Неистовый молчал. Можно было возразить… Сказать синдару, что он охотник, а не полководец, что в Нан-Дунгортебе…
…вспоминалась смерть Райво. Да, никто не ожидал, что тварь нападет сверху. И Белег этого ожидал ничуть не больше прочих. Но если бы не его стрелы – сколько бы потерь было тогда?
– Какая это у тебя победа? Первая?
«Вторая. В Дагор ну-ин-Гилиат. И тогда я действительно рассчитывал – хорошо разослал разведку…»
– Что ж, вторая.
Можно было возразить этому тону – не оскорбительному, не снисходительному, а гораздо хуже – одобрительному. Можно было сказать, что пусть не знал, что главный враг – камни, а не твари, но собрал именно такой отряд, который способен… Вместо этого он проговорил:
«Когда я погиб, я всё не мог понять, как могло случиться, что мы не победили этих трусливых синдар, сидящих в своих лесах. А сейчас я спрашиваю себя: как от нашего войска что-то осталось?»
– Тебе ответить на этот вопрос? – спросил дориатец.
«Нет. Перед битвой я как раз – рассчитывал. Вот именно на это. На этом Хэлгон уцелел – тогда».
– Я звал тебя говорить не о Дориате. Не о прошлом, которое отдано памяти.
Он вздохнул и продолжил:
– Боюсь, я больше никогда не смогу смотреть на полную луну. Мне будет вспоминаться ее беспощадный свет над Карадрасом.
Келегорм замер, не понимая.
– Я сказал тебе: я сражаюсь всю жизнь. Потому что я ненавижу войну. И хочу оградить от нее мой народ. Ты можешь понять, каково это – любить простую тихую жизнь? Не отвечай… ты уже ответил.
Нолдор внимательно слушал.
– Раньше я думал: Моргот посеял семена лжи в ваших сердцах. Думал: гибель Финвэ, ослепление, горе. Думал: Клятва Феанора – безумные слова от отчаянья. На Карадрасе ты объяснил мне: вы повторили за Феанором то, что жило в ваших сердцах. И не вас семерых – вашего народа.
Келегорм не спорил. Во всяком случае – пока.
– Для вас нет целей. Для вас порыв – и цель, и средство, и смысл. Только так вы и могли произнести Клятву: преследовать того, у кого Алмазы, но не поклясться вернуть их. Уйти из Валинора – не всё ли равно, ради чего и как. Главное – уйти.
«Нам было не всё равно».
– Вам семерым – да. Но были и другие. Ты забываешь, я говорил с Галадриэлью. Сестра Феанора, Иримэ – она тоже шла отомстить за отца? Или вернуть Алмазы? Она одна была такой?
Келегорм понял, что великим трудом обретенное спокойствие сейчас слетит с него, как пух с одуванчика. И он рявкнет, будто и не прошло трех Эпох: «Таких отец оставил в Арамане!»
Он закусил губу.
– И тем не менее они тоже пришли. Не побоялись Льда. Что их вело, не всех, но многих? Что, как ни ваш порыв ради порыва?
Нолдор молчал.
– Иногда вы находите цель для своего пыла. Если она благородна – миру повезло. Если нет…
«Скольких нолдор ты видел? Я, Хэлгон, кто еще? Галадриэль мне сестра, но нолдорской крови в ней…»
– Ты опять упускаешь незначительные детали, сын Феанора, – грустно усмехнулся перворожденный. – Я видел твоего деда. И другого твоего деда. И мать твоего отца. Продолжить?
Тот вздохнул: воистину «незначительные».
– В них был тот же порыв. В вас он заметнее, но… характером ты мне напоминаешь Махтана. Стоило ему только чем-то увлечься – и он не видел и не слышал ничего. А увлечен он был постоянно.
«А Мириэль? – тихо спросил Келегорм. – Какой она была?»
– Она была… - синдар посмотрел вдаль, словно ожидая подсказки от горных вершин. – Она была не здесь. Словно жемчужина в сомкнутой раковине. Когда были созданы ткани и она стала вышивать, она смогла уходить в работу. Но до того – она просто: уходила. Только Финвэ мог хоть как-то ее вернуть…
«Не смог».
– Да, я знаю о вашей утрате.
Замолчали.
– Ты хочешь спросить меня, правда ли, что ты похож на нее? Очень. Насколько зрелый воин может быть похож на юную девушку.
Снова замолчали.
– Келегорм, я позвал тебя не за тем, чтобы говорить о прошлом. От моих слов тебе станет больно, но я буду честен.
«Я слушаю».
– Этой ночью ты мне слишком хорошо объяснил, что такое «дух нолдор». Из самой мирной жизни вы сделаете битву. И, возможно, даже победите – если удача улыбнется. Но вы никогда не заметите, что будет с теми, кто с вами рядом. Вы просто не умеете это видеть.
Сын Феанора чуть опустил веки, соглашаясь с суровыми словами.
– Что бы ни произошло, я никогда больше не пойду рядом с тобой. И ты должен знать: тем, кто не намерен уплывать, я передам, чтобы и в войне, и в мире они держались бы от тебя так далеко, как только смогут.
«Что ж, – отвечал Келегорм, – спасибо за правду».
– И еще одно. Ты достоин уважения и… – он не сразу нашел нужное слово, – удачи. Поэтому я хочу предостеречь тебя. Я понимаю: это почти безнадежно, всё равно что пытаться словом сдержать ветер. Но всё же я попытаюсь.
Нолдор наклонил голову: слушаю.
– Ты уверен в том, что, раз ты мертвый, то тебе уже ничего не грозит. Ничто и никто.
«А кто? Саурона нет, назгулов – тоже».
– Но ты же будешь искать битву.
Келегорм чуть улыбнулся.
– И найдешь ее. С самым опасным из противников: с самим собой. И снова не рассчитаешь что-нибудь… незначительное.
«И как здесь уберечься?» – невеселой усмешкой.
– Я не знаю. Но скажу тебе одно: ты полагаешь себя неуязвимым: нет тела – нечего терять. А это не так. И… если я узнаю, что ты пал жертвой собственной неосторожности… Я не друг тебе, но мне будет горько.
«Ты мне – не союзник», – веско возразил Неистовый.
…очень не хватало Хэлгона. Пусть бы говорил свое вечное «нет», пусть бы ругался, пусть бы называл «нашими» людей, а не нолдор… но был бы здесь.
И костра в лагере нет. Потому что синдары всё еще приходят в себя и некому сходить за дровами.
Поговорить не с кем – не самое тяжелое. Не с кем помолчать.
Но – надо держаться. Как после смерти Финвэ. Как после Альквалондэ. Как после…
Почему после победы надо держаться, как после поражения?!
Что это? Проклятие Мандоса пробудилось, несмотря на примирение с дориатцами? «Всё, созданное ими во благо, обратится во зло»? И прощение, в которое так поверил на Карадрасе, пригрезилось? А было понадеялся, что смерть выводит из-под Проклятия и братоубийство можно искупить…
А если это не Проклятие – тогда что это?!
Прав был Тингол, тысячу раз прав! Тогда, когда узнал, был в ярости, со смехом встретил известие о запрете эльфам Сумерек говорить на языке Изгнанников, – злым смехом встретил, шутил еще долго, и острыми были шутки, как потом острыми были стрелы… а Тингол был прав.
Их народам не идти вместе.
Что ж. Надо держаться. Они зовут тебя Железным лордом – вот и будь железным. Хотя бы внешне.
Осталось недолго. День-другой – и они придут в себя, потом еще день пути. И всё.
И больше никогда, никогда, ни-ког-да он не сделает и шагу к синдарам!
Опушка Дори… Лориэна. Их встречают. Тем лучше.
Надо улыбаться. Ты вернулся с победой, вот и держись победителем.
А потом пусть Кархид говорит что угодно.
«Владыка Келеборн».
– Лорд Келегорм. Я рад твоей победе.
«Благодарю. Как видишь, нолдорское безрассудство никого не погубило».
– Что ж. Опасения – приятнее признать ошибку в них, чем правоту.
Чуть поклониться. Знаем, как это «приятно»: признавать свои ошибки. Даже когда действительно лучше оказаться неправым.
Ну вот и все. Осталось учтиво попрощаться…
– Подожди.
Ни следа текучей вежливости. Таким тоном останавливают родича или…
…ну, про возможность дружбы Кархид всё сказал.
– Келегорм, нам нужно поговорить.
И этому тоже.
А ведь ты взволнован, владыка. Ты это скрываешь, хорошо скрываешь… но до конца – не выходит.
И не знаешь, как начать. Словно пытаешься признаться в вине. В чем ты можешь быть виноват?
О чем ты хочешь – и так не хочешь говорить?
– Сейчас… когда мы смогли переступить через… то, что разделяло нас веками… ты должен знать…
«Что именно ты командовал отрядом, который выводил Эльвинг? Так я это знаю».
– Кто сказал?!
Мягкой усмешкой:
«А почему кто-то должен был сказать?»
– И ты это знал…
«До того, как пришел к тебе просить отряд, да».
А вот ради такого взгляда можно и еще один разговор с Кархидом выдержать.
«Давай я расскажу сам. А ты поправишь, если ошибусь.
Эльвинг несла Сильмарил. А кто нес Эльвинг, когда она устала? Галадриэль? Нервен всегда была сильной… Ах, ну да, это действительно разумно: велеть жене спасать девочку и быть уверенным в том, что она не ринется в бой.
Ну и чары. Твой туман. Уроки Мелиан, я полагаю? Вас не увидел никто».
– Откуда…
«Вас не видели в бою. А Эльвинг как-то удалось бежать, и никто не знает – как. Я тоже не знал. Пока ты мне сам не объяснил. На Карадрасе».
– Вот как… об этом я тогда не подумал…
«До Карадраса у меня были догадки. Но после…»
– Ты наблюдательнее, чем я предполагал.
Опять чуть поклониться.
«Карадрас – действительно опасное место. Там ты рассказываешь о себе больше, чем хотел бы».
– Что-то произошло?
«Да. Тебе Кархид всё расскажет».
Скрыть мрачный тон не удалось.
– Не знаю, что он мне расскажет, но я рад, что Гэндальф помог нашим дорогам пересечься.
«Я тоже».
И это правда.
А Кархид пусть говорит что угодно. Никакие его слова не изменят того, что было. А была победа. И отнюдь не только над умертвиями и камнями назгулов.
«Владыка Келеборн, могу я обратиться к тебе с просьбой?»
– Если я в силах исполнить ее, я буду рад.
«Полагаю, многие из вас скоро уплывут за Море. И возможно, Король всё же покинул Чертоги Мандоса. Я хотел бы… я просил бы, чтобы он узнал об этом отряде и этом походе».
– Король? У нас с тобой разные короли, сын Феанора, а ты не назвал имени…
Это не отказ и не возражение. В его голосе – согласие, но не только оно.