Эльфийская радугаЖанна Лебедева
ЧАСТЬ ПЕРВАЯЛикийская мечта
Скажи, где начало и где основанья
Несуществованья и существованья?
Лишь тот, кому правды открылась основа,
Увидит границу того и другого…
Впереди горел слабый свет. В тусклом освещении угадывались очертания массивного стола и обитого черным бархатом кресла. За креслом на стене висела шкура леопарда, ставшая фоном для композиции из двух перекрещенных сабель. На столе кипами лежали бумаги и свитки, торчало в чернильнице позабытое гусиное перо, перекошенный огарок свечи свесился вбок и оплыл, закапав желтым воском белесую медь узорчатого подсвечника.
Помещение, длинное, словно коридор, давно использовалось в качестве кабинета. Холодный полумрак при полном отсутствии окон не смущал владельца, также как и не смущали его вечная сырость и смрад. Серая плесень, пробивающаяся сквозь сколы и трещины глиняных стен, и мерзостный запах разложения не причиняли здешнему завсегдатаю больших неудобств, ведь и плесень и жуткая мертвая вонь давно стали неотъемлемыми частями его ежедневного существования.
Мрачный интерьер помещения не ограничивался креслом и столом. Вдоль стен рядами стояли огромные клетки с массивными прутьями из посеребренной стали. Над дверью каждой из них висела деревянная табличка с именем обитателя. «Эльфийский Принц», «Гордость Сиур Парма», «Белый Витязь», «Императрица», «Красавчик Перси» – гласили вырезанные и залитые золотой краской буквы.
Те, кто носил эти гордые имена, очень мало подходили на благородных принцев и принцесс. Но такова была прихоть их владельца – Тхашира, в прошлом некроманта, а ныне – анатомиста. Питомцы его, запертые в клетках на огромные засовы, были никем иными, как лумбуками – жуткими мертвыми тварями, созданными из останков людей, перешитых и перекроенных для подпольных боев.
Правда, эти лумбуки, любимцы Тхашира, уже не сражались в ринге. Старики, ветераны, они давно утратили былую силу и пыл, но благодарный хозяин относился к ним с любовью и заботой. Когда-то эти престарелые ныне монстры принесли Тхаширу немало денег и славных побед, чем заслужили спокойную пенсию и пожизненный, а вернее посмертный пансион с ежедневной сытной кормежкой и надежной крышей над головой.
Тхашир лелеял и холил своих верных бойцов. Больше них он любил лишь собственную дочь. Она, его вечная боль и скорбь, стала заложницей злой судьбы. Девочка росла без матери, заброшенная и не по годам самостоятельная. В двенадцать лет над ней надругались проезжие негодяи, и она понесла. В тринадцать родила малыша, который стал для Тхашира отдушиной, отрадой. После рождения сына юная Лавиша выглядела счастливой, и словно забыла обо всем произошедшем. Она жила под крылышком отца и самозабвенно растила ребенка. Для нее, с детства привыкшей к мрачному обиталищу Тхашира, тихая семейная жизнь в окружении мертвых чудовищ казалась беззаботной и спокойной…
Эльфийский Принц взволнованно поднял голову и потянул воздух гнилым носом. Раскрыв мощные медвежьи челюсти, прикрепленные ржавыми болтами поверх человечьих, вывалил набок язык, ожидая еды. Гордость Сиур Парма, ловкий и гибкий, словно горный лев, заметался по клетке, то и дело подбегая к решетке и высовывая наружу длинные руки, вооруженные мощными когтями.
В дальнем конце кабинета-коридора открылась маленькая, обитая кожей дверь. Вошла девушка. В левой руке она несла большое ведро с костями и мясной обрезью, правой прижимала к себе толстощекого румяного карапуза, который беззаботно гулил и, смеясь, тыкал пальцем в приплясывающую за грязными прутьями Императрицу.
Поставив на пол ведро с провизией, Лавиша вытянула из-под ближайшей клетки кормовой поддон, кинула туда пару ребер и кусок коровьей кожи, потом передвинулась к следующему питомцу.
– Здравствуй, Эльфийский Принц, как же ты протух, придется снова мыть твою клетку, – зазвучал в тишине ласковый девичий голос.
Огромный лумбук не ответил, так как говорить не умел. Искореженные винтами челюсти могли рвать врагов, но совершенно не годились для дружеских бесед, хотя, Эльфийский Принц, как и все другие лумбуки, относился к девушке дружелюбно. Странными особенностями этих невероятных существ были спокойное отношение к людям и невиданная агрессия к любой другой нежити. Пока девушка вытаскивала поддон, он неподвижно стоял в углу своей клетки, смиренно ожидая заслуженный ужин.
– Тебе, как всегда, самый жирный кусок, – улыбнулась чудовищу Лавиша, поудобнее перехватывая уставшей рукой потяжелевшего в последние месяцы сына.
За скрипом поддона и чавканьем упавших туда мясных кусков девушка не разобрала, как едва слышно открылась дверь.
– А вот еще сочная косточка и жареное цыплячье крылышко, совсем заветренное, правда, но ты ведь у нас не гурман? – заботливо произнесла она, подкидывая любимцу отца лакомства, припасенные на дне ведра, – вот еще…
В ответ раздался грозный утробный рык. Девушка бросила на обитателя клетки тревожный взгляд:
– Что такое, Эльфийский Принц? Тише, что случилось?
Вместо ответа лумбук бросился грудью на решетку и зарычал еще громче и злее. Вторя ему, в соседней клетке заметался и завыл Гордость Сиур Парма.
– Да что с вами… – испуганно прошептала Лавиша, ощущая затылком ледяной немигающий взгляд.
Кто-то стоял прямо за ее спиной. Кто-то чужой, страшный и беспощадный. Его не звали сюда, но он явился без спроса в самое укромное и защищенное место тхаширова дома. С визгом и ревом забились остальные лумбуки. Они тянули сквозь прутья могучие руки, грызли зубами решетку, но не могли ничего поделать.
Прижав к себе ребенка, дочь Тхашира повернулась медленно, словно под прицелом арбалета. У двери неясной тенью маячил человек. Его широкоплечую, высокую фигуру скрадывал длинный черный плащ, лицо прятал капюшон, отороченный длинношерстным королевским песцом. От незнакомца веяло могильным холодом, который не шел в сравнение с привычным смрадом лумбуков. Пришелец был мертв.
Поймав взгляд Лавиши едва заметными во тьме глазами, он двинулся к девушке бесшумной походкой смертоносного хищника. Та беспомощно попятилась вглубь кабинета, расширив от ужаса глаза, прижалась спиной к клетке беснующегося Эльфийского Принца, спрятав руку за спину, нащупала засов и принялась открывать его.
– Не подходи! – выкрикнула она, безрезультатно теребя непослушными пальцами щеколду двери, за которой Эльфийский Принц уже не рычал, а истошно орал, навалившись на решетку могучей грудью и яростно щелкая челюстями.
– Я не причиню тебе зла, – раздалось возле самого лица Лавиши, незнакомец навис над ней, не обращая внимания на свирепствующих монстров. – Где твой отец?
– Я здесь, темная тварь, а что в моем доме забыл ты? – прогремел из-за спины пришельца разгневанный голос Тхашира. – Если тронешь ее, я выпущу своих чудовищ, и они разорвут тебя на куски.
– Я не боюсь твоих питомцев, – усмехаясь, произнес мертвый незнакомец, и с размаху ударил кулаком по клетке Эльфийского Принца. – А ну, заткнись! Все заткнитесь, чертовы отродья!
К удивлению и страху Тхашира, лумбуки притихли и, перестав свирепствовать, послушно забились в дальние углы своих обиталищ. Даже бесстрашный Эльфийский Принц прекратил крушить решетку и напряженно замер, сменив истошные крики злым гортанным рычанием.
– Никто из них не станет драться со мной, – откидывая за спину капюшон, продолжил мертвец, – разве что этот, – он кивнул на оскаленного защитника Лавиши, – но и он уже давно не так силен, как прежде. Я помню, как он сражался в ринге – лет десять назад твоему лумбуку не было равных, но эти твари быстро дряхлеют, звериная плоть не живет на человечьих костях, так ведь, Тхашир?
– Я помню тебя, – щуря глаза, Тхашир напряженно потеребил длинную бороду, – помню, – подобрав полы полосатого апарского халата, он двинулся к незваному гостю и, подойдя вплотную, продолжил. – Ты – Хайди, мертвец некроманта Кагиры. Твой хозяин давно мертв, убит собственным учеником. Зачем ты пожаловал ко мне? Я не жалую подобных гостей, так что убирайся скорей. Поверь, мне хватит сил разобраться даже с таким, как ты…
– Подожди, – глаза мертвеца зло сверкнули, а лицо скривилось, словно он хотел сказать что-то непотребное, противное собственной воле. – Я пришел… просить… о помощи.
Произнеся это, он вынул из-под плаща сверток, быстрым движением руки откинул край белой ткани, вызвав пронзительный вскрик Лавиши:
– О, боги! Боги… – она поставила на пол испуганного сына и, позабыв обо всем, протянула руки к скомканной мятой простыне. – Дай его мне, скорее, отдай!
Пристально глядя в глаза девушке, мертвец передал ей завернутого в пеленки младенца.
– Что с ним? Почему он такой холодный? Что ты с ним сотворил? – Лавиша попятилась, яростно прижимая кроху к груди.
– Его мать наложила заклинание сна, но оно спадет со дня на день – дитя очнется и захочет есть.
– Забирай своего ребенка и убирайся! – уверенно двинулся на мертвеца Тхашир.
Хайди, в свою очередь, протянул руки к девушке, желая забрать то, что передал ей минуту назад, но она вцепилась в младенца и, сверкая глазами, как разъяренная львица, закричала отцу:
– Не смей его прогонять! Слышишь? Не смей. Младенец должен остаться здесь, – голос девушки дрогнул, и она сглотнула предательскую слезу, – Я буду кормить его вместе с моим сыном столько, сколько понадобится.
– Ладно, – поразмыслив немного, вздохнул Тхашир – он умел повелевать живыми и мертвыми, но воля любимой дочери была для него превыше всего, – оставайся, но при одном условии – ты будешь драться в моем ринге, без оружия, как пес.
– Я согласен, – не раздумывая, ответил мертвец и протянул апарцу руку, – да будет так.
Изо дня в день, из ночи в ночь волки возвращались ни с чем. Без новостей прилетал и Фиро. Целыми днями он рыскал по округе, но все было тщетно. Таинственный травник, коварный и хитрый Белый Кролик исчез без следа. Преодолев врата Волдэя, он словно растворился в воздухе вместе со своим караваном. Исчез, испарился, не оставив ни запаха, ни следов.