могущества Судьбы к делам сегодняшнего и завтрашнего дня. Это был хороший и правильный спуск, потому что даже древним эльфам не стоит глядеть в глаза тем силам, что распростерлись над ними ночью.
Бледно-желтое над горами.
Оранжевое.
Розовое.
И вздох облегчения, когда в малиновом сиянии поднялось солнце.
…пути до Гэлурима не запомнил никто.
Карадрас остался позади, и эльфы просто рухнули в осеннюю траву, измученные не быстротой перехода, но тем, что им довелось пережить ночью.
Один Кархид не спешил отдыхать.
– Пойдем, – сказал он Келегорму. – Нам нужно поговорить.
Его напряженный тон, пожалуй, удивил Неистового: что может быть не так после той прекраснейшей ночи?
Они отошли на пару десятков шагов, и Келегорм, глядя в лицо своего соратника, больше чем удивился – растерялся: настолько оно было сурово.
Что произошло?!
– Я первым поддержал твою идею возвращаться через Карадрас и теперь глубоко жалею об этом.
«Почему?!»
– Ответь мне честно: желание добраться до Лориэна быстрее было только поводом?
Таким тоном с Келегормом не разговаривал никто и никогда. Так мог бы говорить с ним его отец, если бы имел привычку удостаивать сына беседой.
Но Неистовый, кажется, исчерпал свою способность удивляться.
«Ты ждешь ответа ‘да’, но я не могу его дать. Я действительно хотел, чтобы вы быстрее вернулись домой».
– Тогда всё еще хуже.
Нолдор молча ждал объяснений.
– Ты звал нас против нежити Холмов Мертвых, а пришлось уничтожать силу назгулов. Ты обещал, что мы сможем пройти через Карадрас, а нас чуть не смыло в пропасть.
«Но ведь не смыло же! И уничтожили. И возвращаемся без потерь».
Древний синдар смотрел на него с печальным укором.
– Келегорм, я сражаюсь дольше, чем ты живешь на свете, считая и твое посмертие. Скажи, ты когда-нибудь, хоть раз – рассчитал силы противника?