…эльфы расстилают на траве узорные ткани, достают фрукты, хлеб, наливают в кубки воду из ручья.
На владычицу и ее старшего брата, видного сейчас уже всем, старательно не глядят.
– Ты знаешь, что Келеборн остается?
«Нет. А он почему?»
– Ты задаешь такой вопрос о племяннике Тингола? Он любит меня, но эту землю он любит сильнее.
«Не знал. Что ж… Добрая весть».
Келеборн, чувствуя, что говорят о нем, подходит. Кланяется Келегорму – сдержанно, но медленно. Тот отвечает тем же.
– На наше счастье, сын Феанора, впервые мы увидели друг друга как союзники, не как враги.
«На наше счастье, владыка».
Синдар качает головой:
– Уже не владыка. Сила Кольца иссякла, и Лориэн обречен. Я не хочу видеть, как мой край, который я веками творил и оберегал, станет обычным лесом. Я буду жить у моих родичей в Имладрисе.
Нолдор наклоняет голову: что тут ответишь?
– А вот тебя, похоже, мы скоро станем звать владыкой.
«Меня?! Велико же мое королевство – один подданный!»
– Зато обширно. Сколь мне известно, ты претендуешь на прошлое Арнора. Или мне сообщили неверно? – испытующий взгляд холодных серых глаз.
«Верно… лорд Келеборн».
– Владыка Холмов Мертвых… – родич Тингола смотрит вдаль, словно спрашивая совета у предзакатного неба. – Нет, звучит неправильно.
Он молчит, полуприкрыв глаза, вслушиваясь во что-то, доступное лишь ему.
Брат и сестра ждут его слов. И Келеборн наконец произносит, словно пробуя новое имя на вкус:
– Владыка Холмов Памяти…
Келегорм отвечает безмолвным и медленным поклоном.
Серое – и серое. Туман – и сталь. Паутина – и стрела. Пух чертополоха – и отвесные скалы. Что прочнее? Что выдержит напор времени и что рухнет?
«Я… в долгу у тебя, лорд Келеборн».
– Нисколько. Владыкой тебя уже называют, ты просто не знал.
«Я не о том».
– Два года назад? Я послал отряд не ради тебя, а ради этой земли.
«Я знаю. И всё же – это сделал ты. И ты знаешь, что ты сделал. Оставь мне право быть благодарным».
– Как тебе угодно.
«Я… рад, что ты остаешься. Мы… мы можем понять друг друга».
– Полагаю, да.
Келеборн коротко кивает, давая понять, что разговор окончен, и оставляет брата и сестру наедине.
Келегорм переводит дыхание.
…музыка в лагере. Тихая и, пожалуй что, осторожная – не помешать разговору.
«Я всё же недооценил его».
Холодный ответ владычицы:
– Ты всегда недооценивал синдар, брат. Прости, что касаюсь больного, но именно поэтому ты и погиб.
Келегорм молчит. Опускает веки, соглашаясь.
– Ты всегда считал, что сила измеряется яростью.
Неистовый чуть улыбается:
«Не всегда. Последний бой? два года назад».
Теперь соглашается владычица. Легкий наклон головы:
– Не всегда.
«Мы не спорим! Нервен, воистину, мир изменился – мы не спорим!»
– Мир изменился, брат, это верно. Но изменились и мы.
«Изменились – и всё же остались прежними. В главном. И мне нет места в Валиноре, потому что я по-прежнему люблю боль, страдания, смерть. Тебя пугают мои слова?» – он чуть щурится.
– Нет. Страдания и смерть врага, я понимаю.
«Не только. Я люблю свою смерть, Галадриэль. Люблю ее, потому что это – самое страшное, что было в моей жизни. И свои страдания – потому что я сумел переступить через них. Я по-прежнему Неистовый, сестренка».
Владычица качает головой:
– Ты снова Светлый, Келегорм. Единственный из сыновей Феанора, кого называли – так. Люби что хочешь, обманывай себя. Но ты не обманешь меня.
«Это учтивость владычицы», – он пытается спрятаться за усмешкой.
Она спокойна:
– Это слова сестры.
Золотые лучи заката пронизывают лес. Прекращены любые занятия, наступает молчание – благоговейное.
«Довезешь до Валинора мою просьбу?»
– Говори.
«Я просил Келеборна, думал – он уплывет… а надо было говорить с тобой. Быть может, Король… Хэлгон говорил, что тогда – нет, но за это время…»
– Если он вышел из Мандоса, будь уверен, я расскажу ему о тебе.
«И, может быть, кто-то из братьев? Маглор? Близнецы?»
Тень набегает на лицо Галадриэли, она говорит тихо:
– Только не близнецы. Они… – Нервен ищет и не находит слов. – Мне рассказывали о них… В Арверниэне.
«Ясно».
Куда уж яснее.
«А Маэдрос? Как ты думаешь?»
– Я не знаю.
«И я не знаю. Но как ты думаешь?»
Она молчит.
Когда же наконец закончится эта проклятая Первая эпоха?..
Молчать об одном и том же – невыносимо. Келегорм окидывает лагерь взглядом, ища, как сменить тему.
«Пожалей своих эльфов: они никак не могут решить, что невежливее: принести нам один кубок воды или два. Мне всё равно, пусть хоть три приносят».
– Я не хочу пить.
«Это Келеборн выучил тебя лгать с таким бесстрастным лицом?»
– Брат, я действительно не хочу пить.
«Ладно, сделаю вид, что поверил тебе».
Но владычица что-то говорит… то есть, она не произносит ни слова, но – непонятное Келегорму движение бровей и глаз. И тотчас подходят трое синдар, расстилают плащи на траве, третий сверху расправляет покрывало, искусно вышитое – узор сплетенных ветвей.
Галадриэль садится. Неистовый следует ее примеру.
«Как бы ни был скуден быт, но без регалий владычица не обойдется?»
Она отвечает с легкой укоризной:
– Я могу сесть и на голую землю. Но эти трое – остаются. Им дорога каждая возможность услужить мне – напоследок. Я была бы жестока и несправедлива, лишив их этого.
«Вот как? Никогда не задумывался о подобном».
– Ты никогда не был королем, мой брат.
Усмешка в ответ:
«И грядущее меня уже страшит. Что ж, если когда-нибудь число моих подданных станет больше одного – попрошусь к твоему мужу в ученики».
Она улыбается. Он задумчиво добавляет:
«Похоже, я не шучу…»
Закат угас. Поляна расцветает бледными огоньками эльфийских светильников. Словно отражение звезд, еще почти не видных в серо-синем небе.
Вносят свет в королевский шатер, становится видно, насколько тонка его ткань: узоры проступают темными линиями.
«Хочу сказать ему пару слов. Пойдем».
Галадриэль удивлена, но идет вместе с братом.
При виде их ее супруг удивлен не меньше.
«Лорд Келеборн, я ничего не пойму в синдарском этикете, но, как вижу, бесед с призраками не учитывает даже он. Твои эльфы до Второй Музыки не решат, что хуже: поднести нам с сестрой один кубок, обделив меня, или два, оскорбив призрака тем, что я заведомо не смогу принять. Поэтому я привел ее сюда, где она нальет себе воды сама».
– Ты быстро учишься, Аранг, – одобрительный кивок и… странные огоньки в глазах. Это у него означает улыбку?
«Не понимаю. Неужели вам так нужно всё это? Неужели не лучше быть просто искренним?»
– Ты уравниваешь искренность и неумение сдерживать свои чувства. После того, что я слышал о твоем отце, от тебя трудно ждать иного. Но я приведу сравнение, которое будет тебе понятно: представь удар щитом и ранение стрелою. Малое нередко превосходит великое.
Келегорм опускает веки, соглашаясь.
«Каждый день чувствовать себя как на охоте в Нан-Дунгортебе: следить за каждой сломанной веткой, шорохом, запахом… Только без чудовищ».
– Тебе было трудно там?
«Нет. Там я был счастлив. Только там я по-настоящему – был».
– Тогда, полагаю, мы снова понимаем друг друга.
И уже знакомые огоньки в глазах синдара.
«Забавно… мы ведь примерно ровесники? А я сейчас ощущаю себя мальчишкой. Те тысячи лет, что я провел между смертью и небытием, не добавляют возраста?»
– Вот как? Я чувствую иначе. Мне кажется, эти века делают тебя вдвое старше, чем ты есть.
«И твоя ледяная учтивость – это броня? Удар щитом?» – теперь уже глаза нолдора искрятся смехом.
Но синдар не успевает ответить.
– Брат, – голос Галадриэль звучит глухо, она едва не ставит кубок мимо стола, – ты просил отвезти на Запад твою просьбу. Примешь ли в ответ мою?
«Всё, что в силах исполнить мертвый».
– То, что не в силах исполнить живой.
Она обменивается взглядами с мужем (Неистовый и не пытается понять этот язык бровей и ресниц), выходит из шатра, предлагая брату следовать за ней.
Огни лагеря остаются позади. Лес. Ночь. В этих краях темнеет раньше, непривычно для Арнора. М-да, думать о себе как об арнорце… надо будет рассказать Хэлгону, пусть порадуется.
«Итак, сестра?»
– Ты единственный, кто знает смерть в лицо.
«Не единственный. Еще Хэлгон».
– Хэлгон ей не родич.
«Ей?»
– Арвен.
Келегорм молча кивает.
– Похоронит мужа. Потом детей. Потом…
«Я готов стать ей опорой, но у нее есть родичи ближе. Братья. Твой муж».
Галадриэль качает головой.
«Сестра, раз так – дело не в том, что я знаю смерть. Дело в моей глупой искренности, которую столь осуждает лорд Келеборн».
– Ты сказал, что любишь свою смерть и свою боль.
«Я сказал, что люблю не боль, а ее преодоление».
– Научи этому Арвен. Кроме тебя – некому.
«Научу».
Это простое слово прозвучало тверже клятвы.
Неистовый сощурился, размышляя вслух:
«Она должна стать мне открыта… полностью. Что ж, начнем с ее мужа. Беседы о благе Арнора, о его прошлом и будущем… Владыка Холмов Памяти, говорите? Вот пусть и будет владыка. Так, но это придется звать Хэлгона на разговоры, а он Арагорна видеть не может…»
– Хэлгон? Арагорна? Почему, ведь он же сам дунадан… то есть следопыт!
Они оба невольно рассмеялись ее оговорке.
«Элессар здесь не при чем, дело давнее, – Келегорм был менее всего настроен сейчас пересказывать прошлое своего соратника. – Подожди… но ведь это же прекрасно! Ведь это именно то, что нам надо!»
Галадриэль с надеждой смотрела в его вдохновенное лицо.
«Сестренка, всё как нельзя удачнее! Я расскажу Арвен эту печальную историю, она пожалеет Хэлгона и сделает всё, чтобы не мучить его лишними встречами с Арагорном. А посредник нам с Королем необходим, и Арвен не останется ничего другого, как стать им самой. Она будет открыта мне – ради Арагорна… вот и всё. Я буду часто приходить, говорить с ее м